Заточение

                Жалкая нищенская комната – последнее убежище, уничтожившее всякую прелесть в бедноте и беспорядке. Полумрак, рожденный заколоченными окнами, вымоленный у правды  - в полумраке непонятно, где кончается очередной, полный безнадежности день, и можно обмануть истомленный разум.
                Три души – три неприкаянных, загнанных и затравленных человека нашли здесь убежище. Прежде – еще недавно, блестящие, остроумные, любимые народом…трое, низложенных, заклейменных предательством!
Их имена:  Шарль Барбару, Жером Петион и Франсуа Бюзо. Их вина – открытое противостояние с сегодняшними триумфаторами. Они – последние из числа своей некогда сильной партии, и они бегут, не оглядываясь на останки разбитых мечтаний.
Бегут сквозь нищету, голод и страх.
Их трое. Они мыслят как один, но души их различны.
Шарль Барбару – дитя марсельского солнца, молод, с детскими приятными чертами лица, еще не отточенными грубостью пережитого, а пережито уже так много! И столько славных дней уже выпало на него.
Жером Петион – самый старший из них. Он чувствует себя настоящим стариком, но разве он стар? Он лишь немногим старше Робеспьера… старается держаться расчетливо, но отстранение не спасает его.
Франсуа Бюзо – человек, которому приходится хуже всех. Он оказался слишком нежен для такой жизни, слишком нежен душою. Однажды он поддался уже постыдной слабости и только вмешательством Петиона и Барбару остался в живых, но они не посмели его осуждать. Они только не сговариваясь даже, бросают на него озадаченные взгляды, тревожные, ласковые, сочувствующие, не зная, что от этих взглядов Франсуа чувствует себя еще более больным.
Так проходят минуты и часы.
***
                Сначала они вдохновенно ругали своих победителей за один только факт своего поражения. Петион налегал на Робеспьера и Дантона, Барбару на Робеспьера и Марата, а Бюзо аж даже трясло от ненависти к Марату.
                И это было нормально.
                Они ругали их на все лады и всей бранью, что была доступна в походных условиях и живому языку.
                Затем ругань стала невозможной. Прежде всего – для них самих. А потом произошло и вовсе событие, перечеркнувшее все, что еще можно было спасти.
                Жан-Поль Марат – любимец Народа, Друг Народа, его Брат, верный и рьяный защитник, безумец и опасный враг был убит девицей Шарлоттой Корде в собственной ванне, где искал облегчение от мучивших его тело язв.
                Он был болен. В последние дни даже не посещал собрания и все, что мог – из последних сил принимать самых важных посетителей, не вставая из своего унизительного, но не сломавшего его дух плена…
                Девица Шарлотта Корде, принявшая оппозицию бежавшей и ныне загнанной в саму суть нищеты партии, принявшая ее слишком близко к сердцу, прежде, чем отправиться в Париж, зашла к Барбару.
                Она хитрила, лгала, сказав, что едет в Париж только за тем, чтобы похлопотать о пенсии для своей подруги. Просила рекомендательное письмо и предложила дать весточку друзьям Шарля.
                Кто мог знать, что в ее мыслях? Кто мог знать, что девица Корде наймет фиакр и отправится к Марату, где будет все-таки принята им и где она занесет кинжал?
                Два коротких и сильных удара в человеческую плоть Друга Народа и освободился его дух. И был вознесен тот дух народом и использована смерть как жертва.
                Девицу Корде мгновенно связали с оппозицией, хотя та до последнего, до восхождения на эшафот хранила стойкость и говорила, что действовала одна. Но кому станет это интересно? смерть ничто, а убийство – оно открыло двери для решительных мер.
                Жером знает, что Шарль винит себя за гибель их общих соратников. Он считает, что если бы сразу разгадал намерения Шарлотты, все могло пойти иначе. Но он не умел читать мысли. Никто из людей не способен к этому!
