КОВЁР (микросказка)
- Запустил ты себя, - говорили Ковру окружающие вещи. – Все узоры
потускнели от пыли. Нам рядом с тобой от гостей стыдно.
- Чиво-о? – удивился Ковёр. – Перед кем мне прикажете хорохориться?
Уж не переел вами ли? Да я – текинский! Или даже персидский. Заграничный!
Натуральный! А вы что? Перлоны-паралоны… Искусственники. Вот! – вырвал
с собственной груди легко поддавшийся клок, буркнув: «Моль проклятая..» -
Полюбуйтесь! Пыльная, зато натуральная шерсть!
В этот момент его что-то перекорёжило, свернуло трубой, и очутился он
на дворе перед домом, на какой-то горизонтальной жерди. Вокруг страшно
бело и страшно холодно.
- Бр-р… Куда это меня, южанина, занесло?
Он хотел оглядеться, но тут получил хлёсткий удар Палкой.
- Вот те на! Вышвырнули на мороз, да ещё бьют! За что?
Дальше возмущаться стало некуда: удары посыпались один за другим. Ковёр гулко ухал и извивался, стараясь увернуться от ударов, но Палка была, видать профессионалкой, и каждый раз оказывалась ловчее его. Затем
начались новые испытания. Его бросили прямо на снег и шустрый Веник,
которого он дома даже взглядом не удостаивал, принялся намететь на узоры холодную белую пыль.
- Я не привык к снегу! Я же текинский! Или бухарский! А, может, даже персидский… - терял он соображение, трясясь то ли от холода, то ли от ударов, от которых из Ковра вылетали цветные пушинки и, уносимые весёлым ветерком, исчезали в пространстве – глупая и оттого неумолимая Палка снова взялась колотить по его расписной шкуре.
Всё на свете, слава Аллаху, имеет своё начало и свой конец. И вот дома, всё ещё постанывая, Ковёр занял привычное место на стене. И нечаянно увидел своё отражение в Зеркале напротив.
- Хм, - произнёс он смущённо и покосился на белую капроновую Занавеску. Та ничего не промолвив, отвернулась к Окну и зарделась. А, может,
это вечерняя заря коснулась её алым крылом? Может быть. Только Ковёр ещё раз глянул в Зеркало и ещё раз отметил, что узоры его горят, как в молодости.
Невольно опять обратил взор к Занавеске. Угасающей искрой мелькнуло в нём:
«Ты хоть и чистенькая, и беленькая, как тот холодный снег, да – капроновая, а я текинский! Или бухарский… И так захотелось южанину подкрутить усы.
Если б они были!..
- Запустил ты себя, - говорили Ковру окружающие вещи. – Все узоры
потускнели от пыли. Нам рядом с тобой от гостей стыдно.
- Чиво-о? – удивился Ковёр. – Перед кем мне прикажете хорохориться?
Уж не переел вами ли? Да я – текинский! Или даже персидский. Заграничный!
Натуральный! А вы что? Перлоны-паралоны… Искусственники. Вот! – вырвал
с собственной груди легко поддавшийся клок, буркнув: «Моль проклятая..» -
Полюбуйтесь! Пыльная, зато натуральная шерсть!
В этот момент его что-то перекорёжило, свернуло трубой, и очутился он
на дворе перед домом, на какой-то горизонтальной жерди. Вокруг страшно
бело и страшно холодно.
- Бр-р… Куда это меня, южанина, занесло?
Он хотел оглядеться, но тут получил хлёсткий удар Палкой.
- Вот те на! Вышвырнули на мороз, да ещё бьют! За что?
Дальше возмущаться стало некуда: удары посыпались один за другим. Ковёр гулко ухал и извивался, стараясь увернуться от ударов, но Палка была, видать профессионалкой, и каждый раз оказывалась ловчее его. Затем
начались новые испытания. Его бросили прямо на снег и шустрый Веник,
которого он дома даже взглядом не удостаивал, принялся намететь на узоры холодную белую пыль.
- Я не привык к снегу! Я же текинский! Или бухарский! А, может, даже персидский… - терял он соображение, трясясь то ли от холода, то ли от ударов, от которых из Ковра вылетали цветные пушинки и, уносимые весёлым ветерком, исчезали в пространстве – глупая и оттого неумолимая Палка снова взялась колотить по его расписной шкуре.
Всё на свете, слава Аллаху, имеет своё начало и свой конец. И вот дома, всё ещё постанывая, Ковёр занял привычное место на стене. И нечаянно увидел своё отражение в Зеркале напротив.
- Хм, - произнёс он смущённо и покосился на белую капроновую Занавеску. Та ничего не промолвив, отвернулась к Окну и зарделась. А, может,
это вечерняя заря коснулась её алым крылом? Может быть. Только Ковёр ещё раз глянул в Зеркало и ещё раз отметил, что узоры его горят, как в молодости.
Невольно опять обратил взор к Занавеске. Угасающей искрой мелькнуло в нём:
«Ты хоть и чистенькая, и беленькая, как тот холодный снег, да – капроновая, а я текинский! Или бухарский… И так захотелось южанину подкрутить усы.
Если б они были!..
Нет комментариев. Ваш будет первым!