Помочь сайту
Поздравления
Фантазии (этюд третий: "Почему страдания?...")
24 февраля 2024 -
Андрей Кудин
На основе осознанных сновидений
Моей любимой
«Почему страдания?..» - в который раз спросил я себя, когда мы, держась за руки, шли по ухабистой хлябкой дороге – будто бы по неаккуратно проведенной границе двух стран. Эта дорога напоминала о расстоянии между нами в два с половиной месяца, со всей его неопределенностью, тоской, дождями и холодом… Впереди её оставалось чуть-чуть.
Наш скорый поезд чего-то ждал, стоя на маленькой, почти безлюдной станции… и вагон-ресторан, которого в нём не было, выманил нас наружу, приняв облик сельского домика.
Похоже, именно так. И нам не казалось это странным. А что если поезд отбудет до нашего возвращения? Да к тому же, с нашим багажом… Нас нисколько это не заботило. Зато мы радовались, словно дети, – тому, как, обходя грязь и лужи, то отдаляемся друг от друга на расстояние вытянутых рук, то сближаемся до соприкосновения. И у этой радости, совершенно забывшей про реальность, один вопрос: «Почему страдания?..»
Мы шли чересчур быстро для такого бездорожья и даже смогли кого-то опередить, однако, стоило нам изумиться этому, как мимо нас пронеслась компания подростков. Озвучивая себя хлюпаньем, визгом и хохотом, она за считанные секунды достигла входных дверей и скрылась за ними.
Загадочное заведение, легко впустившее в себя молодых людей, перед нами вдруг выставило охранника. Высокий, полноватый, средних лет мужчина в униформе, коротко взглянув на наши билеты, задержал почему-то внимание на нас, - и непонятно, чего больше было в его взгляде: удивления или сомнения.
- А вы, если присмотреться, не так уж бодры и здоровы… – с едва различимой ухмылкой сообщил он.
Мы с любимой переглянулись и почти в один голос без тени замешательства произнесли:
- Это имеет значение?
- Вы будете удивлены, но да, - отвечал он, будучи сам уже более удивленным, нежели сомневающимся. – Вопрос в том, хватит ли вам времени… Как видите, появились определённые сложности, и поэтому наши посетители – обычно люди молодых лет – те, кто, сойдя с поезда, успеют на него вернуться…
Пока он это говорил, я завороженно рассматривал серебряные украшения любимой: кольцо, браслет на запястье, цепочку, серьги. То, чего не замечал прежде, то, что, вероятно, дало какой-то ответ охраннику вместо нас. А ещё заметил: настоящие стены заведения вовсе не деревянные и тоже имеют цвет серебра или белого золота. Но почему-то они внутри, почему-то такую красоту решили скрыть… будто бы виднеющийся через приотворённые двери интерьер – драгоценная вещь, а снаружи – коробка, прячущая её от посторонних глаз.
Да, странным было всё. Но, невзирая на это, вопрос «почему страдания?..» мною не забывался, наоборот: каждая новая деталь словно бы подчеркивала его.
А между тем охранник продолжал:
- Мы, конечно, сообщаем посетителям о скором отходе поезда заблаговременно… но поймите: риск опоздать достаточно высок. Те, кто молоды, - легки… а багаж тех, кто постарше, уж поувесистей будет. Увы…
- Что ж, мы примем это к сведению, уважаемый. Спасибо, что предупредили! – сказал я, не видя причины возражать.
И охранник – с непонятно чем вызванным воодушевлением – сделал шаг в сторону, пропуская нас.
Первое, что бросилось в глаза, это два огромных телевизора, вместе – задней стороной один к другому – властно нависающие над залом. По первому, который был обращён к посетителям за столиками, – шёл мультфильм «Рик и Морти». А что транслировалось по второму – обращённому больше к сидящим у барной стойки и к самому бармену, – мы узнали чуть позже, когда стали делать заказ. Это была… поначалу я не понимал… А вот моя любимая поняла сразу, и это тотчас отразилось на её самочувствии.