-Наши враги нашли бы причину, - как-то сказал Петион своему несчастному другу. – Если бы не Корде, они бы придумали что-то.
-Но почему на мне…- Шарль прятал свою скорбь и свою печаль ото всех соратников, кроме двух верных друзей: Франсуа и Жерома. Выходя к последним горстям когда-то сильной партии, но хранил веселость и отважность, был шутлив и спокоен.
                И это позволяло идти дальше. Идти снова. Надеяться на что-то. Вновь надеяться. Говорить, что все пройдет, что вот-вот народ опомнится, что толпа услышит их забытые голоса, и…
                Ничего, что это не сегодня! Ничего, ведь завтра будет новый день.
                Так подступает тень.
***
                Жером Петион знает, что у Франсуа Бюзо бессонница. Он сам мучается тем же. Здесь, когда вся маленькая комнатка делится между ними в равной степени для ночлега, что-то сложно скрыть. Оба негласно завидуют Барбару, сон которого крепок.
                Во сне Шарль видит свой любимый Марсель. Он чувствует под пальцами сочную податливую зелень листвы, напитывается солнцем и это позволяет ему просыпаться, и это даёт ему силы выходить к соратникам в бодрости. Ничего, что истерт камзол, что сапоги прохудились – это все пустяк, взгляните, взгляните, он бодр и улыбается! Он молод и в этом его спасение…
                Франсуа Бюзо знает, что за ним неотступно наблюдают его же друзья. Он чувствует на своей спине их взгляд и догадывается, что они боятся снова его слабости. Они не упрекнули его, но сколько упреков сказал он сам себе?
                Тяжко, ему тяжко! Франсуа Бюзо знает, что не создан для такой жизни, но что жизнь вдруг обернулась совсем не так, как было в его мечтах. В один миг он вознесся, в другой – пал.
                Ему хотелось видеть, что в этом есть один виновник, смерть которого вернула бы все на место. Но виновник мертв, и ничего не вернулось. И стало только хуже.
                Шарль Барбару, в свою очередь, знает, что за мрачностью Жерома мучительный поиск выхода. Он не привык сдаваться и никто из них не привык. Но Жером вместо доблестной смерти предпочитает искать лазейку, всматриваться в бумаги, которые сам Барбару может уже декламировать, не глядя.
                И Шарлю известно, что липучая приставучесть Бюзо, обострившаяся в последние дни до предела, это не от зла. И он терпит. Он, не привыкший к смирению, уступает дружбе!
***
                А Франсуа Бюзо разучился униматься. Он спрашивает часто, повторяется, заговаривается. Ему невыносимо молчание и он говорит:
-Но если бы ты знал, что будет с нашими братьями и друзьями, ты всё равно бы пошел в революцию и борьбу?
                И Барбару без раздражения отвечает:
-Конечно! Я пошел бы снова и еще. Мне не страшна моя смерть и печалит только участь соратников, но я бы сделал снова все так, как задумал.
                Петион грызет ногти. Размышляет. Остается бесстрастным к расспросам Бюзо. Вряд ли он вообще их слышит.
                А Франсуа снова:
-А если бы ты знал, что задумала та девушка?
                Шарлю иногда очень хочется ударить друга чем-нибудь. Для острастки. Но он не посмеет. Ему больно слышать о своем промахе. Ему больно слышать одно упоминание о той девушке, как будто бы он виновнее всех…
-Но я не знал! – грубо отзывается Шарль.
-Да, но если бы…- упорствует Франсуа. – Если бы ты знал, то что бы ты сделал?
                Барбару прикрывает глаза. Взгляд привыкает к полумраку. Взгляд привыкает ко всему. Но сейчас – больно смотреть.
                Он уже отвечал на это! Отвечал соратникам, отвечал Петиону, отвечал самому себе и Бюзо тоже! Почему опять?
