Любовь
9 декабря 2016 -
Владимир Степанищев
Вы бывали в разводе? Я-то не был. Пронесена мимо, спаси и вперед Создатель, чаша сея. Жаль тех, кто был. Разведенные (пускай и вновь женатые) люди вызывают сожаление. Травматология, прости господи. Жалость – чувство унизительное. Унизительное для тех, кто вызывает жалость. Однако людей, побывавших в разводе, а так же в другом-третьем браке, – большинство. Вторая, меньшая часть, которые без развода, они живут в терпеливой, лицемерной нелюбви, что не менее вызывает сожаление, ибо участь их жалка. В любви, со временем перешедшей в дружбу (что, конечно, надежнее любви), живет незначительная часть населения планеты. Настолько незначительная, что за малостью, находящейся в границах статистической погрешности, ею можно пока и пренебречь.
Итак…, человечество, подавляющим своим целиком, несчастливо. Оно вызывает грустное сожаление, что, как мы уже говорили, ему унизительно. Почему оно так унижено? Ни войны, ни мор, ни катаклизмы не приносят человеку столько невзгод, сколько делает это… любовь. Да, любовь. Невозможно существовать без воздуха, без воды, без еды… А без любви возможно. Но только исключительно несчастливо. Любовь есть потребность всего лишь души - не тела, а душа не есть необходимое условие существования. Страх смерти тела настолько сильнее страха смерти души, что душою, то есть, любовью, можно как бы и пренебречь. Это-то небрежение и делает человека униженным, хотя и оставляет живым.
Любовь, однако, это такая абстракция, что даже не всегда поймешь, куда ее приладить. К богу? - клеится, да не очень; к женщине? – не особо, не долго; к матери, к дочери? – по всякому бывает; к делу, к искусству? – зыбко, ненадежно. Любовь, она словно эфир - вроде везде есть, а вот в таблице элементов Менделеева нет, атомное число - ноль. Кроме «рабства» и «греха», «любовь» – третье понятие в христианстве. Как знать – поставь его на первое место, так ли теперь выглядел бы мир? Христианский мир. Потому как в иудаизме, буддизме или исламе слово «любовь» и вовсе невесть на какой задворной позиции.
Удивляться тут нечему. И порок, и рабство, и небрежение к сущему поддается описанию легко, побуквенно - трактатов столько, что глаз слезится читать. Но вот поди-опиши любовь. Овидиев, Петрарок да Пушкиных тут не унять, разумеется, но что конкретно, без придыханий и всхлипов, мы можем о ней сказать? Да ровным счетом ничего, кроме того, что она вообще-то существует. Вот, только что вот была, и куда-то делась… Такое чувство, будто вот только слово это произнес – и нет его, её.
Шопенгауэр называет ее «волей». Пушкин, за сто лет до него, вторит: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Воля…, Любовь… Любовь есть черная дыра, черная материя, черная энергия вселенной. Девяносто девять процентов массы этой чертовой вселенной принадлежат ей. Она всем движет, но ее нет. Разводы – лишь частный случай, христианство – еще более частный случай. Любовь была, но исчезла, а разводы и христианство, со всеми прочими вероисповеданиями и онтологическими доктринами, включая Шопенгауэров и Пушкиных, остались. Осталось одно большое несчастье человечества – ускользнувшая Любовь.
А эти вот? Ну те, что сперва всплыли тут, которых незначительная малость? Которых мы исключили за статистической погрешностью? Они не доказательство? Если у правила есть исключение, то это не неизбежное условие правила, но как раз прямая констатация его ошибочности. Любви нет? Любовь есть всюду и везде. Любовь обволакивает нас. Любовью мы дышим и живем. Не только душа наша, но и тело наше живет любовью. И эти единственные, избранные, неразведенные, обратившие любовь в дружбу - и есть самое очевидное, неукоснительное доказательство любви.
Бог – каучуковая пустышка, мятная жвачка, материнская грудь без молока. Бога мы себе выдумываем, рядим в одежды, воздвигаем храмы, пишем оратории, рисуем иконы, приписываем мысли. Любви ничего такого не нужно. Она просто есть, и всякий об этом знает, без нелепых этих псалмов, мантр и притчей. А что не всякий находит? – так тому и имя – «всякий». Любовь мало уловить – ее нужно удержать, сохранить, взлелеять. Ей нужно подчиниться, ей надо служить всегда, до самого последнего удара сердца, до финального, фатального выдоха, и тогда, с новым, потусторонним уже, метафизическим вдохом, ты сам станешь ею, или она тобою. Но прежде… нужно прожить тяжелую жизнь, не наделать непоправимых глупостей и…, как ни обыденно звучит, избежать развода, потому хотя бы, что любовь не прощает ошибок… Да. Это последнее… Любовь не прощает ошибок. И лишь поэтому (и больше ни по чему) все человечество столь несчастливо.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0366314 выдан для произведения:
Писано с глубокого похмелья, а потому и не заслуживает внимательного прочтения, но, тем не менее…
Вы бывали в разводе? Я-то не был. Пронесена мимо, спаси и вперед Создатель, чаша сея. Жаль тех, кто был. Разведенные (пускай и вновь женатые) люди вызывают сожаление. Травматология, прости господи. Жалость – чувство унизительное. Унизительное для тех, кто вызывает жалость. Однако людей, побывавших в разводе, а так же в другом-третьем браке, – большинство. Вторая, меньшая часть, которые без развода, они живут в терпеливой, лицемерной нелюбви, что не менее вызывает сожаление, ибо участь их жалка. В любви, со временем перешедшей в дружбу (что, конечно, надежнее любви), живет незначительная часть населения планеты. Настолько незначительная, что за малостью, находящейся в границах статистической погрешности, ею можно пока и пренебречь.
