Это вечное чувство - Любовь...

13 октября 2014 - Борис Аксюзов

Отрывок из романа " Fiat Justitia - Да будет Справедливость"

(Эту историю любви рассказывает главному герою романа его знакомая, Лена Горбунова, во время их похода по заповедным местам России)

    Заур был влюблен в меня с института, с первого курса. Впрочем, это не то слово – влюблен. Он любил меня так, как об этом мечтают все женщины в нашем мире. Он делал все, чтобы быть со мною рядом. Когда мы осенью ездили на картошку, он тоже ехал вместе с нами, хотя был освобожден от работы в колхозе. Я на втором курсе окончила курсы инструкторов по горному туризму и работала на каникулах на Цейской турбазе. Он устроился туда же кладовщиком. Выдавал туристам штормовки и спальные мешки. Вечерами мы сидели вдвоем на лавочке, смотрели на горы и разговаривали. Там я впервые поняла, что он за человек. Он мыслил совсем не так, как большинство моих знакомых. Он, например, мог удивляться совсем простым вещам, приемля или отвергая их.

    Был случай, когда он узнал, что перед сессией мы собираем деньги на подарок свирепому преподавателю и, стоя перед всей группой, растерянно спросил: «А что, это так действительно надо?».

    В Цее он узнал, что человек без одной ноги покорил вершину, на которой ломали головы опытные альпинисты, и стал допытываться у всех, где ему найти этого смельчака. Над ним шутили: не хочет ли он сам покорить Адай-Хох, и Заур отвечал им, тоже шутя, что, если такое случится, сам Миша Хергиани снимет парик и уйдет на пенсию. Про парик я объясню вам чуть позже, а сейчас я хочу сказать, что он совсем не был таким покладистым и мягкотелым, как вам могло показаться. Об том вы можете судить по его поступку, который он совершил вскоре после начала нашей работы на турбазе.

    Дело в том, что еще на курсах инструкторов я научилась фокусу, как быстро и эффектно надевать рюкзак: правой рукой я отрывала его от земли, слегка подбрасывала и ловко просовывала налету обе руки в лямки. На эту операцию у меня уходило секунды две, не больше, и все инструкторы турбаза, особенно молодые мужчины, но все как один опытные горные асы, были в шоке. А я с упоением каждое утро демонстрировала перед ними и всеми присутствующими свое умение. В основном, я водила группы туристов на соседнюю турбазу в Зарамаг, а перед отходом строила их на спортплощадке. Наш директор говорил на прощанье краткую напутственную речь и давал команду: «Под рюкзаки!». Я небрежно вскидывала свой мешок на плечи, и все вокруг ахали от изумления перед моим мастерством.

    И вот однажды мои завистливые коллеги решили проучить меня за мое, как они выразились, «фраерство» и незаметно подложили в рюкзак пару хороших булыжников. А я в тот день вела очень интеллигентную группу, которая состояла из физиков какого-то научно-исследовательского института, и хотела блеснуть перед ними своей виртуозностью. Но, дернув рюкзак за лямку, я почувствовала, что он не поддался ни на сантиметр, и сразу поняла в чем дело. Я не растерялась и сделала все возможное для спасения моей репутации, то есть, скомандовала начать движение и вывела группу за пределы турбазы. Мой рюкзак остался одиноко стоять посреди спортплощадки. И тогда запаниковали те, кто подложил мне эту свинью. Ведь в рюкзаке у меня находились документы на всю группу, аптечка и рация, без чего выход на маршрут был запрещен. Ребята бросились развязывать узлы, забыв, что сами старались затянуть их как можно туже, да еще смочив их водой. Короче говоря, они догнали меня на третьем километре от турбазы и бросились бежать назад, так как на спортплощадке их ждали свои группы.

    Спустя день после моего возвращения из Зарамага ко мне в комнату постучались, и вошедшие инструкторы в количестве трех человек попросили у меня прощение за содеянное. Я удивилась, зная, что осетинские юноши редко просят прощения у девушек, но на следующий день наша кастелянша тетя Нюра рассказала мне об удивительной встрече, произошедшей минувшей ночью у ее склада с бельем.

    - Этот сумасшедший, - говорила она, округляя от страха глаза, - сказал им, что он опозорит их на все Цейское ущелье, если они не извинятся перед тобой.

    Я сразу поняла, что этим «сумасшедшим» был Заур.
   - Они посмеялись над ним, - продолжала кастелянша,- и спросили, как он собирается это сделать. Тогда он поставил самому здоровому из них, Руслану Доеву, такой фингал под глазом, что он сегодня не вышел на маршрут. Сильный он, оказывается, хоть и хромой.

    Преддипломную практику мы проходили вместе в одном из районных центров. Жили на частных квартирах, почти рядом. Каждый вечер он приходил к моему дому, садился на лавочку и ждал, когда я выйду. Мы сидели там до глубокой ночи. Мне было интересно говорить с ним, так как он увлекался буквально всем на свете: литературой и музыкой, философией и психологией, вольной борьбой и мотоциклетными гонками. И он не просто увлекался всем этим. Заур писал стихи и прозу, мог пропеть нам всю оперу «Риголетто» на итальянском языке от начала до конца, ничуть не стесняясь своих слабых вокальных данных. У него был первый разряд по борьбе, несмотря на то, что одна нога практически не действовала, и большой научный труд под названием «Психология власти». Заур убеждал меня, что когда-нибудь он получит за него Нобелевскую премию. Но пока его труд не оценил даже наш преподаватель философии, единственный, кто держал его в руках, Правда, Заур сомневался, открывал ли он его вообще, так как отзыв доцента был уничтожающим.