К нам подошёл бармен, весьма приятный, хоть и явно неулыбчивый молодой человек. Он был молчалив и просто ждал, глядя в экран. Прежде, чем открыть меню, я спросил:
- Прошу прощения, не скажете ли, что за военный фильм у вас идёт?.. И почему, кстати, без звука?
- Это вовсе не фильм, - ответил бармен, протирая бокал.
- Дождёмся ли мы ещё фильмов… - грустно изрёк сидящий поблизости седовласый мужчина-официант.
- Какой же это фильм, если это и есть настоящая война… - поник голос моей возлюбленной.
- Современные технологии дают возможность транслировать её в реальном времени. Двадцать первый век, который, вопреки здравому смыслу, позволил отдельным людям развязать войну, таким образом будто бы оправдывается перед человечеством, – произнёс молодой бармен.
- Почему же мы никогда не слышали об этом раньше… - тихо сказал я сам себе. – И как так выходит, что…
Но договаривать не стал: моя мысль и без того была прозрачна…
- Вы удивляетесь, что мы здесь выводим войну на всеобщее обозрение... Хоть мы и находимся не в самом подходящем для этого месте… Стены храма, как могли вы заметить, – не сам храм, – произнёс прикованный к экрану седовласый официант. И спиною спросил: – Вы понимаете, о чём я?
Я, разумеется, не понимал его. Тут любимая сказала, что пойдёт за столик: кадры на экране, даже будучи немыми, отнимали у неё силы.
- Да, жди меня, родная, там. Я сейчас сделаю заказ и приду.
- Вот вопрос: что произойдёт раньше – падёт храм или стены его?.. – продолжал скорбным голосом пожилой работник заведения.
- По-прежнему не улавливаю вашу мысль, - немного подумав, ответил я.
- Или вот ещё: что произойдёт раньше – гуляющие снаружи поселятся в нём, желая оказаться за стенами и веря, что стены – это храм, или живущие внутри выйдут на свободу, избавившись от стен?..
- Может быть, уважаемые, война с самого начала должна была попасть на большие экраны, и едва ль не во всем мире, - вытеснив привычное телевидение, - и транслироваться вплоть до своего окончания, которое, полагаю, в таком случае не заставило бы себя долго ждать.
Седовласый в ответ на мою речь не издал ни звука, что, по уверению молодого бармена, объяснялось тем, что я, хоть и не понял его, но произнёс слова, близкие ему по духу. От себя же молодой человек добавил:
- Не знаю, как во всём мире, но разговоры о ней следовало бы заменить реальностью там, откуда она вышла и куда, похоже, уже возвращается…
- Или не возвращается… - вновь заговорил седовласый, - а просто ширится во всех направлениях, постепенно охватывая собой весь мир. Без памяти влюблённым в мнимое прошлое, следовало бы познакомиться с реальностью настоящего.
Я посмотрел туда, где сидела моя любимая. Она оказалась в окружении детей – тех самых, которые обогнали нас по дороге сюда. Они что-то наперебой ей рассказывали… Зная о том, как важны для неё тишина и уединение, я собрался было пойти к ней на помощь. Но до меня донёсся её беззаботный смех…
- Эти люди с поезда неспроста здесь, отец, - прозвучали на фоне этого слова.
Наконец пожилой мужчина повернулся к нам лицом. И тут обнаружилось разительное сходство этих двух людей, которых я ошибочно принял за коллег по работе.
- Мой отец потерял на войне двух своих сыновей, я – потерял двух братьев. Хоть это и был их выбор… нам уже сложно верить в будущее, доверять чему-либо… Я-то – в силу своей молодости – ещё верю, а мой отец… любые аргументы быстро перестают на него действовать. И вот так проводит он всё свободное время – смотрит на то, как идёт война. С того злосчастного февраля она заменила ему огонь и воду…
- Понимаю, - произнёс я. – Вы извините меня, но мне нужно за столик.
