«Мозг высокообразованного человека - это нечто страшное! Он подобен лавке антиквария, набитой всяким пыльным старьем, где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости…»
Оскар Уайльд
Быстротечен, короток век наш…
Короток? Ну… это с какой точки глядеть. В детстве о таком вовсе не думаешь – там вечность до обеда и такая же вечность после; в юности жизнь видится уже обозримою, но все же и с нескончаемыми ещё горизонтами; в середине жизни хоть и закрадывается в сердце некая смутная, склизкая тревога, но мыслишь: еще наверстаю, успею; в старости, наконец, из полумрака серых будничных воспоминаний вдруг начинают отчетливо проступать, вырисовываться истинные ее контуры, ничтожные габариты в удручающей очевидности бессмысленности; и лишь на смертном одре все сжимается до одной недоступной невооруженному глазу никому невидимой точки, уже даже и не делящей зачем-то нескончаемо скучную линию на до и после тебя.
Разумеется, можно сказать, что, к примеру, до Коперника было так-то, а после вот эдак-то. Сказать оно можно, кто ж запрещает, но разве сам мир сделался хоть на йоту другим от того (возможно опять ошибочного) заключения, что земля вращается вокруг солнца, а не наоборот? Или если кто решится произнести в голос, будто после смерти Христа человек сделался лучше, нежели обстояло с человеком дело до этого прискорбного или светлого дня, то, оглянувшись вокруг и покраснев, не вожмет ли он голову свою в плечи и стыдливо не прикроет ли рот рукою, как невежда, сморозивший несусветную глупость?
Но как странно, что невзирая на эфемерность бытия этой точки, за это ничтожное мгновение мы успеваем сделать какие-то накопления. В основе своей накопления эти касаются стороны материальной, как то: деньги, предметы искусства, недвижимость. Зачем? – нам неведомо. С собой не забрать, но мы и не знаем, чему они послужат после нашей кончины; как распорядятся наследством нашим потомки наши и дадут ли вообще им успеть хоть чем-то распорядиться. Не обворует ли их законным браком какая черноокая чертовка; не ограбит ли вечным своим правом первой ночи рачительное до чужого добра государство; или не смоет ли вообще ко всем чертям все это каким потопом никогда и ничем недовольный создатель всего этого бесконечного несовершенства? Впрочем, навеки усопшему вряд ли до подобного будет дело.
Но это о безусловно немногочисленных богатых. А что с высокообразованными (тоже ведь не бог весть какой численности легион)? Они-то какого рожна накапливают знания? В собирании этом не больше ли нелепости, нежели в стяжании богатств материальных? Скупец, чахнущий над сундуками золота не выглядит ли более разумным, чем мудрец, хиреющий над несметными сокровищами знаний? Их ведь не положишь в банк на лицевой счет с правом наследования? Ну максимум (если конечно достигнешь высот Сократа, Ницше или, пускай, Уайльда) разойдется такой на цитаты, но что и они, цитаты эти, навеки усопшему?
Неупомянутый пока здесь третий тип стяжательства (коих собирателей и вовсе единицы) – моральный опыт. Хранители морали, духовной культуры, образцы высочайшей нравственности аскезой жизни своей, подвижничеством, смирением, непротивлением собирают, возможно, гораздо и более богатств на земле, нежели первые и вторые. Как странно… Для нравственности не нужно ни денег, ни знаний, а труда это требует в разы больше, чем на первые два удовольствия. Рассказывают, что высокоморальный человек испытывает и наслаждение в разы высшее других двух, только вот… Только вот нравственность и вовсе не передается в безвозмездный дар ни неблагодарным потомкам, ни ворам да сборщикам податей, ни книгочеям-энциклопедистам. Нравственная культура вообще - накопление только, исключительно для себя и единственное, что роднит ее с предыдущими, – всё уйдет от обладателя с его успением, не столько сам он, но и все собранное, сохраненное им в прах обратится. Память о нравственных людях, об их святой жизни пусть и вдохновляет иных и пусть даже многих, но никого из них, увы, не делает более нравственным ни на йоту.
Так кто же они, трое эти: богач, мудрец и праведник? Зачем, к чему они? Как обильно должна, казалось бы, с каждой новой смертью сих достойных, пополняться казна человечества, но где же они, богатства и блага эти, почему не видать? Ужели есть где-то странное подземелье, сокровенное хранилище, которое, однажды переполнившись, вдруг просыплется золотым дождем, нежной манной над грешною, голодною землею, обративши её в так давно когда-то потерянный, но так вожделенный ею рай? Или прав все-таки британский циник, и не токмо знания, но и все что ни есть на земле, чем живет и дышит человек - лишь лавка странного антиквария, набитая всяким пыльным старьем, и где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости?
***
М-да… Как полезно перечитывать утром написанное ночью. Нет, не с тем чтобы поправить – тут «с моих слов записано верно, мною прочитано и подписано». Просто удивляешься, как сильно рознится взгляд, температура взгляда на одни и те же вещи, в зависимости от того, смотришь на них утром или ночью. Чего уж и говорить о мыслях про жизнь на рассвете или закате. Какая б ни была, а все же прожита насыщенная жизнь и не беда, что без найденного смысла ни в богатстве, ни в мудрости, ни в нравственности. Просто нужно уметь без истерик вечером расстаться с тем, что любил и во что верил утром. Закончу-ка я, как и начал, Оскаром Уайльдом: «Как раз того, во что твердо веришь, в действительности не существует. Такова фатальная участь веры, и этому же учит нас любовь».
Помочь сайту
Поздравления