    Я внимала его откровениям, открыв рот, без него мне было плохо, но - увы! – я совсем не любила его. Он чувствовал это и страшно мучился. После наших свиданий, большинство которых я назначала ему сама, он иногда спрашивал меня: «Скажи, зачем я тебе нужен? Почему ты не прогонишь меня?». Я не знала, что ему ответить. Я не могла сказать: «Мне просто интересно с тобой». Мне было страшно обидеть и навсегда потерять его.

    В пору, когда по всему селу буйно зацвела сирень, я позволила ему впервые поцеловать меня. Он ушел счастливый и окрыленный. Но во мне проснулась какая-то маленькая дрянь, и на следующее утро я сказала ему, чтобы он не обольщался, что была моя минутная слабость и что теперь я ненавижу себя за это. После моих слов на него было страшно смотреть, более растерянных и жалких людей я не видела в своей жизни. В тот же день он уехал домой, не закончив практики и никого не предупредив. Целую неделю я мучилась, ничего не зная о нем, потом отпросилась у руководителя практики и поехала в город. Я звонила ему, но телефон в их квартире не отвечал. Я не знала уже, что и думать, но совершенно случайно наткнулась на него на центральной улице в компании каких-то развязных, броско одетых молодых людей. Они стояли у ярко освещенной витрины магазина, провожая взглядами каждую проходящую мимо девушку. Я подошла к ним и сказала: «Заур, можно тебя на минутку?» Юноши всхохотнули и оценивающе прощупали меня масляными глазками. Кто-то из них сказал вслед Зауру: «Старик, не теряйся, гёрла что надо!»

    Мы отошли в сторону, он сказал «Здравствуй» и с холодным наигранным участием спросил: «У тебя что-то случилось?» Я впервые увидела его таким равнодушным ко мне, и еще меня поразило то, что он может играть своими чувствами. Но он мне был очень дорог и я попросила его: «Прости меня, если можешь». На это раз он изобразил удивление, высоко выгнув свои и без того изогнутые брови: «За что? А, это ты про тот вечер под сиренью и последующие за ним угрызения совести? Пустяки. Я не в обиде. Пока». И он отошел к своим радостно ржущим приятелям.

    А я проревела всю ночь, задавая себе кучу вопросов: «Почему я так мучаюсь из-за него? Почему мне так невыносимо трудно потерять его? Может, это все из-за того, что я люблю его?» И кричала сама себе: «Не-ет! Я не могу любить его!» И кто-то во мне, чужой, но справедливый спрашивал: «А почему не можешь? Потому что он хромой?»

Первый раз в жизни мне хотелось умереть. Я не знала, что он почти всю ночь простоял под моими окнами и видел в щель между занавесками, как я мечусь по комнате, вытирая слезы, как укладываюсь спать и тут же вскакиваю заново, что вновь плакать от чувства бессилия и собственной вины.
Утром, выйдя из дома, я увидела, что он стоит на аллее напротив моего дома, бледный и измученный, как и я. Я подошла к нему, и он сказал мне одно лишь слово; «Прости». Я поцеловала его и увидела, как осветилось его лицо, а глаза стали счастливыми и добрыми…

    Прямо с выпускного вечера мы ушли в лес и целовались там до потери сознании. Я была готова, чтобы он стал моим первым мужчиной, но он сам не захотел этого. «Мы расстаемся с тобой не надолго, - сказал он. – На зимних каникулах я прилечу к тебе, и если ты не передумаешь, будешь моей, уже навсегда»

    Я уехала по распределению работать в Норильск, а Заур остался в нашем городе преподавать в финансовом техникуме.Каждую неделю он слал мне в Норильск огромные письма, где в каждой строчке кричала его любовь ко мне. Однажды одно из этих писем прочел мой ухажер из вечерней школы, где я преподавала по совместительству. Это был простой рабочий парень с комбината, большой и сильный мужик. Он провожал меня после уроков до моего дома и на руках заносил на пятый этаж. Он признался мне, что нечаянно прочитал письмо Заура, которое я случайно оставила в его тетради по английскому языку, извинился и грустно сказал: «Повезло тебе, Аленка, в жизни. Мне бы такую любовь встретить, я бы горы ради нее своротил». И после этого он перестал за мной ухаживать.

    А на Новый год я вышла замуж за Юру. Он спас меня от той растерянности, которую я испытала, столкнувшись с настоящими житейскими трудностями. Труднейшая работа в школе, жизнь в общежитии в компании пятерых таких же «училок», страшные морозы и метели, каких я никогда не встречала. Все пятеро моих коллег - разные до чертиков, со своим характером, а потому на первых порах все было непривычно: приготовить себе еду, подготовиться к урокам, даже выспаться было невозможно трудно. А ты еще молода, и тебе хочется еще и развлечься, но и это, оказывается, очень нелегко в этих условиях.

    И тут явился Юра, суровый мужчина из Джека Лондона. Он назвал меня маленькой феей Севера, и стал ухаживать за мной, скупо и как бы между делом. А я влюбилась в него по уши, и когда он неожиданно сделал мне предложение, согласилась выйти за него замуж.