                Жером, угадав, выныривает из своих расчетов, призывает:
-Друзья, к миру! Франсуа, чтоб тебя…
-Я отвечу, - обрывает Шарль. Жером замирает. Он смотрит с немым вопросом на друга, зная, как ему больно и готов защитить его от этой боли.
-Я отвечу, - повторяет Барбару уже тише. – Я всегда отвечу.
                Франсуа ведет себя так, словно это его вообще не касается. Он вздрагивает, когда Шарль обращается к нему.
-Франсуа, мой друг, ты спрашиваешь меня опять о том, что я сам себе сказать не могу. Да, представь! Иногда мне кажется, что если бы я знал, что она задумала убийство Марата, убийство нашего врага – я бы поддержал ее стремление. В иной раз мне кажется, что именно это убийство открыло череду смертей наших соратников и разумно было бы убить ее…
                Франсуа молчит. Петион, не удержавшись, бросает на него пару встревоженных взглядов. Краем сознания Бюзо замечает их, досадует: он что, думает, что Франсуа сейчас выхватит пистолет и картинно застрелится?
                Но это где-то на краю сознания. Пистолет оттягивает карман и почему-то Франсуа замечает и тяжесть.
-А иногда мне кажется, - Шарль вдруг веселеет и румянец ложится на его щеки, - что мне стоило встать и убить сначала его, потом Робеспьера, потом Сен-Жюста…и все было бы проще.
-И Эбера, - подсказывает вдруг Франсуа. – И Шоммета с Эро.
-И Каррье! – это имя Петион почти выкрикнул. – И д`Эрбуа! И не забыть Шабо!
-И Базир…- глаза Бюзо полыхнули нехорошим лихорадочным блеском. – А помните, что писал про нас Демулен? Надо и…
-Увлеклись, - Барбару неожиданно остановил поток имен. Все трое смутились. Счеты партийные перешли в личные. Или это личные перешли в партийные? В любом случае, все трое почувствовали себя нехорошо, обнажив даже этот малый список имен, но ощущая, что реально им пришлось убить бы большее количество людей.
                И что было бы дальше? Они бы раскололись. Также бы раскололись! 
                Потому что – люди. И даже дружба не спасла бы.
***
                Тянется болезненность. За окнами убежища слышен народ. Народ поет. Народ ругает. Ругает всех. И Франсуа заводит очередное:
-Как думаете, что нужно народу?
                Это уже опасный вопрос. Демулен обвинял их партию в отдалении от народа, что они не ведают тех, за кого пытаются сражаться. Впрочем, Марат обвинял Робеспьера в том, что тот тоже не знает народа, заключен в буквах и формулировках, а народ это нечто другое…
                Может быть, Марат и мог бы судить об этом лучше других? Или же тоже ошибался? Или народ сам не может понять себя?
                Барбару прячется от ответа в кубке с кислым вином. Самым дешевым, тошнотворно кислым. Он пытается сделать паузу, но невольно его хлещет мысль, что в Марселе вино не такое…и приходит мысль еще страшнее: а увидит ли он хоть раз Марсель опять?
                Петион молчит. Размышляет о чем-то своем. Франсуа без ответа.
***
                Франсуа не успокаивается. Они подкладывают тайком скудные кусочки своих ужинов друг другу в тарелку, не глядя друг на друга. Это привычно для них. Это почти игра.
                И Бюзо вступает опять:
-И всё-таки, чья свобода ему ближе?
-Кому? – выждав, пока Франсуа отвлечется, Барбару укладывает ему ложку пустой почти похлебки из своей.
-Народу, - отвечает Бюзо с удивлением, в свою очередь, пользуясь паузой и подливая из своего кубка вина Жерому.
                Вино хоть и кислое. Но в нем облегчение. Что-то из прежней жизни. Жизни, к которой они не вернутся.
