Ночной полет (шутка)

Когда мы ловили минимум или от супостата прятались на Сахалине, то жили в сборно-щитовых бараках по восемь человек в комнате и спали на двухъярусных солдатских койках. Все мероприятия, как плановые так и стихийные, такие как: получка, День авиации, день рождения члена экипажа, суббота, воскресенье, баня, рыбалка, выполнение ключевого упражнения из курса боевой подготовки или просто командиру выпить захотелось, отмечались в такой комнате полным ее составом.

            Но  иногда тот или другой жилец мог, дополнительно к вышесказанному, сходить в гости в другую комнату или даже за пределы общежития. Так и Петька, наш правак, притащился, практически, в невменяемом состоянии. Говорить он не мог, зрение фокусировал с трудом и сделал несколько неудачных попыток забраться на свой второй ярус.

            Мы с Борей долго наблюдали за его беспримерными усилиями, а потом устали смеяться, когда милосердие победило чувство юмора. Придав ему вертикальное положение и вытряхнув из комбинезона, наступили на его туфли. А потом, резко дернув вверх, разули болезного. Затем, на счет три, с размаху закинули наверх, не потрудившись снять с него носки и разобрать постель. Так он и лежал поверх одеяла. На Сахалине ночью холодно всегда и наше человеколюбие простерлось до пределов, позволивших накрыть Петра газетой. Петька, уткнувшись носом в стенку, заснул еще на счете два и его храп сочетался с японским радио, где по очереди кричали то «хайно-не», то «коревА!». Вскоре и мы выключили свет и уснули. В те времена храп и сопение восьми носоглоток никому не мешали. Не то, что ныне, когда чих таракана за стеной на половину ночи лишает сна и переполняет сердце злобой на тех, кто обеспечил такую слышимость.

            Проснулся я от грохота. Сдвоенный свет луны и уличного фонаря освещал причину шума. С фанерного стола слетели тарелки-чашки и валялись на полу. Среди них лежал виновник тарарама. Петру что-то приснилось и он, дернувшись и оттолкнувшись от стены, вылетел на средину комнаты. Я прислушался. Все восемь носоглоток, включая мою, безмолвствовали. Странно, но и Петька не издавал ни звука.

– Может, убился? – подумал я, но не пошевелился.

 Хватит того, что мы с командиром его наверх затаскивали. Очень хотелось спать. Пусть его кто-то другой осмотрит. Впрочем, если насмерть, все равно уже ничего не сделаешь. Я был уверен, что все остальные шесть человек не спят и думают, как я.

            Вскоре с пола раздался сдавленный, смешанный с матюгами, стон. Раз матерится – жить будет. Медленно, сустав за суставом, спикировавший Петр отрывался от негостеприимного холодного пола и принимал вертикальное положение. Шатаясь, он подошел к своей койке и довольно уверенно вскарабкался на нее. Семь носоглоток вздохнули,  Заскрипели пружины под изменившими положение крепкими телами. Первым захрапел Петр, удачно завершивший ночной полет.

            Когда утром мы рассказывали ему, как он пилотировал вечером и ночью, он не верил. И только два огромных синяка на плече и бедре заставили его призадуматься. Он сидел и уныло чесал голову, пострадавшую от ночного полета, а больше от предшествующей ему спиртовой заправки. Со стороны могло показаться, что его терзают стыд и раскаяние. Но Петро размышлял, как бы и где бы похмелиться.