    И, оказывается, я многого тогда не знала. Заур заранее купил билет на самолет в Норильск, и должен был прилететь за два дня до Нового года, то есть, до моей свадьбы. И чтобы это было сюрпризом, не известил меня об этом телеграммой. Но в ту неделю у нас страшно мело, и его рейс, а затем и несколько последующих отменили. Он написал мне об этом из аэропорта, но его письмо я получила спустя две недели после нашей с Юрой свадьбы.

    Он вернулся домой и писал мне письма теперь каждый день, но я их уже не читала, потому что была счастлива с Юрой.

    Одиннадцатого января у Заура был день рождения. Моя подруга, приглашенная на вечеринку в честь этого события, так как работала вместе с ним в техникуме, написала мне письмо о том, что случилось в тот вечер. В разгар вечеринки раздался звонок, именинник открыл дверь, и все увидели в ее проеме красивую девушку в белой шубке. Она протянула Зауру какой-то конверт, повернулась и быстро ушла.
Он достал из него маленький клочок желтой бумаги, взглянул в него, и бессильно опустился на табурет, стоявший в прихожей.

    «Извините, - сказал он, - но наш вечер, кажется, окончен».
А когда подвыпившие гости потребовали объяснений и спросили, что случилось, он прямо ответил: «Моя любимая, кажется, вышла замуж».

    Потом Фатима, эта моя подруга, нашла в учительской записную книжку, и чтобы узнать, чья она, открыла ее на первой странице. Там лежал этот клочок бумаги, на котором было написано: «Десять дней назад твоя Елена сочеталась браком с неким Юрой Шевелевым, инженером–геологом из Норильска. С чем я тебя и поздравляю. P.S. Я тебе всегда говорила, что она маленькая дрянь». Под запиской, на страничке записной книжке Фатима уже машинально прочитала стихи об этом печальном дне рождения. Из них она запомнила всего одну горькую строчку:
«В этот день подарили мне весть, что выходит любимая замуж»

    Кто была та девушка, принесшая ему этот подарок, никто не знал. Но я сразу подумала: она либо очень любила его, либо очень ненавидела, если смогла подарить ему такое…

    Потом, как мне передали, он уехал почему-то работать в горный аул, там женился, там у него родился сын Вовка.

      Я воспринимала все вести о нем спокойно и безразлично, потому что была счастлива с Юрой. У нас тоже родился сын, назвали Матвеем.

    Мы всей семьей приезжали на летние каникулы в родной город, но у меня и мыслей не было отыскать там Заура. Он исчез не только из моей жизни, но и вообще из моего сознания.

    И вдруг случилось это…

   Я решила поехать на Дальний Восток, который любила давно, но заочно. Там я, после посещения Приморья и Сахалина, добралась до Курил, и влюбилась в них до смерти. Исходила пешком весь Кунашир, взбиралась на вулкан Менделеева и варила картошку в кипящем озере. Потом меня забросило на остров Шикотан, и там меня застал страшенный тайфун, навалившийся на Курилы. Это весьма неприятное, но очень величественное природное явление, заставляющее нас усомниться в людском всесилии. Я, например, спасалась от него буквально ползком, чтобы тайфун не подхватил меня на сопке и не унес в море. Мы поднимались наверх на легковушке, которую мне предоставил с первого взгляда влюбившийся в меня директор рыбозавода, когда нашу машину внезапно швырнуло вбок, припечатало к скалам, и с неба сплошным потоком рухнул косой колючий дождь. Шофер прокричал мне, стараясь удержать машину, ползущую под напором ветра вниз по вмиг размокшей дороге:
    - Тут в двух шагах на сопке метеостанция. Ползите туда! Именно ползите, а иначе вас сдует с горы, как пушинку.

    И я поползла. По-пластунски, как учат старшеклассников на уроках начальной военной подготовки. Через меня перекатывались потоки холодной и грязной воды, по лицу бил песок и мелкие камушки, но я упорно преодолевала это пространство, пока не оказалась перед дверьми небольшой избушки, стоявшей на самой вершине сопки и укрепленной со всех сторон натянутыми тросами. Здесь мне все же удалось встать, вцепившись в эти спасительные канаты: мне не хотелось, чтобы человек, который откроет мне дверь увидел меня в таком полужалком, полусмешном положении.

    Но я снова чуть не упала грязь, когда увидела, что дверь мне открыл … Заур. Он был в какой-то овчинной куртке, обутый в валенки, со сванской шапочкой на голове.
    В отличие от меня, он совсем не удивился, увидев меня, а только закричал:
   - Ныряй между ног, пока я держу дверь!
    Я нырнула, а он после долгой борьбы с непокорной дверью, снова прокричал, но уже сердито:
   - Ну, чего смотришь?! Помоги мне, а иначе нас выдует отсюда к чертовой матери!

    Вдвоем мы кое-как захлопнули дверь и задвинули тяжелый засов.
    Заур снял свою горскую тюбетейку, вытер ею лицо и закинул на какой-то железный агрегат, стоявший в углу. Потом тяжело опустился на койку, застланную суконным одеялом, и, отдышавшись, сказал:
   - Ну, здравствуй. Ты как меня нашла?
   - А я тебя и не искала, - гордо ответила я. – Я спасалась от тайфуна.
   - Он гнал тебя от самого Норильска? – спросил он с улыбкой.

    Я не ответила на его ехидный вопрос и вылила воду из сапога прямо на деревянный пол посреди комнаты. Заур молча подвинул мне ногой ведро, стоявшее возле кровати: в него капала вода с потолка. Потом он достал из платяного шкафа, напоминавшего доисторического бронтозавра, тельняшку, брюки и шерстяные носки и бросил все это на кровать:
   - Быстро переодевайся. Я приготовлю чай.

