Жажда приключения, или Все девчонки любят парашютистов

[Скрыть] Регистрационный номер 0479494 выдан для произведения: Каждому человеку (причем, в любом возрасте) свойственно стремление испытать в своей жизни нечто сверхъестественное, такое, что выходит за рамки привычного, размеренного быта. А герой биографического рассказа и подавно одержим мечтой: он грезит совершить первый прыжок с парашютом. Повествование ведется от первого лица сквозь призму юношеского восприятия этого значимого в жизни подростка события, а также связанных с ним ситуаций, в которых формировался твердый мужской характер и рождалась нежная симпатия — первая любовь.

---

В шестнадцать лет меня вдруг охватила непреодолимая жажда приключения. Не просто какого-нибудь выпендрежа с друзьями на мотоциклах по Волоколамскому шоссе, подальше от Красногорска, а именно приключения — большого, сильного, по-настоящему мужского. Словом, такого, чтобы от одного воспоминания о нем дух захватывало.
 
На ум чего-нибудь интересного, оригинального не приходило. А обращаться за советом или предложением на этот счет к друзьям — дело заведомо проигрышное: ни Андрюха, ни Леха особым воображением похвастать не могли; для них любое мероприятие — от прогула уроков до тумака от парня покруче — уже являлось не иначе как приключением.
 
— Давай сарайчик подожжем! — осенило скуластого и узкоплечего Леху. — Во бабка Надька позлится! — И разразился таким гаркающим смехом, будто уже задыхался от дыма пожарища.
 
— Дурак, — как обычно, словно самому себе, поощрительно улыбнулся остриженный налысо щекастый Андрюха.
 
— Да чо ты, чо, здорово ведь! — загоготал в ответ тот.
 
Лехе всегда было свойственно говорить такие глупости — сколько знаю и помню его (все мы с одного двора, пошли в один детский садик, а оттуда с почти одинаковыми рюкзаками двинули в школу). Благо, что завсегда большинство из его глупостей оставались на языке. Более собранный в мыслях и поступках Андрюха тоже не выходил за рамки обычных земных мечтаний. Для него пределом удовольствия оставалось стремление по максимуму оградить себя от ученья, по минимуму — не попасть под горячую руку батяни, а для золотой середины — пофлиртовать с незнакомой девчонкой, коих в нашей округе хоть пруд пруди (рядом стоял кинотеатр, к нему молодежь по пятницам и субботам сплывалась, как рыба на нерест).
 
Девчонок постоянных ни у Лехи, ни у Андрюхи на то время не было (да вообще никаких!), а у меня завязывались отношения с однокашницей Аленкой Устиновой. Училась она классом младше, любила биологию, домашние цветы и соседских кошек.
 
— Представь, какая она будет хорошенькая, если ее расчесать, правда ведь? — смеялась девушка, держа в руках очередную свою фаворитку из семейства дворовых кошачьих. При этом ее васильковые глаза смотрели на меня прямо и совсем невесело (видимо, она понимала, что говорит не по делу, и чувствовала себя от этого глупой).
 
Что же по мне, то, глядя на нее, я вовсе не хотел думать о прихорашивании кошары, беспричинно таращившейся на меня с тигриной злобой. Аленка всегда представлялась мне какой-то светящейся, легкой как облачко: ее пшеничного цвета волосы, вьющиеся от природы, развевались даже при легком ветерке, а фигурка выглядела настолько субтильной, что казалось, будто этот ветерок вот-вот сорвет ее с поверхности земли и унесет как пушинку вдаль.
 
На «приключение» с ней мне намекали друзья, но от одной только мысли, что девушка неправильно растолкует даже невинное предложение сходить в кино, у меня внутри все съеживалось от стыда и… страха.
 
— А в кино не хочешь сходить? — ее вопрос застал меня врасплох, губы девушки напряглись в полуулыбке, а глаза сделались сосредоточенными, будто она сама испугалась, что я неверно растолкую ее предложение.
 
— Конечно! — воскликнул я в тот момент то ли от радости, то ли от чувства избавления. — А какой фильм?
 