-Я думаю, им по душе больше правда революционного террора, - тяжело признает Шарль. – народ, уставший от гнета, ликует, расходясь в крови. Поэтому они так любили Марата, поэтому…
-Народ нелогичен. Он желает освободиться от тиранов, но провозглашает новых, - возмущается Бюзо.
-Это от жажды мести, - предполагает Шарль.
-Вы неправы, - возражает Жером. – Народ жаждет хлеба. По большей части ему плевать, кто правит, пока он хочет есть. Набейте их животы хлебом, и они станут думать, а пока…
-Так это у всех, - разводит руками Шарль, - мы тоже голодны, но мы…
-Нас меньше. И мы гибнем. Их больше. Они живут. У них дети. У них семьи. У них дома. Они не мы. Они не могут все оставить, не могут бежать так, как бежим мы от наших домов, жен и детей. Мы оставляем на произвол судьбы все, что имеем, даже самих себя, но не оставляем Францию. Выживанию предпочитаем гибель… так может быть, с нами просто что-то не так? – Петион редко произносит пылкие речи в последние дни, но если произносит, они трогают за душу.
-Конечно, с нами что-то не так, - ехидно вворачивает Франсуа, - мы выпили столько этого дрянного вина, но все еще живы!
                Шарль выдавливает улыбку и украдкой меняет ломоть своего хлеба, который побольше, на более маленький кусочек Бюзо.
***
-Вы оба знаете, что я разделил бы с вами все! – заговаривает Бюзо в очередной неясный, не то вечерний, не то дневной час. Когда стоит непогода и небо темнеет от туч, в комнате с заколоченными окнами еще темнее, чем прежде.
                Он произносит это неожиданно. Впрочем, эти трое не всегда должны говорить, чтобы продолжать свой разговор. Они научились молчать, понимая друг друга без слов. Они научились говорить тишиной.
-Знаем, Франсуа, - осторожно подтверждает Шарль, переглянувшись коротко с Жеромом. Оба встревожены: горячность Бюзо им известна, они боятся за новый его срыв.
-Но у меня ничего нет, - продолжает Бюзо, зная, что скрывается за взглядами его друзей.
-И у меня только то, что на мне, - пытается отвлечь Петион. А на нем – худая куртка, лопнувшая в трех местах, штопанная его не очень умелыми руками. На нем худая обувь, видавшие гораздо лучшие дни брюки…
-На мне и во мне, - подтверждает Барбару. Он тоже выглядит не лучше. На нем еще держится молодая красота, но в глазах уже прочно живет печаль и тоска. Тоска, с которой не по пути молодой жизни!
                И от этой тоски в его глазах и Петиону, и Бюзо, которые старше немного по годам, но по ощущениям на целую жизнь, еще хуже.
-И у меня не предвидится поступлений, - продолжает Бюзо, сглотнув комок в горле. – И всё, что я могу разделить с вами, это тяготы. Тревоги, оскорбления, унижения, и, если придется, смерть…
-Я буду счастлив разделить это, - Шарль не колеблется, - разделить с вами!
-И я буду счастлив и горд, - Жером осторожен. Ему видится еще подвох. Но он не сомневается в своем решении.
-До смерти, - кивает Франсуа, протягивая руки к соратникам.
-До жизни и смерти, - Шарль молод и у него еще есть надежда.
-У нас остается память! Наши славные дни, - одновременно говорит Петион.
                Так проходят последние минуты.
Примечание:
Франсуа Бюзо - застрелился в июне 1794 года. Ему было 34 года.
Жером Петион - его труп был найден рядом с трупом Бюзо, полусъеденный волками. Он отравился (или застрелился) в возрасте 38 лет.
Шарль Барбару был схвачен при неудачной попытке застрелиться 18 июня 1794 года. Раненый, с раздробленной челюстью, он был казнен 25 июня 1794 года в возрасте 27 лет.