    Заур скрылся в соседней комнатке, а быстро сменила одежду, почувствовав себя на седьмом небе.

    Потом мы пили удивительно вкусный чай, пахнувший хвоей и лимоном, хотя такого там не присутствовало.
   - Целебные дальневосточные растения, - авторитетно пояснил мне Заур, заметив, что стараюсь понять вкус и аромат напитка. – Собираю сам, когда приезжает мой сменщик.

    На столе, кроме чая, были огромные пирожки с сыром и зеленью.
   - Сам делал, - снова похвалился он, видя, как я уплетаю их за обе щеки.

    После чаепития, когда я думала, что мы сейчас разговоримся, и я, наконец, узнаю все о нем, он неожиданно предложил:
   - Что хочешь послушать: Окуджаву, Леонтьева или Верди?
   - Я хочу послушать тебя, - сказала я. – Как ты очутился здесь, на краю света?
   - Значит, ты хочешь послушать Бетховена, - спокойно ответил он и нажал несколько кнопок на аппаратуре, занимавшей всю стену. И тотчас комнату наполнила тяжелая, хватающая за сердце музыка. Она была созвучна состоянию моей души и грохоту тайфуна за стеной.

   - Ну, что, теперь ты все знаешь обо мне? – спросил Заур, когда прозвучал короткий отрывок из Седьмой симфонии.
   - Нет, - ответила я, - ничего не знаю.
   - Ты разучилась понимать музыку, однако, - грустно произнес он и отвернулся лицом к окну. – И меня тоже. Это Судьба, понимаешь? Она смеется над нами. Ты слышала у Бетховена, как она смеется? Очень зло она это делает. «Ты любишь?» - спросила она у меня однажды. – «Да, - ответил я, - я люблю ее так, что не мыслю себе жизни без нее». – «Ну, так получай», - говорит Судьба, и моя любимая выходит замуж за другого. А я, спасаясь от любви, бегу в горы, потому что в нашем городе, любой пустяк напоминает мне о ней. Меня излечит одиночество, думаю я. Но одиночество не лечит, оно унижает. Однажды, когда я лежал тяжело больной в своей крохотной каморке при школе, меня пришла проведать сестра одного из моих учеников. Она принесла мне сыр и чурек, осетинский хлеб из кукурузы.

    Когда она собралась уходить, я сказал ей: «Выходи за меня замуж». И она согласилась. У нас родился сын. Мой отец, как ты знаешь, крупный партийный работник, настоял, чтобы мы назвали его Владимиром. Я его очень любил. И люблю. Именно он, а не Зина, вернул меня к жизни. И Судьба увидела это. Однажды моя жена пришла домой поздно и сказала мне: «Я ухожу от тебя к другому» - «А Вовка? - спросил я ее. – Ведь я не могу без него» - «Вовку я забираю с собой», - отвечает мне жена, и мой мир рушится снова. Так Судьба мрачно смеется надо мной во второй раз. Я возвращаюсь в город, но там снова повсюду – ты! Я начинаю спиваться, и тогда Судьба, устав издеваться надо мною, кидает мне спасательный круг. На далеком острове иностранной компании требуется метеоролог со знанием английского языка. Метеорологией я увлекался с детства, месяц меня подучили на курсах, и вот я здесь! Я люблю это остров и свою работу, с которой отлично справляюсь. Я зарабатываю много денег, и половину из них шлю сыну, чтобы он ни в чем не нуждался. И мне хорошо. Но Судьба стоит вот в том углу и ждет, когда я снова почувствую себя совсем счастливым, чтобы ударить меня еще раз. И посмеяться надо мной.
    Он повернулся ко мне, и я увидела совершенно незнакомое мне лицо, отрешенное и счастливое в одно и то же время.

   - Давай займемся делом, - сказал он и притащил из соседней каморки огромный тулуп из белой овчины. – Заворачивайся и грейся. А я пойду снимать показания с приборов.
   - Но там же буря! – испугалась я.
   - Это еще не буря, - усмехнулся Заур. – Буря будет зимой, когда повалит снег и ветер задует за тридцать метров в секунду. Но там натянуты тросы, держась за которые мы ходим. Ты сейчас только помоги мне удержать дверь.
    Он вернулся минут через двадцать, мокрый и возбужденный.
   - Ты бы видела, что сейчас творится на море! – почти кричал он. – Это стихия всех стихий!
    Потом вдруг пристально взглянул на меня и тихо сказал:
   - Какая ты красивая в этом тулупе. И вообще не верится: ты – здесь.
    И, помолчав, добавил, поразив меня своей открытостью:
   - Можно, я тебя поцелую?
   - Поцелуй,- ответила я и поймала себя на мысли, что я хочу этого.
    Но его поцелуй был совсем целомудренным, почти братским.

    Потом я заснула и проснулась, когда за окном было темно. В комнате было тихо и уютно от неяркого света настольной лампы под зеленым абажуром. Пахло жареной картошкой, копченой рыбой и кофе.

    Где-то далеко в море раздавался громкий, странный звук, похожий на рев раненого зверя.
   - Что это? – спросила я.
   - Это маяк-ревун, - ответил Заур. – Он предупреждает суда об опасности, о близкой суше.
   - Для кого-то берег – опасность, а для нас с тобой – дом родной, - сказала я, разомлев от тепла и вкусных запахов.