— Узнаешь — скажешь, — она сбросила наземь мяукнувшую кошку, отвела взгляд, делая вид, что о чем-то задумалась, а на самом деле стараясь утаить волнение…
 
Друзьям о своем первом свидании не обмолвился ни словом, а то засмеяли бы от зависти. Чувствовал себя очень взволнованно, по сто раз придумывал реплики, которыми в ходе общения хотел сразить наповал воображение девушки, но назвать это свидание приключением не мог: что-то внутри меня взывало к ответственности перед этой кудряшкой, пришедшей на помощь в тот момент, когда я вконец растерялся и не знал, что предпринять дальше.
 
С первой минуты встречи с Аленкой вечером волновался так, что вспотели ладошки, в которых держал плитку шоколада. Ее разломили и поделили поровну (по настоянию Аленки) уже в полупустом (или полуполном) кинотеатре и молча жевали полфильма.
 
Крутили американский триллер девяностых «Зона высадки» с чернокожим Уэсли Снайпсом в главной роли (узнал для себя потом, пару лет спустя, когда пересматривал фильм). Все шло спокойно, обычно до зевоты: неотрывно глядели на экран и жевали шоколадку. Как вдруг там, в кино, в ходе фильма случился эпизод, взорвавший меня каскадом эмоций и впечатлений. Это фрагмент виртуозного, головокружительного прыжка с парашютом!
 
В одно мгновение мне стало ясно все: вот оно, мое приключение, вот то, к чему я стремился изнутри, не понимая до сих пор, чего желая, то, о чем я мог только мечтать! Жажда приключения нашла свое удовлетворение, а я теперь загорелся четко сформулированной целью: уподобиться парашютисту — совершить прыжок с высоты птичьего полета!
Я был искренне благодарен Аленке за все: и за выручку, и за этот фильм, мне даже хотелось ее расцеловать, но больше мне хотелось…
 
— Прыгнуть с парашютом? — спросила она двумя днями позже (мы встретились по дороге в школу, не случайно — я нарочно поджидал ее у подъезда).
 
— Ты обиделась? — прямо спросил я ее, потому что вчера после фильма я не видел вокруг ничего и никого, настолько был поглощен мыслью о парашюте и прыжке с ним, что несколько раз, задумавшись, опережал девушку…
 
— Неа! — неожиданно рассмеялась Аленка, и на ее щечке (причем, только на одной — левой) появилась задиристая ямочка. — А друзья твои тоже хотят прыгнуть с парашютом?
 
— Нет, они не видели фильм.
 
— А я знаю: струсили!
 
— Да нет же! Они не могут в эти выходные, у них дела! Да и вообще...
 
Аленка ничего не ответила, только усмехнулась моей глупой и неудачной попытке спасти друзей от уличения в трусости, покивала головой, мол, знаю я ваши дела, и широко зашагала вперед, давая понять, что разговор окончен. Она ушла, а я остался стоять на месте, понимая, что, солгав, предстал перед ней не в лучшем свете.
Изначально друзья взаправду поддержали мою идею с парашютом, даже выразили желание испытать себя. Но в день прыжков у них неожиданно появились отговорки и веские причины никуда не ехать. Андрюха сказал, что отец велел оставаться и помочь чинить мотоцикл, что-то в нем не то, хотя только вчера исправно вздымал колесами клубы пыли в подворотне соседнего дома. Леха тоже сказался занятым: с матерью уезжал за город, на дачу, грибы собирать. Своим родителям я не обмолвился ни словом, а то не пустили бы тоже.
 
Словом, поехал я на аэродром один. В условленный час вместе с другими ребятами, кто тоже записался на инструктаж и прыжки, собрались в скверике напротив проходной Красногорского механического завода (ныне ОАО «Красногорский завод им. С. А. Зверева»). Вскорости загрузились в микроавтобус и поехали в Домодедово.
 
Напряженно я смотрел в окно, на обгоняющие нас автомобили. В середине девяностых такой, как сегодня, автомобильной потенции на МКАДе еще не наблюдалось. Люди привыкали жить по-новому: отоваривались в продуктовых магазинах по талонам, брали кредиты в нескольких банках под поручительство чуть ли не первых встречных, сколачивали казенный капитал под запредельные проценты, чтобы обзавестись новенькими «жигулями», и искренне верили, что наступило долгожданное завтра, когда они стали хозяевами своей жизни. Правда, всего этого я тогда, в свои зеленые шестнадцать, не понимал, осмысление пришло потом — с возрастом и опытом.
 