Моя любимая по-прежнему находилась в окружении детей и, на удивление, выглядела счастливой.
- Так почему же страдания?.. – остановил меня мой собственный вопрос, прозвучавший на этот раз из уст молодого бармена. – Хочу вам предложить… вам ничего не придётся платить за ваш заказ, если сможете ответить.
- Необычное предложение. Но нет, не смогу. Как вы сказали… любые аргументы быстро перестают действовать… Слова не имеют больше значения, не так ли? Ценность в самом вопросе, а не в ответе на него, - последний может только казаться точным.
- И всё-таки?.. – произнёс он вслед с надеждой.
- Я не верю в страдания – вероятно, как и вы, - сказал я не оборачиваясь.
Пожилой мужчина явно не услышал меня – поскольку снова был погружён в события на экране, - а его сын продолжал ждать, имея молодость на то, чтобы верить в торжество истины и справедливости.
- Как ты, дорогая?..
Огонёк в её взгляде не угасал, и, казалось, чаша удивления немного пополнилась. Почти баланс – благодаря той беспечности, с которой мы шли сюда.
Дети – в порядке очереди – делились с моей любимой (а теперь уже и со мной) представлениями, фантазиями о своём будущем. И это было бы здорово – особенно с неунывающими мультипликационными персонажами заднего плана, - если бы веселье, трепет, восторг, бывшие у начала этих представлений, вскоре не исчезали, если бы фантазии не обесцвечивались реальностью. Воображаемые весы замерли – на мелькающие оттенки серого не реагировали.
Сквозь приотворённую дверь заведения доносились звуки и виднелись огни несущегося вдалеке железнодорожного состава. По странному ощущению, этим детям полагалось находиться в нём, но почему-то они здесь, с нами, и наш общий поезд, по какой-то причине, задерживается на маленькой, почти безлюдной станции.
Однако, приблизившись, он резко, с душераздирающим визгом замедлился – как не могут замедляться поезда. Одновременно тёмное небо озарилось багровыми вспышками, о происхождении которых можно было только гадать.
Кто-то из детей воскликнул:
- Там что-то взорвалось!
Его подхватили другие:
- Не иначе!
- Пылает!
- Неужто прилёт?!
- Очередной!
- Пожарище! Горит какой-то завод или склад!
- Но мы ведь на самой границе… здесь же не должно быть…
Любимая взяла мою руку в свою.
- Что это там, дорогой? – произнесла она не без страха.
Тревожно было и мне. И как будто оттого, что нас всех одолевал страх, багровой вспышкой озарился и полумрак заведения.
- А это ещё что такое?! – напрягся сидящий напротив нас рыжий парень.
- Всего лишь мерцание экрана, - сказал я, пытаясь вернуть всем спокойствие. И добавил про себя: «…того, на котором война…»
- Как-то слишком ярко, - в ответ на моё объяснение резонно заметил кто-то.
Любимая прильнула ко мне и сжала мою руку.
Спустя какое-то время в помещение вошёл охранник. Он явно был чем-то озабочен, если не сказать напуган. Однако на сей раз гадать не пришлось: следом за ним вошли двое в военной форме, с большими заплечными мешками и оружием на плечах. Лица у них были мертвенно-бледные, осунувшиеся, взгляды… впрочем, взгляды, вероятно, просто голодные…
- Всё в порядке, это всего-навсего посетители, пришли поесть… - продолжал успокаивать я.
- Они больше похожи на мёртвых, чем на живых, - тихо и как будто дрожа произнёс кто-то.
- Да уж, посетители, - вздохнула любимая.
Дети зашушукались:
- Кажись, пора сваливать отсюда, - предложил высокий светловолосый парень с прыщиками на лице.
- Да что вы ссыте, военных что ли не видели… - не поддавался тревоге его приятель, низкорослый, но крепко сбитый мальчишка с серьёзным лицом.
- У них оружие воще-то! Мало ли чё в голову им взбредёт! Не слыхал, что ли, как…
- Слыхал. Да ща доедим и пойдём, резких движений не надо!