    Он как-то странно взглянул на меня, но ничего не ответил.
   - Сейчас мы будем ужинать, - провозгласил он пять минут спустя. – Такое ты можешь попробовать только на Курилах. Горбуша горячего копчения, морская капуста и камчатские крабы собственного приготовления и жареная картошка впридачу. Ты видела мой огород? Еще увидишь и будешь плакать от зависти и удивления. Ко всем этим яствам у меня сохранилась бутылка отличного вина. Я не знаю, как оно называется и в какой стране произведено, но какая разница, если вино в самом деле отличное. Я нашел десять бутылок на берегу моря, и они уже были без наклеек. Правда, пограничники запрещают нам брать что-либо с полосы прибоя для собственного употребления, но я пренебрег этим запретом, так как за неделю до этого недалеко от берега разбилось португальское судно. Следовательно, подумал я, этот ящик не был подброшен нам коварными японцами, дабы отравить оккупантов их северных территорий. Его просто смыло с палубы, когда веселые португальские парни собрались выпить перед кораблекрушением за спасение своих душ. К тому же это вино было апробировано таким количеством жителей Шикотана, что ты можешь пить его совершенно спокойно.
Вино действительно было очень вкусное и сладкое, от него приятно кружилась голова, и впервые за много лет я почувствовала себя свободной и совсем молодой, какой была в студенческие годы. Я забыла, что у меня есть семья и мне уже давно не двадцать, и принялась веселиться, капризничать и балагурить. Я ловила на себе взгляды Заура и видела, что он тоже уходит от всего, чем жив сегодня, в наше прекрасное прошлое. А я старалась припомнить все самое смешное, что случалось с нами в те прекрасные годы, причем обязательно с его участием, и было видно, что это ему приятно слышать это: раз я не забыла такие мелочи о нем, значит, я всегда помнила о том большом, что с нами было. Такие мысли я читала на его лице.
    Потом мне стало почему-то плохо. Я смеялась, но в то же время прислушивалась, как над морем несется это крик израненного зверя. Я шутила, а передо мной возникали глаза Заура, которые я увидела, когда он обернулся ко мне после своей горькой притчи о безжалостной Судьбе.

    - Давай спать, - сказала я, чувствуя, что сейчас разревусь. – Ты. наверное, устал после всех этих хлопот. Да и изрядно наползалась сегодня по вашим Курильским сопкам.

    Он сам застелил мне постель белоснежным новым бельем, которое достал из прозрачного пакета с японскими иероглифами, укрыл теплым одеялом и сказал:
   - Спи. У меня в полночь сеанс связи, но я шуметь не буду, потому что работаю на ключе.

    Он ушел в соседнюю комнату, а я лежала с открытыми глазами, все еще не веря, что такое может случиться. Через много лет я встречаю человека, с которым у меня было столько связано, и где? На крошечном острове в Тихом океане, в дрожащем от ветра домике метеостанции.

    И тут я услышала, что ревун умолк и дождь перестал стучать по крыше.
   - Лён, - неожиданно раздался за стенкой голос Заура, - ты не спишь?
   - Нет, - ответила я, и мне стало так уютно от наступившей тишины и от этого разговора через стенку.
   - Можно я посижу рядом с тобой, - спросил он. – А ты мне расскажешь что-нибудь еще из нашей студенческой жизни. Я же знаю, что тебе, как и мне, не спится.
    Он пришел, не дождавшись моего приглашения, и робко присел на стул рядом с койкой.
   - Помнишь, как…? – начала я, но он перебил меня:
   - Можно, я тебя поцелую?
   - Да, - сказала я и сразу поняла, что люблю его и любила всегда, даже тогда, когда мне было хорошо с другим…

    … А утром, когда мы проснулись с ним в одной постели, я была твердо уверена, что теперь буду любить его до конца дней моих, что бы со мной или с ним не случилось…
… Я знаю, о чем вы сейчас думаете… Знает ли об этом Юра… Конечно, знает.. Я рассказала ему обо всем, как только вернулась…

    Для того, чтобы понять, как он к этому относится, надо очень хорошо знать Юру. Для него главное – это его работа, потом – дети, затем – походы, железки, и на последнем месте – я. Он сказал мне всего лишь две короткие фразы после моего признания: «Не уходи к нему. Подумай о детях». Он так и сказал: «о детях», хотя у нас тогда был один Матвей.

    … Не знаю, почему я решилась вам рассказать все это. Многие мои знакомые, и даже самые близкие подруги, наблюдая за нашими взаимоотношениями с Зауром, спрашивают: «Кто он тебе такой?» Я отвечаю: «Любовник», и они замолкают. Они не верят, что у меня может быть … такой любовник.
А вам я рассказала все, как на духу. Чем- то вы толкаете бедных девушек на откровенность…

    А напоследок – про парик.
   Однажды Заур пришел ко мне вечером и пригласил в кино. Когда я узнала, что мы идем на фильм-сказку «Золушка», я даже разозлилась и повернула назад. Он догнал меня, схватил за руку и стал убеждать, что ничего лучше этого фильма я еще не видела в своей жизни, что это - шедевр, а если говорить проще, то это картина, которая будет со мной всю мою жизнь. Так оно и оказалось. Теперь, стоит мне увидеть в газете, что в каком-нибудь московском кинотеатре идет это фильм, как я несусь туда, чтобы посмотреть его, наверное, в двухсотый раз. Так вот в «Золушке» есть такой эпизод: добрый король, Эраст Гарин, разгневанный тем, что его придворные упустили прекрасную принцессу, срывает с себя парик и кричит: «Ухожу на пенсию!»