На аэродроме нам вкратце, как бы в воздух, прочитали инструктаж, потом чрезвычайно веселонравный инструктор (этакий крепыш с мускулами вместо мозгов) продемонстрировал на тренажере, как следует прыгать с парашютом и правильно применять его в полете. Несколько раз повторил нам, словно каким-то тугодумам, когда следует дергать за кольцо и как приземляться на обе ноги. Одновременно поведал нам пару историй о других смельчаках, которые утонули в озерах, насмерть разбились о землю или порвали животы по самые кишки о сучья деревьев. Рассказывал он об этом тоже весело, но взбодрить кого-нибудь из нас такими подробностями не удалось: у всех у нас на лицах через напряженные улыбки сквозили страх и неуверенность.
 
Плюнуть на все и вернуться домой? Уж нет! Дома, когда узнают Леха и Андрюха, на смех поднимут. Смеяться не станет только Аленка — ей будет стыдно за меня…
 
В вертолете все напускное геройство враз улетучилось, стало безумно страшно (никогда теперь не поверю, чтобы люди в первый прыжок с парашютом чувствовали себя уверенными и веселыми!). Все сидели молча, стараясь даже не пересекаться взглядами, впечатление такое, будто всех нас везли в каталажке на эшафот и мы втихую напоследок читали спасительную молитву.
 
Когда воздушная машина набрала нужную высоту, инструктор с косой улыбочкой открыл дверь в бездну:
 
— Добро пожаловать! — прокричал во всю мощь своих легких. — В очередь становись!
 
Я должен был прыгать вторым, но с парнем передо мной случилась истерика (даже веснушки побелели на его круглом лице), и инструктор ласково помог ему покинуть воздушное судно:
 
— Валяй, Веснушка, приятного полета!
 
Душераздирающий крик парнишки слился воедино с гулом самолета, взорвав меня изнутри непреодолимым страхом, колючим комком, подкатившим к горлу.
 
— Не трогай! — рыкнул я на инструктора, который уже намеревался проявить ко мне вежливость наподобие той, которую продемонстрировал минуту назад. — Руки убери, сказал! — я впился в него глазами и так сильно стиснул зубы, что скулы свело от боли. Инструктор отступил, а я прыгнул в устрашающую пустоту, мысленно простившись с жизнью…
 
С широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами, клокочущим сердцем и бешеным стуком в висках я летел в никуда. Тело мое будто налилось свинцом и, с умопомрачительной скоростью пронзая свистящую пустоту, неслось в пропасть. Скованный животным страхом, я не ощущал ничего, кроме пронзительного чувства обреченности и законченности. Стремительно увеличивающиеся внизу абрисы подсказали, что пора дергать за кольцо. После того как парашют раскрылся и я чуть не задохнулся от мощного притока воздуха в легкие, меня поразила абсолютная тишина, только ровный, едва уловимый шум ветра — именно так звучала тишина, какой я слышал ее в последние мгновения прыжка.
 
На определенной высоте автоматически раскрылся запасной парашют (его я забыл разблокировать). Приземлился с двумя огромными воздушными шарами прямо на проезжую часть дороги, едва не угодив под взвизгнувшую шинами желтую «шестерку». Уши заложило, и я не слышал, что кричал мне водитель, только когда разложило одно ухо, в него тут ворвалось:
 
— Все нормально, спрашиваю, сынок?
 
Слава богу, не чертыхался, что чуть не попал под копыта его железного огнегривого скакуна, а только любопытствовал, здоров ли я, не повредил ли чего ненароком. В ответ показал водителю окей и, шатаясь, принялся наспех собирать парашют, покамест на дороге было пусто.
 
До точки сбора добирался пешком. Плелся почти два с половиной километра, волоча на себе парашют, который постоянно то разматывался, то съезжал с плеча, и его все время нужно было то подбирать, то собирать, то поддерживать. А еще всласть разыгралось полуденное солнце, от которого на открытой местности не было спасения. Вот такой, мокрый от пота, с высохшим языком, выпачканный в пыли, уставший настолько, что круги в глазах рисовали радужные самоцветы, я добрался до пункта сбора. В мыслях только одно — пить! Впервые тогда понял, что никакая тяга к приключениям не сравнится с жаждой воды, вот настоящая жажда! Никогда простая вода не казалась мне такой вкусной…
 
— Молодец, мужик! — с какой-то извиняющейся ноткой в голосе инструктор шлепнул меня по плечу.
 