Итак…, человечество, подавляющим своим целиком, несчастливо. Оно вызывает грустное сожаление, что, как мы уже говорили, ему унизительно. Почему оно так унижено? Ни войны, ни мор, ни катаклизмы не приносят человеку столько невзгод, сколько делает это… любовь. Да, любовь. Невозможно существовать без воздуха, без воды, без еды… А без любви возможно. Но только исключительно несчастливо. Любовь есть потребность всего лишь души - не тела, а душа не есть необходимое условие существования. Страх смерти тела настолько сильнее страха смерти души, что душою, то есть, любовью, можно как бы и пренебречь. Это-то небрежение и делает человека униженным, хотя и оставляет живым.
Любовь, однако, это такая абстракция, что даже не всегда поймешь, куда ее приладить. К богу? - клеится, да не очень; к женщине? – не особо, не долго; к матери, к дочери? – по всякому бывает; к делу, к искусству? – зыбко, ненадежно. Любовь, она словно эфир - вроде везде есть, а вот в таблице элементов Менделеева нет, атомное число - ноль. Кроме «рабства» и «греха», «любовь» – третье понятие в христианстве. Как знать – поставь его на первое место, так ли теперь выглядел бы мир? Христианский мир. Потому как в иудаизме, буддизме или исламе слово «любовь» и вовсе невесть на какой задворной позиции.
Удивляться тут нечему. И порок, и рабство, и небрежение к сущему поддается описанию легко, побуквенно - трактатов столько, что глаз слезится читать. Но вот поди-опиши любовь. Овидиев, Петрарок да Пушкиных тут не унять, разумеется, но что конкретно, без придыханий и всхлипов, мы можем о ней сказать? Да ровным счетом ничего, кроме того, что она вообще-то существует. Вот, только что вот была, и куда-то делась… Такое чувство, будто вот только слово это произнес – и нет его, её.
Шопенгауэр называет ее «волей». Пушкин, за сто лет до него, вторит: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Воля…, Любовь… Любовь есть черная дыра, черная материя, черная энергия вселенной. Девяносто девять процентов массы этой чертовой вселенной принадлежат ей. Она всем движет, но ее нет. Разводы – лишь частный случай, христианство – еще более частный случай. Любовь была, но исчезла, а разводы и христианство, со всеми прочими вероисповеданиями и онтологическими доктринами, включая Шопенгауэров и Пушкиных, остались. Осталось одно большое несчастье человечества – ускользнувшая Любовь.
А эти вот? Ну те, что сперва всплыли тут, которых незначительная малость? Которых мы исключили за статистической погрешностью? Они не доказательство? Если у правила есть исключение, то это не неизбежное условие правила, но как раз прямая констатация его ошибочности. Любви нет? Любовь есть всюду и везде. Любовь обволакивает нас. Любовью мы дышим и живем. Не только душа наша, но и тело наше живет любовью. И эти единственные, избранные, неразведенные, обратившие любовь в дружбу - и есть самое очевидное, неукоснительное доказательство любви.
Бог – каучуковая пустышка, мятная жвачка, материнская грудь без молока. Бога мы себе выдумываем, рядим в одежды, воздвигаем храмы, пишем оратории, рисуем иконы, приписываем мысли. Любви ничего такого не нужно. Она просто есть, и всякий об этом знает, без нелепых этих псалмов, мантр и притчей. А что не всякий находит? – так тому и имя – «всякий». Любовь мало уловить – ее нужно удержать, сохранить, взлелеять. Ей нужно подчиниться, ей надо служить всегда, до самого последнего удара сердца, до финального, фатального выдоха, и тогда, с новым, потусторонним уже, метафизическим вдохом, ты сам станешь ею, или она тобою. Но прежде… нужно прожить тяжелую жизнь, не наделать непоправимых глупостей и…, как ни обыденно звучит, избежать развода, потому хотя бы, что любовь не прощает ошибок… Да. Это последнее… Любовь не прощает ошибок. И лишь поэтому (и больше ни по чему) все человечество столь несчастливо.
