Благодать

к, на глухом полустанке, который ещё помнил лицо Николая Александровича за стеклом вагона, ехавшего со своей последней свитой в ипатьевские хоромы.

- А как минет сорок сороков, - прилетят сорок воронов и склюют её!

- Кого её, мать?!

- Кого-кого?! Да, благодать же и склюют!

Двое местных пацанов, стоявших у покосившейся будки путевого обходчика, упивались зрелищем нашей беседы. Они, то толкали друг друга в бок, то беззвучно складывались пополам, заходясь от восторга, что какой-то заезжий хлыщ, туп настоль, что не в силах отличить «напрочь двинутую бабку» от «добропорядочной бабской рухляди».

Я же сидел «на вещах» и ждал своих друзей, что ушли в разведку, - узнать о возможности прибытия в ближайшие сутки хоть какого-нибудь поезда, пусть и товарного.

- Вот ты, - она ткнула мне в плечо своим костяным пальцем,

- Ты ж ведь учёный, небось? И в школе, небось, всю жопу свою просидел? 

- Просидел, мать. Просидел….

- А-а-а…. А вот скажи мне, учёный, а вон там тебя кто научил, чтоб ты благодатью хоть раз умылся?! Как живою водою?! Как жаром?!

Она склонила голову и посмотрела мне в глаза. Во мне тут же возникли два чувства. Первое, - страх пред её убийственно осмысленным взглядом, и второе, - отвращение от беспрестанно шамкающей челюсти, (будто она искала где-то за щекой затерянный в детстве леденец, а я был виновным в том, что она его до сих пор не нашла.)

-А-а-а… Лицо воротишь! Знать не научил. Ты слушай, что тебе бабка Анисья скажет. Благодать – она на небеси. Но не столь далеко, как Гагарин с Титовым летают. Ближе она…. В оный день, так я её и рукой  достаю. Особливо в дождик…. Она ж как одеяло стёганное – набухла, и на землю легла. Очень уж она дождик любит. И глянь - всё ж затихает кругом. Кто у окна сидит, в лужу смотрится, кто под образами – покойников своих поминает, а кто и думу думную думает. Говорят, что и Стенька Разин в такой день брагу жрёт, да двуперстно крестится…. Потому, как благодать на землю одеялом легла!.. А утречком солнышко припекло, -  и улетела твоя благодать в даль поднебесную….

Пацаны у железнодорожной конуры попадали на корточки, давясь смехом. Я же, устав быть посмешищем в их глазах, хлопнул себя по коленям, и сказал,

 - Всё, мать! Прощай! Вон мои калики с дознайства плетутся.

Она же в ответ покивала головой и сказала мне уже в спину,

- Ты, учёный, слово-то моё запомни! Коль желаешь с ковша благого пить, то знай когда башку свою к траве гнуть, а когда во весь свой рост расти. Чтоб башка всегда в благодати была….

***

Лёха проставлялся. 

За свой День Рождения и за Рождение внучки.

Баня отпыхала хвойным духом и уже отчаялась принять чуть захмелевших мужичков…. 

Мангал умер…

И дождь….

Лёха встал, вышел под дождь и всласть потянувшись, выговорил в небо одно заветное слово, - Благодать!!!

Я посмотрел на него, и тихо-тихо, очень маленькими буковками повторил, - бла-го-дать.… - и ещё, – Да здравствуют сумасшедшие…