— Не трогай, — я медленно отвел плечо, окинул ребят, но Веснушки среди них не разглядел.
 
Инструктор как будто понял мой взгляд, широко и покровительственно улыбнулся:
 
— Девчонкам не место среди мужиков. Сидит где-нибудь в кустах, сопли мотает и… — Он не успел договорить — я из последних сил проехался ему кулаком по подбородку и, едва держась на ногах, выдохнул презрительно:
 
— Мужиком себя считаешь после этого…
 
Не знаю, что произошло бы со мной дальше, не подоспей к нам вовремя ребята: они гурьбой навалились со всех сторон на инструктора, парализовали все движения, не позволяя ему дотянуться до меня. А доберись, то уж наверняка не оставил бы на мне живого места: парнишка он крепенький, подкачанный (видимо, со штангой или на турнике баловался, а может, и с той и на том вперемежку). Словом, инцидент был исчерпан… в мою пользу. Всю дорогу домой инструктор не проронил ни слова; иногда, правда, наши взгляды пересекались, и тогда я видел, что в его глазах отчетливо отражалась одна-единственная мысль: «Мы с тобой еще увидимся». Сбыться этому негласному пророчеству так и не довелось — наши с ним дорожки никогда больше не пересекались.
 
https://ia.wampi.ru/2020/09/02/ZAZDA_PRIKLYENIY_ALEKSANDR_KOZLOV_VI.png
По возвращении в Красногорск первым делом побежал увидеться с Аленкой. К этому времени от всех моих страхов, жажды, усталости и пыльных пятен на лице и теле не осталось ни следа. Я чувствовал себя атлетом, покорившим землю, причем всю целиком и сразу! И с этим ощущением вселенского превосходства непременно хотел поделиться в первую очередь ни с Лехой, ни Андрюхой (они мне теперь казались какими-то лилипутами), а именно с Аленкой. Почему? Не знаю, а если и знал на тот момент, то не осознавал еще по-настоящему.
 
На звонок в дверь никто не вышел. Надавил на кнопку еще раза три-четыре, все одно — абсолютное отсутствие жизни по ту сторону двери. «Ну и пусть сидит себе взаперти!» — обиделся я, заподозрив Аленку в нежелании встречаться со мной.
 
Обиделся не на шутку, так что даже не заметил, как стремглав преодолел три лестничных марша, ногой распахнул входную дверь и, озлобленный на весь мир, который недавно триумфально покорил, пулей вылетел из подъезда.
 
Аленка вскрикнула от неожиданности, ее волосы кудрявым облачком вспорхнули и снова рассыпались по плечам; она едва удержала в руках очередную из своих любимиц — дворовую мурку. Я вмиг остолбенел, увидев девушку прямо перед собой — немножко испуганную, немножко удивленную, но бесконечно невинную ни в одном из тех обвинений, которые я адресовал ей в своих мыслях еще минуту назад.
 
— Ты? — только и смогла она выговорить от перепуга.
 
— Я был там! В небе! Я прыгнул с парашютом! — воздал я в тот миг себе хвалу, но вдруг осекся, поняв по взгляду Аленки, что ей неприятно наблюдать мое хвастовство.
 
— Молодец, Саша, — только и сказала она, слегка пожав плечами, потом спросила без интереса: — Ну, и как там, в воздухе, с парашютом?
 
— Ты ждала меня? — спросил я ее прямо, серьезно.
 
— Еще чего! — она тоже посерьезнела, закусила губу, а васильковые глаза настороженно округлились.
 
Такой ответ показался мне не достойным моих заслуг перед планетой Земля, внутри снова взбрыкнула обида, и я спросил пониженным, почти угрожающим голосом:
 
— Скажи, что не ждала, и я…
 
— И ты? — она демонстративно шагнула к двери подъезда, но я загородил ей дорогу.
 
— Уйду, — поджал я губы, готовый взаправду сделать то, о чем, может быть, потом пожалел бы. — Ответь, пожалуйста, честно…
 
В ответ Аленка вдруг прыснула и — чего я вообще не ожидал! — медленно бросила в меня кошку, так, чтобы я успел сориентироваться и поймать мурку. Когда питомица девушки оказалась у меня в руках, сама Аленка проскользнула мимо нас и скрылась в темноте подъезда, только звонко прошлепала сланцами.
 
И вот тогда-то я понял все. Понял, что…
 
Да ничего я тогда не понял!