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2021

Регистрационный номер №0493764

от 5 мая 2021

[Скрыть] Регистрационный номер 0493764 выдан для произведения:                 Жалкая нищенская комната – последнее убежище, уничтожившее всякую прелесть в бедноте и беспорядке. Полумрак, рожденный заколоченными окнами, вымоленный у правды  - в полумраке непонятно, где кончается очередной, полный безнадежности день, и можно обмануть истомленный разум.
                Три души – три неприкаянных, загнанных и затравленных человека нашли здесь убежище. Прежде – еще недавно, блестящие, остроумные, любимые народом…трое, низложенных, заклейменных предательством!
Их имена:  Шарль Барбару, Жером Петион и Франсуа Бюзо. Их вина – открытое противостояние с сегодняшними триумфаторами. Они – последние из числа своей некогда сильной партии, и они бегут, не оглядываясь на останки разбитых мечтаний.
Бегут сквозь нищету, голод и страх.
Их трое. Они мыслят как один, но души их различны.
Шарль Барбару – дитя марсельского солнца, молод, с детскими приятными чертами лица, еще не отточенными грубостью пережитого, а пережито уже так много! И столько славных дней уже выпало на него.
Жером Петион – самый старший из них. Он чувствует себя настоящим стариком, но разве он стар? Он лишь немногим старше Робеспьера… старается держаться расчетливо, но отстранение не спасает его.
Франсуа Бюзо – человек, которому приходится хуже всех. Он оказался слишком нежен для такой жизни, слишком нежен душою. Однажды он поддался уже постыдной слабости и только вмешательством Петиона и Барбару остался в живых, но они не посмели его осуждать. Они только не сговариваясь даже, бросают на него озадаченные взгляды, тревожные, ласковые, сочувствующие, не зная, что от этих взглядов Франсуа чувствует себя еще более больным.
Так проходят минуты и часы.
***
                Сначала они вдохновенно ругали своих победителей за один только факт своего поражения. Петион налегал на Робеспьера и Дантона, Барбару на Робеспьера и Марата, а Бюзо аж даже трясло от ненависти к Марату.
                И это было нормально.
                Они ругали их на все лады и всей бранью, что была доступна в походных условиях и живому языку.
                Затем ругань стала невозможной. Прежде всего – для них самих. А потом произошло и вовсе событие, перечеркнувшее все, что еще можно было спасти.
                Жан-Поль Марат – любимец Народа, Друг Народа, его Брат, верный и рьяный защитник, безумец и опасный враг был убит девицей Шарлоттой Корде в собственной ванне, где искал облегчение от мучивших его тело язв.
                Он был болен. В последние дни даже не посещал собрания и все, что мог – из последних сил принимать самых важных посетителей, не вставая из своего унизительного, но не сломавшего его дух плена…
                Девица Шарлотта Корде, принявшая оппозицию бежавшей и ныне загнанной в саму суть нищеты партии, принявшая ее слишком близко к сердцу, прежде, чем отправиться в Париж, зашла к Барбару.
                Она хитрила, лгала, сказав, что едет в Париж только за тем, чтобы похлопотать о пенсии для своей подруги. Просила рекомендательное письмо и предложила дать весточку друзьям Шарля.
                Кто мог знать, что в ее мыслях? Кто мог знать, что девица Корде наймет фиакр и отправится к Марату, где будет все-таки принята им и где она занесет кинжал?
                Два коротких и сильных удара в человеческую плоть Друга Народа и освободился его дух. И был вознесен тот дух народом и использована смерть как жертва.
                Девицу Корде мгновенно связали с оппозицией, хотя та до последнего, до восхождения на эшафот хранила стойкость и говорила, что действовала одна. Но кому станет это интересно? смерть ничто, а убийство – оно открыло двери для решительных мер.
                Жером знает, что Шарль винит себя за гибель их общих соратников. Он считает, что если бы сразу разгадал намерения Шарлотты, все могло пойти иначе. Но он не умел читать мысли. Никто из людей не способен к этому!