И Заур любит вспоминать эту сцену. К месту и без места…

Регистрационный номер №0245305

от 13 октября 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0245305 выдан для произведения: Отрывок из романа " Fiat Justitia - Да будет Справедливость"

(Эту историю любви рассказывает главному герою романа его знакомая, Лена Горбунова, во время их похода по заповедным местам России)

    Заур был влюблен в меня с института, с первого курса. Впрочем, это не то слово – влюблен. Он любил меня так, как об этом мечтают все женщины в нашем мире. Он делал все, чтобы быть со мною рядом. Когда мы осенью ездили на картошку, он тоже ехал вместе с нами, хотя был освобожден от работы в колхозе. Я на втором курсе окончила курсы инструкторов по горному туризму и работала на каникулах на Цейской турбазе. Он устроился туда же кладовщиком. Выдавал туристам штормовки и спальные мешки. Вечерами мы сидели вдвоем на лавочке, смотрели на горы и разговаривали. Там я впервые поняла, что он за человек. Он мыслил совсем не так, как большинство моих знакомых. Он, например, мог удивляться совсем простым вещам, приемля или отвергая их.

    Был случай, когда он узнал, что перед сессией мы собираем деньги на подарок свирепому преподавателю и, стоя перед всей группой, растерянно спросил: «А что, это так действительно надо?».

    В Цее он узнал, что человек без одной ноги покорил вершину, на которой ломали головы опытные альпинисты, и стал допытываться у всех, где ему найти этого смельчака. Над ним шутили: не хочет ли он сам покорить Адай-Хох, и Заур отвечал им, тоже шутя, что, если такое случится, сам Миша Хергиани снимет парик и уйдет на пенсию. Про парик я объясню вам чуть позже, а сейчас я хочу сказать, что он совсем не был таким покладистым и мягкотелым, как вам могло показаться. Об том вы можете судить по его поступку, который он совершил вскоре после начала нашей работы на турбазе.

    Дело в том, что еще на курсах инструкторов я научилась фокусу, как быстро и эффектно надевать рюкзак: правой рукой я отрывала его от земли, слегка подбрасывала и ловко просовывала налету обе руки в лямки. На эту операцию у меня уходило секунды две, не больше, и все инструкторы турбаза, особенно молодые мужчины, но все как один опытные горные асы, были в шоке. А я с упоением каждое утро демонстрировала перед ними и всеми присутствующими свое умение. В основном, я водила группы туристов на соседнюю турбазу в Зарамаг, а перед отходом строила их на спортплощадке. Наш директор говорил на прощанье краткую напутственную речь и давал команду: «Под рюкзаки!». Я небрежно вскидывала свой мешок на плечи, и все вокруг ахали от изумления перед моим мастерством.

    И вот однажды мои завистливые коллеги решили проучить меня за мое, как они выразились, «фраерство» и незаметно подложили в рюкзак пару хороших булыжников. А я в тот день вела очень интеллигентную группу, которая состояла из физиков какого-то научно-исследовательского института, и хотела блеснуть перед ними своей виртуозностью. Но, дернув рюкзак за лямку, я почувствовала, что он не поддался ни на сантиметр, и сразу поняла в чем дело. Я не растерялась и сделала все возможное для спасения моей репутации, то есть, скомандовала начать движение и вывела группу за пределы турбазы. Мой рюкзак остался одиноко стоять посреди спортплощадки. И тогда запаниковали те, кто подложил мне эту свинью. Ведь в рюкзаке у меня находились документы на всю группу, аптечка и рация, без чего выход на маршрут был запрещен. Ребята бросились развязывать узлы, забыв, что сами старались затянуть их как можно туже, да еще смочив их водой. Короче говоря, они догнали меня на третьем километре от турбазы и бросились бежать назад, так как на спортплощадке их ждали свои группы.

    Спустя день после моего возвращения из Зарамага ко мне в комнату постучались, и вошедшие инструкторы в количестве трех человек попросили у меня прощение за содеянное. Я удивилась, зная, что осетинские юноши редко просят прощения у девушек, но на следующий день наша кастелянша тетя Нюра рассказала мне об удивительной встрече, произошедшей минувшей ночью у ее склада с бельем.

    - Этот сумасшедший, - говорила она, округляя от страха глаза, - сказал им, что он опозорит их на все Цейское ущелье, если они не извинятся перед тобой.

    Я сразу поняла, что этим «сумасшедшим» был Заур.
   - Они посмеялись над ним, - продолжала кастелянша,- и спросили, как он собирается это сделать. Тогда он поставил самому здоровому из них, Руслану Доеву, такой фингал под глазом, что он сегодня не вышел на маршрут. Сильный он, оказывается, хоть и хромой.

    Преддипломную практику мы проходили вместе в одном из районных центров. Жили на частных квартирах, почти рядом. Каждый вечер он приходил к моему дому, садился на лавочку и ждал, когда я выйду. Мы сидели там до глубокой ночи. Мне было интересно говорить с ним, так как он увлекался буквально всем на свете: литературой и музыкой, философией и психологией, вольной борьбой и мотоциклетными гонками. И он не просто увлекался всем этим. Заур писал стихи и прозу, мог пропеть нам всю оперу «Риголетто» на итальянском языке от начала до конца, ничуть не стесняясь своих слабых вокальных данных. У него был первый разряд по борьбе, несмотря на то, что одна нога практически не действовала, и большой научный труд под названием «Психология власти». Заур убеждал меня, что когда-нибудь он получит за него Нобелевскую премию. Но пока его труд не оценил даже наш преподаватель философии, единственный, кто держал его в руках, Правда, Заур сомневался, открывал ли он его вообще, так как отзыв доцента был уничтожающим.