Двое военных заняли стол в углу зала, самый дальний от нас. Пока один, не совершая никаких действий, сверлил подозрительным взглядом нашу компанию, другой достал из мешка бутылку водки, пластиковые стаканы, бумажный свёрток с едой и термос.
- Посмотри вокруг, дорогой, что-то не так. Когда мы пришли сюда, всё выглядело иначе, - произнесла любимая.
И правда… интерьер менялся прямо у нас на глазах: светлые рельефные стены темнели и приобретали вид мятой бумаги.
- Это, наверняка, игра света и тени, дорогая, всё в порядке…
Но как только я это произнёс, телевизор замолчал. На несколько секунд экран погас, а потом… озарился трансляциями федерального телеканала. К счастью для нас, звук был заглушён.
После второго выпитого стакана, последовавшего сразу за первым, оба военных, которые явно были неравнодушны к нам, встали и двинулись в нашу сторону. Страшные, перекошенные их лица и дикие взгляды не предвещали ничего хорошего. Дети напряглись, и я ожидал, что они вот-вот бросятся прочь из заведения.
Но тут возле нас возник седовласый официант. При виде его военные остановились, переглянулись.
- Мы просто хотели спросить: а чего без звука?..
- Какая-то поломка… приносим извинения, - ровным тоном прозвучал ответ.
- А-а-а, поломка… понятно, - нехорошим, подозрительным голосом протянул первый.
Другой, слегка толкнув его в плечо, вполоборота виновато произнёс:
- Мы ничего такого не хотели… ты не подумай, отец.
После чего они вернулись на своё место.
Все перевели дыхание. Пожилой официант, постояв немного, удалился. Я взглянул на военных: склоненные над налитыми дополна стаканами грубые их лица приобрели выражение боли и горечи.
Пришло время покинуть ресторан. Охранник сообщил о том, что наш поезд отходит через сорок минут. Молодые люди отреагировали на это сразу. Уходя, они сказали нам на прощание:
- Хорошо с вами!
- Хочется, чтобы у нас был такой учитель, как вы! – было адресовано моей любимой.
- Школе сейчас не хватает хороших учителей…
- Вы все чудо! У вас всё будет хорошо! – ответила им любимая.
На что высокий парень грустно сказал:
- Хотелось бы верить…
А светловолосая девочка, едва заметно указав на людей в военной форме, обречённо произнесла:
- Если придут они, ничего хорошего уже не будет…
Мы допили кофе и направились к бару рассчитаться за ужин. По второму телевизору по-прежнему шла война. Впрочем, она, вероятно, шла по нему всегда. Но пожилой официант сидел на этот раз спиной к экрану. Он и его сын, молодой бармен, пребывали в молчаливой задумчивости.
- Уважаемый, будьте любезны, сколько с нас? – попросил я.
На что бармен покачал головой и ответил:
- Это за счёт заведения.
- Спасибо вам, - сказала любимая его отцу. – Вы очень вовремя тогда подошли.
Пожилой официант кивнул, не поворачивая головы, что, однако, не выглядело как жест равнодушия.
Хотел и я произнести слова благодарности и попрощаться, но молодой бармен меня опередил:
- Вы сказали тогда, что не верите в страдания, так же, как и я. По-моему… в этом что-то есть. Это значит, что другие люди верят в них, не так ли?..
- Что ж, разумеется… - не собирался я ничего говорить, но, обменявшись взглядом с любимой, продолжил: - Знаете, всех нас можно условно разделить на четыре категории. Первая – это те, кто не страдает, но верит в страдания – желательно, чтобы таких людей было меньше; ко второй относятся те, кто и страдает, и верит в них – и таких много; третья – те, кто страдает (либо чья жизнь полна страданий), но не верит в них – и таких людей мало; четвертая – те, кто и не страдает, и не верит в страдания – и для общего блага (иными словами, для мира во всём мире) нужно, чтобы таких людей было как можно больше.
- А кто эти первые?.. – спросил вдруг пожилой официант. – Кто эти верящие в страдания, но при этом не страдающие сами?
- Как пример, лица, мелькающие на экране того телевизора. Те, кто разожгли войну и поддерживают её пламя, - сказал я.
- А вторые? Кто вторые? – спросил молодой бармен – и снова будто бы с надеждой, - взглянув при этом на отца.
- Те двое, что сидят в дальнем углу, - ответила ему любимая.
- А третьи?..
- Как пример, моя жена и ваш отец, - сказал я.
- Хм, я-то, пожалуй, к этой части не отношусь, - произнёс пожилой официант. – Во что мне теперь верить? На что ещё мне смотреть, как не на бесконечные страдания, которые этот мир допустил?
Но в его словах не было злости, только усталость.
- Стены храма – это не сам храм. И что произойдёт раньше – падёт храм или стены его?.. – повторил я его слова. – Вы всё ещё задаете себе вопрос. Всё ещё не верите до конца, что реальность – лишь происходящее на экране… Если бы верили, то, вероятнее всего, не помешали бы тем двум военным.
- А четвертые?.. – спросил молодой бармен.
- Дети… - ответила любимая.
- Как пример, они. Коль есть основание предположить, что их жизни не исполнены страданий, - добавил я.
- А разве страдания – не путь к Богу?.. – сказал пожилой официант. – Разве не богоугодное это дело – война?..
- Ну, может быть, в одном случае из ста это и путь к Богу, или к тому, что мы понимаем под этим словом. Куда чаще страдания рождают зависть, ненависть, злобу, - являются основой вражды. Те, кто страдают и верят в страдания, теряют веру в ценность жизни. И такие люди не прочь, чтобы за их ошибочные судьбы расплачивались другие. Потому и война. Вы же, уважаемый, – что-то подсказывает мне – ненавидите её, также, как и моя дорогая.
- Спасибо за тёплые слова. Не смеем вас дольше задерживать. Доброй вам дороги! – сказал молодой бармен, видя наше желание закончить разговор и уйти.
Я кивнул в знак прощания, любимая пожелала им добра в ответ, и мы вышли на улицу.
У двери стоял охранник. Странным отрешённым тоном он сообщил о том, что наш поезд только что отбыл. К счастью, я успел привыкнуть к здешним странностям, и даже более того – понять их. Поэтому спокойно ответил:
- Это был не наш поезд.
Для любимой, дабы ею не овладела паника, пришлось найти чуть больше слов.
Вечер снаружи был замечательным. Спешить никуда не нужно было. Взявшись за руки, мы шли прогулочным шагом. Та же удивительная беззаботность, что и по пути сюда. Дорога больше не вынуждала нас маневрировать, смотреть под ноги, останавливаться. Это вообще была уже совсем другая дорога. И никакой железнодорожной станции на том её конце, как и там, где мы только что были, никакого ресторана… Разумеется.
- Твой вопрос… он ведь по-прежнему без ответа... – произнесла любимая.
«Женщины умеют спрашивать и утверждать одновременно», - мысленно улыбнулся я. И стал рассуждать вслух:
- Почему жизнь некоторых хороших людей исполнена страданий – при том, что они ничем их не заслужили? Да, это вовсе не то, о чём мы говорили там. Да и разве есть один для всех ответ?..
Но однажды, когда я думал о тебе, мне представилась девочка… такая же, как ты: отчаянная, смелая, дерзкая… Она не побоялась отправиться в глубокий тёмный лес, который другой предпочёл бы обойти, несмотря на долгий путь. Отважилась – веря, что по ту сторону горит желанная звезда и мир совсем другой – такой, в котором хочется жить и жить. И ещё потому, что демонов тёмного леса, как и демонов снов, мы воспринимаем не вполне серьёзно до тех пор, пока не встретимся с ними на их территории, пока их реальность не станет и нашей тоже.
- Ты в это веришь?
- Это лишь моя фантазия.
Рейтинг: 0
99 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