-Наши враги нашли бы причину, - как-то сказал Петион своему несчастному другу. – Если бы не Корде, они бы придумали что-то.
-Но почему на мне…- Шарль прятал свою скорбь и свою печаль ото всех соратников, кроме двух верных друзей: Франсуа и Жерома. Выходя к последним горстям когда-то сильной партии, но хранил веселость и отважность, был шутлив и спокоен.
                И это позволяло идти дальше. Идти снова. Надеяться на что-то. Вновь надеяться. Говорить, что все пройдет, что вот-вот народ опомнится, что толпа услышит их забытые голоса, и…
                Ничего, что это не сегодня! Ничего, ведь завтра будет новый день.
                Так подступает тень.
***
                Жером Петион знает, что у Франсуа Бюзо бессонница. Он сам мучается тем же. Здесь, когда вся маленькая комнатка делится между ними в равной степени для ночлега, что-то сложно скрыть. Оба негласно завидуют Барбару, сон которого крепок.
                Во сне Шарль видит свой любимый Марсель. Он чувствует под пальцами сочную податливую зелень листвы, напитывается солнцем и это позволяет ему просыпаться, и это даёт ему силы выходить к соратникам в бодрости. Ничего, что истерт камзол, что сапоги прохудились – это все пустяк, взгляните, взгляните, он бодр и улыбается! Он молод и в этом его спасение…
                Франсуа Бюзо знает, что за ним неотступно наблюдают его же друзья. Он чувствует на своей спине их взгляд и догадывается, что они боятся снова его слабости. Они не упрекнули его, но сколько упреков сказал он сам себе?
                Тяжко, ему тяжко! Франсуа Бюзо знает, что не создан для такой жизни, но что жизнь вдруг обернулась совсем не так, как было в его мечтах. В один миг он вознесся, в другой – пал.
                Ему хотелось видеть, что в этом есть один виновник, смерть которого вернула бы все на место. Но виновник мертв, и ничего не вернулось. И стало только хуже.
                Шарль Барбару, в свою очередь, знает, что за мрачностью Жерома мучительный поиск выхода. Он не привык сдаваться и никто из них не привык. Но Жером вместо доблестной смерти предпочитает искать лазейку, всматриваться в бумаги, которые сам Барбару может уже декламировать, не глядя.
                И Шарлю известно, что липучая приставучесть Бюзо, обострившаяся в последние дни до предела, это не от зла. И он терпит. Он, не привыкший к смирению, уступает дружбе!
***
                А Франсуа Бюзо разучился униматься. Он спрашивает часто, повторяется, заговаривается. Ему невыносимо молчание и он говорит:
-Но если бы ты знал, что будет с нашими братьями и друзьями, ты всё равно бы пошел в революцию и борьбу?
                И Барбару без раздражения отвечает:
-Конечно! Я пошел бы снова и еще. Мне не страшна моя смерть и печалит только участь соратников, но я бы сделал снова все так, как задумал.
                Петион грызет ногти. Размышляет. Остается бесстрастным к расспросам Бюзо. Вряд ли он вообще их слышит.
                А Франсуа снова:
-А если бы ты знал, что задумала та девушка?
                Шарлю иногда очень хочется ударить друга чем-нибудь. Для острастки. Но он не посмеет. Ему больно слышать о своем промахе. Ему больно слышать одно упоминание о той девушке, как будто бы он виновнее всех…
-Но я не знал! – грубо отзывается Шарль.
-Да, но если бы…- упорствует Франсуа. – Если бы ты знал, то что бы ты сделал?
                Барбару прикрывает глаза. Взгляд привыкает к полумраку. Взгляд привыкает ко всему. Но сейчас – больно смотреть.
                Он уже отвечал на это! Отвечал соратникам, отвечал Петиону, отвечал самому себе и Бюзо тоже! Почему опять?
