Что хуже?

Дорога вела в порт. Где-то там, за зданиями, на краю душного марева и зноя было море. И корабли.  Белые. А еще чайки со своими резкими криками и нырянием за рыбешкой, всплывавшей в кильватере снующих меж больших кораблей буксиров.  И солнце. Южное яркое солнце, которое всем светит одинаково щедро.

На тротуаре у каменной ограды сидел нищий. Грязный, в серой поношенной одежде он, подвернув под себя одну ногу и выставив вперед другую, протягивал ладонь   такую же грязную, как   сам. Мимо шли люди, и никто не обращал на него внимания.

-Поразвелось вас, дармоедов, - зло выговорила разукрашенная и обвешанная золотыми цацками фифочка, ведшая под руку мужа-капитана  в таком же белоснежном кителе, как его океанский лайнер. – Садить вас надо, чтобы в тюрьме работали!

И  выматерилсь.

Яркое южное солнце будто померкло. Нищий сжался. Его ладонь опустилась к  грязному асфальту тротуара.

А я подал.   Вытащил из кармана всю мелочь и, не разглядывая ее достоинства, отдал человеку.

-Батюшка, - позже спросил я знакомого православного священника, мучаясь сомнениями, - что было хуже – дать или не дать ему денег? И  как различить – на хлеб он просит или на водку?  Где грань  между можно и нет?

-Столько вопросов из-за того, что ты не прислушиваешься к своему сердцу, - улыбнулся священник. Храм, в котором он служил, был маленький, деревянный, потемневший от времени и жаркого солнца, в нем пахло ладаном и воском. – Прислушивался бы, хватило   одного ответа.

-Какого?

-Хуже   отклонить руку просящего, чем подать ему. А уж на что он потратит милостыню, - это  на его совести. Ты же отдаешь не последний   кусок хлеба. Господь потом вас и рассудит.

Жаркий южный полдень. Глянец  спящего в зное моря и белые  корабли у причала. И  чайки, снующие в кильватере   серых трудяг-буксиров. А где-то там, по дороге в порт, на грязном асфальте сидел  нищий с черной, протянутой  к человеческому состраданию ладонью.