    Я внимала его откровениям, открыв рот, без него мне было плохо, но - увы! – я совсем не любила его. Он чувствовал это и страшно мучился. После наших свиданий, большинство которых я назначала ему сама, он иногда спрашивал меня: «Скажи, зачем я тебе нужен? Почему ты не прогонишь меня?». Я не знала, что ему ответить. Я не могла сказать: «Мне просто интересно с тобой». Мне было страшно обидеть и навсегда потерять его.

    В пору, когда по всему селу буйно зацвела сирень, я позволила ему впервые поцеловать меня. Он ушел счастливый и окрыленный. Но во мне проснулась какая-то маленькая дрянь, и на следующее утро я сказала ему, чтобы он не обольщался, что была моя минутная слабость и что теперь я ненавижу себя за это. После моих слов на него было страшно смотреть, более растерянных и жалких людей я не видела в своей жизни. В тот же день он уехал домой, не закончив практики и никого не предупредив. Целую неделю я мучилась, ничего не зная о нем, потом отпросилась у руководителя практики и поехала в город. Я звонила ему, но телефон в их квартире не отвечал. Я не знала уже, что и думать, но совершенно случайно наткнулась на него на центральной улице в компании каких-то развязных, броско одетых молодых людей. Они стояли у ярко освещенной витрины магазина, провожая взглядами каждую проходящую мимо девушку. Я подошла к ним и сказала: «Заур, можно тебя на минутку?» Юноши всхохотнули и оценивающе прощупали меня масляными глазками. Кто-то из них сказал вслед Зауру: «Старик, не теряйся, гёрла что надо!»

    Мы отошли в сторону, он сказал «Здравствуй» и с холодным наигранным участием спросил: «У тебя что-то случилось?» Я впервые увидела его таким равнодушным ко мне, и еще меня поразило то, что он может играть своими чувствами. Но он мне был очень дорог и я попросила его: «Прости меня, если можешь». На это раз он изобразил удивление, высоко выгнув свои и без того изогнутые брови: «За что? А, это ты про тот вечер под сиренью и последующие за ним угрызения совести? Пустяки. Я не в обиде. Пока». И он отошел к своим радостно ржущим приятелям.

    А я проревела всю ночь, задавая себе кучу вопросов: «Почему я так мучаюсь из-за него? Почему мне так невыносимо трудно потерять его? Может, это все из-за того, что я люблю его?» И кричала сама себе: «Не-ет! Я не могу любить его!» И кто-то во мне, чужой, но справедливый спрашивал: «А почему не можешь? Потому что он хромой?»

Первый раз в жизни мне хотелось умереть. Я не знала, что он почти всю ночь простоял под моими окнами и видел в щель между занавесками, как я мечусь по комнате, вытирая слезы, как укладываюсь спать и тут же вскакиваю заново, что вновь плакать от чувства бессилия и собственной вины.
Утром, выйдя из дома, я увидела, что он стоит на аллее напротив моего дома, бледный и измученный, как и я. Я подошла к нему, и он сказал мне одно лишь слово; «Прости». Я поцеловала его и увидела, как осветилось его лицо, а глаза стали счастливыми и добрыми…

    Прямо с выпускного вечера мы ушли в лес и целовались там до потери сознании. Я была готова, чтобы он стал моим первым мужчиной, но он сам не захотел этого. «Мы расстаемся с тобой не надолго, - сказал он. – На зимних каникулах я прилечу к тебе, и если ты не передумаешь, будешь моей, уже навсегда»

    Я уехала по распределению работать в Норильск, а Заур остался в нашем городе преподавать в финансовом техникуме.Каждую неделю он слал мне в Норильск огромные письма, где в каждой строчке кричала его любовь ко мне. Однажды одно из этих писем прочел мой ухажер из вечерней школы, где я преподавала по совместительству. Это был простой рабочий парень с комбината, большой и сильный мужик. Он провожал меня после уроков до моего дома и на руках заносил на пятый этаж. Он признался мне, что нечаянно прочитал письмо Заура, которое я случайно оставила в его тетради по английскому языку, извинился и грустно сказал: «Повезло тебе, Аленка, в жизни. Мне бы такую любовь встретить, я бы горы ради нее своротил». И после этого он перестал за мной ухаживать.

    А на Новый год я вышла замуж за Юру. Он спас меня от той растерянности, которую я испытала, столкнувшись с настоящими житейскими трудностями. Труднейшая работа в школе, жизнь в общежитии в компании пятерых таких же «училок», страшные морозы и метели, каких я никогда не встречала. Все пятеро моих коллег - разные до чертиков, со своим характером, а потому на первых порах все было непривычно: приготовить себе еду, подготовиться к урокам, даже выспаться было невозможно трудно. А ты еще молода, и тебе хочется еще и развлечься, но и это, оказывается, очень нелегко в этих условиях.

    И тут явился Юра, суровый мужчина из Джека Лондона. Он назвал меня маленькой феей Севера, и стал ухаживать за мной, скупо и как бы между делом. А я влюбилась в него по уши, и когда он неожиданно сделал мне предложение, согласилась выйти за него замуж.