Вы бывали в разводе? Я-то не был. Пронесена мимо, спаси и вперед Создатель, чаша сея. Жаль тех, кто был. Разведенные (пускай и вновь женатые) люди вызывают сожаление. Травматология, прости господи. Жалость – чувство унизительное. Унизительное для тех, кто вызывает жалость. Однако людей, побывавших в разводе, а так же в другом-третьем браке, – большинство. Вторая, меньшая часть, которые без развода, они живут в терпеливой, лицемерной нелюбви, что не менее вызывает сожаление, ибо участь их жалка. В любви, со временем перешедшей в дружбу (что, конечно, надежнее любви), живет незначительная часть населения планеты. Настолько незначительная, что за малостью, находящейся в границах статистической погрешности, ею можно пока и пренебречь.
Итак…, человечество, подавляющим своим целиком, несчастливо. Оно вызывает грустное сожаление, что, как мы уже говорили, ему унизительно. Почему оно так унижено? Ни войны, ни мор, ни катаклизмы не приносят человеку столько невзгод, сколько делает это… любовь. Да, любовь. Невозможно существовать без воздуха, без воды, без еды… А без любви возможно. Но только исключительно несчастливо. Любовь есть потребность всего лишь души - не тела, а душа не есть необходимое условие существования. Страх смерти тела настолько сильнее страха смерти души, что душою, то есть, любовью, можно как бы и пренебречь. Это-то небрежение и делает человека униженным, хотя и оставляет живым.
Любовь, однако, это такая абстракция, что даже не всегда поймешь, куда ее приладить. К богу? - клеится, да не очень; к женщине? – не особо, не долго; к матери, к дочери? – по всякому бывает; к делу, к искусству? – зыбко, ненадежно. Любовь, она словно эфир - вроде везде есть, а вот в таблице элементов Менделеева нет, атомное число - ноль. Кроме «рабства» и «греха», «любовь» – третье понятие в христианстве. Как знать – поставь его на первое место, так ли теперь выглядел бы мир? Христианский мир. Потому как в иудаизме, буддизме или исламе слово «любовь» и вовсе невесть на какой задворной позиции.
Удивляться тут нечему. И порок, и рабство, и небрежение к сущему поддается описанию легко, побуквенно - трактатов столько, что глаз слезится читать. Но вот поди-опиши любовь. Овидиев, Петрарок да Пушкиных тут не унять, разумеется, но что конкретно, без придыханий и всхлипов, мы можем о ней сказать? Да ровным счетом ничего, кроме того, что она вообще-то существует. Вот, только что вот была, и куда-то делась… Такое чувство, будто вот только слово это произнес – и нет его, её.
Шопенгауэр называет ее «волей». Пушкин, за сто лет до него, вторит: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Воля…, Любовь… Любовь есть черная дыра, черная материя, черная энергия вселенной. Девяносто девять процентов массы этой чертовой вселенной принадлежат ей. Она всем движет, но ее нет. Разводы – лишь частный случай, христианство – еще более частный случай. Любовь была, но исчезла, а разводы и христианство, со всеми прочими вероисповеданиями и онтологическими доктринами, включая Шопенгауэров и Пушкиных, остались. Осталось одно большое несчастье человечества – ускользнувшая Любовь.
А эти вот? Ну те, что сперва всплыли тут, которых незначительная малость? Которых мы исключили за статистической погрешностью? Они не доказательство? Если у правила есть исключение, то это не неизбежное условие правила, но как раз прямая констатация его ошибочности. Любви нет? Любовь есть всюду и везде. Любовь обволакивает нас. Любовью мы дышим и живем. Не только душа наша, но и тело наше живет любовью. И эти единственные, избранные, неразведенные, обратившие любовь в дружбу - и есть самое очевидное, неукоснительное доказательство любви.
Бог – каучуковая пустышка, мятная жвачка, материнская грудь без молока. Бога мы себе выдумываем, рядим в одежды, воздвигаем храмы, пишем оратории, рисуем иконы, приписываем мысли. Любви ничего такого не нужно. Она просто есть, и всякий об этом знает, без нелепых этих псалмов, мантр и притчей. А что не всякий находит? – так тому и имя – «всякий». Любовь мало уловить – ее нужно удержать, сохранить, взлелеять. Ей нужно подчиниться, ей надо служить всегда, до самого последнего удара сердца, до финального, фатального выдоха, и тогда, с новым, потусторонним уже, метафизическим вдохом, ты сам станешь ею, или она тобою. Но прежде… нужно прожить тяжелую жизнь, не наделать непоправимых глупостей и…, как ни обыденно звучит, избежать развода, потому хотя бы, что любовь не прощает ошибок… Да. Это последнее… Любовь не прощает ошибок. И лишь поэтому (и больше ни по чему) все человечество столь несчастливо.
Рейтинг: 0
415 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения