Ах, любовь, любовь...

    Новенькая зашла минут через десять после начала лекции.

   Он и внимания на неё не обратил: мелькнул чей-то силуэт слева, сел чуть спереди. Не до неё было: преподаватель как раз дошел до нужной темы, и он старался законспектировать вслед за ним как можно больше.

   Запах- вот что напомнило о незнакомке. И даже не запах… еле-еле ощутимый нюанс чего-то знакомого, волнующего…

   Окно у кафедры было открыто, но не оттуда доносилась свежесть. Свежестью пахла новенькая. Еле уловимой, послегрозовой, с едва заметным запахом поля…

   Он знал этот запах. Так пахла Ритка Малышева. Это был запах его первой школьной любви.

   Внутри всё закаменело от предчувствия. Он, отчего-то пугаясь, медленно поднял голову.

   Завиток волос за ушком золотился в лучах солнца. Дужка таких же золотистых очков с цепочкой. И само ушко… розовое на солнце, аккуратное, маленькое…

   И, всё-таки, кажется, не она…

   Он уже не слушал лектора. Рука машинально двигалась по тетради, выводя какие-то каракули, но суть темы ускользала. Да и речь лектора постепенно превратилась в невнятный бубнёж и совсем исчезла из сознания.

   Ритка! Ритка, милая! Ну, окажись ею! Обернись!

   Он осторожно тронул незнакомку за плечо. И она обернулась.

   Это была не Ритка. Это была не его первая любовь. Те же серые распахнутые глаза. Удивленные, с искринкой. Прямой нос, чуть припухшие, будто от ночных поцелуев губы.

   Но это была не она.

   Незнакомка молчаливо и вопрошающе смотрела на него. И он видел, как у неё постепенно начал изгибаться в усмешке уголок рта. И непроизвольно улыбнулся в ответ.  А сердце продолжало стучать всё сильней и сильней. И что-то внутри задрожало минорной струной. Сначала тихо, а потом всё громче и громче- до крещендо. И ему  страшно было спугнуть это предчувствие любви.

   -Артамонов!- преподаватель строго постучал карандашом по столу. –Ну, если вам неинтересно-не отвлекайте, по крайней мере, остальных! Я излагаю важную тему! Это- основа всего цикла!

   Они оба невольно встрепенулись, опустили глаза и прыснули в ладошки, как первоклассники.

   -Сергей Сергеевич,- через силу, борясь с весельем, проговорил он. –Я не буду больше.

   Преподаватель, седой, полный, лет семидесяти недовольно пожевал губы, помолчал для значительности  и продолжил занятие.

   А он, Артамонов, сидел, опустив глаза к тетради, и замирал от счастья.

   Слева и чуть спереди сидела его любовь. Он это понял с первой секунды, как заглянул в её глаза.

   Да, не Ритка. И, если приглядеться, даже совсем не похожа. Но, Боже мой, какая разница! Этот колокол в груди стучал: она! Она! Она! И замолкать не хотел!

   Лучи солнца, искрящиеся от пылинок, сдвинулись к ранимой шее с голубоватой пульсирующей жилкой. И такая вдруг волна нежности и умиления охватила его, что он чуть не расплакался! Вырвал тетрадный листок и крупно написал:

   «МЕНЯ  ЗОВУТ  ПАВЕЛ». И легонько-легонько тронул незнакомку за плечо.

   Та скосила глаза и просунула под-мышкой открытую ладонь. Артамонов украдкой положил записку и честными глазами посмотрел на преподавателя. Но тот стоял спиной к аудитории и что-то чертил на доске. Павел попытался вникнуть, но ничего не понял: голова напрочь отказывалась что-либо соображать. Он и на брошенную-то ему ответную записку тупо глядел секунд десять. Потом спохватился.

   « Меня зовут Юлия»

   Юлия… Юлька… Как Машкову, на первом курсе… Что ж за совпадения-то такие? И Ритка, и Юлька…

   Да причём здесь это?! Ну, любил… Ну, тебя любили… Но здесь-то- другое совсем!.. Эта-то!.. Вот! Перед тобой! При чём здесь те, оставшиеся в воспоминаниях? Другое же!.. Сердце-то как ноет! Дрожу весь… И даже взмок… Как перед затаённым… несбыточным…

   Господи, Пашка! Да ты влюбился! Вновь застрочил на листке.

   «Встретимся после занятия?»

   Она прочитала и, не оборачиваясь, слегка кивнула.

   Он откинулся на спинку стула и облегченно вздохнул. А с лица так и не сошла счастливая блаженная улыбка.

   -…На этом давайте закончим на сегодня.- Сергей Сергеевич вытер тряпкой испачканные мелом руки. –На следующем занятии я расскажу вам о методах пасынкования и органической подкормки томатов. Все свободны.

   Павел пригладил остатки когда-то могучих волос, намотал на шею кашне и, подхватив палочку, захромал вслед за пассией. Да та и не спешила. А чего в шестьдесят лет торопиться-то? Трудно! Тем более- от любви. Да и садоводческий семинар  на сегодня кончился.