                Жером, угадав, выныривает из своих расчетов, призывает:
-Друзья, к миру! Франсуа, чтоб тебя…
-Я отвечу, - обрывает Шарль. Жером замирает. Он смотрит с немым вопросом на друга, зная, как ему больно и готов защитить его от этой боли.
-Я отвечу, - повторяет Барбару уже тише. – Я всегда отвечу.
                Франсуа ведет себя так, словно это его вообще не касается. Он вздрагивает, когда Шарль обращается к нему.
-Франсуа, мой друг, ты спрашиваешь меня опять о том, что я сам себе сказать не могу. Да, представь! Иногда мне кажется, что если бы я знал, что она задумала убийство Марата, убийство нашего врага – я бы поддержал ее стремление. В иной раз мне кажется, что именно это убийство открыло череду смертей наших соратников и разумно было бы убить ее…
                Франсуа молчит. Петион, не удержавшись, бросает на него пару встревоженных взглядов. Краем сознания Бюзо замечает их, досадует: он что, думает, что Франсуа сейчас выхватит пистолет и картинно застрелится?
                Но это где-то на краю сознания. Пистолет оттягивает карман и почему-то Франсуа замечает и тяжесть.
-А иногда мне кажется, - Шарль вдруг веселеет и румянец ложится на его щеки, - что мне стоило встать и убить сначала его, потом Робеспьера, потом Сен-Жюста…и все было бы проще.
-И Эбера, - подсказывает вдруг Франсуа. – И Шоммета с Эро.
-И Каррье! – это имя Петион почти выкрикнул. – И д`Эрбуа! И не забыть Шабо!
-И Базир…- глаза Бюзо полыхнули нехорошим лихорадочным блеском. – А помните, что писал про нас Демулен? Надо и…
-Увлеклись, - Барбару неожиданно остановил поток имен. Все трое смутились. Счеты партийные перешли в личные. Или это личные перешли в партийные? В любом случае, все трое почувствовали себя нехорошо, обнажив даже этот малый список имен, но ощущая, что реально им пришлось убить бы большее количество людей.
                И что было бы дальше? Они бы раскололись. Также бы раскололись! 
                Потому что – люди. И даже дружба не спасла бы.
***
                Тянется болезненность. За окнами убежища слышен народ. Народ поет. Народ ругает. Ругает всех. И Франсуа заводит очередное:
-Как думаете, что нужно народу?
                Это уже опасный вопрос. Демулен обвинял их партию в отдалении от народа, что они не ведают тех, за кого пытаются сражаться. Впрочем, Марат обвинял Робеспьера в том, что тот тоже не знает народа, заключен в буквах и формулировках, а народ это нечто другое…
                Может быть, Марат и мог бы судить об этом лучше других? Или же тоже ошибался? Или народ сам не может понять себя?
                Барбару прячется от ответа в кубке с кислым вином. Самым дешевым, тошнотворно кислым. Он пытается сделать паузу, но невольно его хлещет мысль, что в Марселе вино не такое…и приходит мысль еще страшнее: а увидит ли он хоть раз Марсель опять?
                Петион молчит. Размышляет о чем-то своем. Франсуа без ответа.
***
                Франсуа не успокаивается. Они подкладывают тайком скудные кусочки своих ужинов друг другу в тарелку, не глядя друг на друга. Это привычно для них. Это почти игра.
                И Бюзо вступает опять:
-И всё-таки, чья свобода ему ближе?
-Кому? – выждав, пока Франсуа отвлечется, Барбару укладывает ему ложку пустой почти похлебки из своей.
-Народу, - отвечает Бюзо с удивлением, в свою очередь, пользуясь паузой и подливая из своего кубка вина Жерому.
                Вино хоть и кислое. Но в нем облегчение. Что-то из прежней жизни. Жизни, к которой они не вернутся.
-Я думаю, им по душе больше правда революционного террора, - тяжело признает Шарль. – народ, уставший от гнета, ликует, расходясь в крови. Поэтому они так любили Марата, поэтому…
-Народ нелогичен. Он желает освободиться от тиранов, но провозглашает новых, - возмущается Бюзо.
-Это от жажды мести, - предполагает Шарль.
-Вы неправы, - возражает Жером. – Народ жаждет хлеба. По большей части ему плевать, кто правит, пока он хочет есть. Набейте их животы хлебом, и они станут думать, а пока…
-Так это у всех, - разводит руками Шарль, - мы тоже голодны, но мы…
-Нас меньше. И мы гибнем. Их больше. Они живут. У них дети. У них семьи. У них дома. Они не мы. Они не могут все оставить, не могут бежать так, как бежим мы от наших домов, жен и детей. Мы оставляем на произвол судьбы все, что имеем, даже самих себя, но не оставляем Францию. Выживанию предпочитаем гибель… так может быть, с нами просто что-то не так? – Петион редко произносит пылкие речи в последние дни, но если произносит, они трогают за душу.
-Конечно, с нами что-то не так, - ехидно вворачивает Франсуа, - мы выпили столько этого дрянного вина, но все еще живы!
                Шарль выдавливает улыбку и украдкой меняет ломоть своего хлеба, который побольше, на более маленький кусочек Бюзо.
***
-Вы оба знаете, что я разделил бы с вами все! – заговаривает Бюзо в очередной неясный, не то вечерний, не то дневной час. Когда стоит непогода и небо темнеет от туч, в комнате с заколоченными окнами еще темнее, чем прежде.
                Он произносит это неожиданно. Впрочем, эти трое не всегда должны говорить, чтобы продолжать свой разговор. Они научились молчать, понимая друг друга без слов. Они научились говорить тишиной.
-Знаем, Франсуа, - осторожно подтверждает Шарль, переглянувшись коротко с Жеромом. Оба встревожены: горячность Бюзо им известна, они боятся за новый его срыв.
-Но у меня ничего нет, - продолжает Бюзо, зная, что скрывается за взглядами его друзей.
-И у меня только то, что на мне, - пытается отвлечь Петион. А на нем – худая куртка, лопнувшая в трех местах, штопанная его не очень умелыми руками. На нем худая обувь, видавшие гораздо лучшие дни брюки…
-На мне и во мне, - подтверждает Барбару. Он тоже выглядит не лучше. На нем еще держится молодая красота, но в глазах уже прочно живет печаль и тоска. Тоска, с которой не по пути молодой жизни!
                И от этой тоски в его глазах и Петиону, и Бюзо, которые старше немного по годам, но по ощущениям на целую жизнь, еще хуже.
-И у меня не предвидится поступлений, - продолжает Бюзо, сглотнув комок в горле. – И всё, что я могу разделить с вами, это тяготы. Тревоги, оскорбления, унижения, и, если придется, смерть…
-Я буду счастлив разделить это, - Шарль не колеблется, - разделить с вами!
-И я буду счастлив и горд, - Жером осторожен. Ему видится еще подвох. Но он не сомневается в своем решении.
-До смерти, - кивает Франсуа, протягивая руки к соратникам.
-До жизни и смерти, - Шарль молод и у него еще есть надежда.
-У нас остается память! Наши славные дни, - одновременно говорит Петион.
                Так проходят последние минуты.
Примечание:
Франсуа Бюзо - застрелился в июне 1794 года. Ему было 34 года.
Жером Петион - его труп был найден рядом с трупом Бюзо, полусъеденный волками. Он отравился (или застрелился) в возрасте 38 лет.
Шарль Барбару был схвачен при неудачной попытке застрелиться 18 июня 1794 года. Раненый, с раздробленной челюстью, он был казнен 25 июня 1794 года в возрасте 27 лет.
 

 

Le monde (Florent Mothe)

Молли ничего не знал о звездах