    И, оказывается, я многого тогда не знала. Заур заранее купил билет на самолет в Норильск, и должен был прилететь за два дня до Нового года, то есть, до моей свадьбы. И чтобы это было сюрпризом, не известил меня об этом телеграммой. Но в ту неделю у нас страшно мело, и его рейс, а затем и несколько последующих отменили. Он написал мне об этом из аэропорта, но его письмо я получила спустя две недели после нашей с Юрой свадьбы.

    Он вернулся домой и писал мне письма теперь каждый день, но я их уже не читала, потому что была счастлива с Юрой.

    Одиннадцатого января у Заура был день рождения. Моя подруга, приглашенная на вечеринку в честь этого события, так как работала вместе с ним в техникуме, написала мне письмо о том, что случилось в тот вечер. В разгар вечеринки раздался звонок, именинник открыл дверь, и все увидели в ее проеме красивую девушку в белой шубке. Она протянула Зауру какой-то конверт, повернулась и быстро ушла.
Он достал из него маленький клочок желтой бумаги, взглянул в него, и бессильно опустился на табурет, стоявший в прихожей.

    «Извините, - сказал он, - но наш вечер, кажется, окончен».
А когда подвыпившие гости потребовали объяснений и спросили, что случилось, он прямо ответил: «Моя любимая, кажется, вышла замуж».

    Потом Фатима, эта моя подруга, нашла в учительской записную книжку, и чтобы узнать, чья она, открыла ее на первой странице. Там лежал этот клочок бумаги, на котором было написано: «Десять дней назад твоя Елена сочеталась браком с неким Юрой Шевелевым, инженером–геологом из Норильска. С чем я тебя и поздравляю. P.S. Я тебе всегда говорила, что она маленькая дрянь». Под запиской, на страничке записной книжке Фатима уже машинально прочитала стихи об этом печальном дне рождения. Из них она запомнила всего одну горькую строчку:
«В этот день подарили мне весть, что выходит любимая замуж»

    Кто была та девушка, принесшая ему этот подарок, никто не знал. Но я сразу подумала: она либо очень любила его, либо очень ненавидела, если смогла подарить ему такое…

    Потом, как мне передали, он уехал почему-то работать в горный аул, там женился, там у него родился сын Вовка.

      Я воспринимала все вести о нем спокойно и безразлично, потому что была счастлива с Юрой. У нас тоже родился сын, назвали Матвеем.

    Мы всей семьей приезжали на летние каникулы в родной город, но у меня и мыслей не было отыскать там Заура. Он исчез не только из моей жизни, но и вообще из моего сознания.

    И вдруг случилось это…

   Я решила поехать на Дальний Восток, который любила давно, но заочно. Там я, после посещения Приморья и Сахалина, добралась до Курил, и влюбилась в них до смерти. Исходила пешком весь Кунашир, взбиралась на вулкан Менделеева и варила картошку в кипящем озере. Потом меня забросило на остров Шикотан, и там меня застал страшенный тайфун, навалившийся на Курилы. Это весьма неприятное, но очень величественное природное явление, заставляющее нас усомниться в людском всесилии. Я, например, спасалась от него буквально ползком, чтобы тайфун не подхватил меня на сопке и не унес в море. Мы поднимались наверх на легковушке, которую мне предоставил с первого взгляда влюбившийся в меня директор рыбозавода, когда нашу машину внезапно швырнуло вбок, припечатало к скалам, и с неба сплошным потоком рухнул косой колючий дождь. Шофер прокричал мне, стараясь удержать машину, ползущую под напором ветра вниз по вмиг размокшей дороге:
    - Тут в двух шагах на сопке метеостанция. Ползите туда! Именно ползите, а иначе вас сдует с горы, как пушинку.

    И я поползла. По-пластунски, как учат старшеклассников на уроках начальной военной подготовки. Через меня перекатывались потоки холодной и грязной воды, по лицу бил песок и мелкие камушки, но я упорно преодолевала это пространство, пока не оказалась перед дверьми небольшой избушки, стоявшей на самой вершине сопки и укрепленной со всех сторон натянутыми тросами. Здесь мне все же удалось встать, вцепившись в эти спасительные канаты: мне не хотелось, чтобы человек, который откроет мне дверь увидел меня в таком полужалком, полусмешном положении.

    Но я снова чуть не упала грязь, когда увидела, что дверь мне открыл … Заур. Он был в какой-то овчинной куртке, обутый в валенки, со сванской шапочкой на голове.
    В отличие от меня, он совсем не удивился, увидев меня, а только закричал:
   - Ныряй между ног, пока я держу дверь!
    Я нырнула, а он после долгой борьбы с непокорной дверью, снова прокричал, но уже сердито:
   - Ну, чего смотришь?! Помоги мне, а иначе нас выдует отсюда к чертовой матери!

    Вдвоем мы кое-как захлопнули дверь и задвинули тяжелый засов.
    Заур снял свою горскую тюбетейку, вытер ею лицо и закинул на какой-то железный агрегат, стоявший в углу. Потом тяжело опустился на койку, застланную суконным одеялом, и, отдышавшись, сказал:
   - Ну, здравствуй. Ты как меня нашла?
   - А я тебя и не искала, - гордо ответила я. – Я спасалась от тайфуна.
   - Он гнал тебя от самого Норильска? – спросил он с улыбкой.

    Я не ответила на его ехидный вопрос и вылила воду из сапога прямо на деревянный пол посреди комнаты. Заур молча подвинул мне ногой ведро, стоявшее возле кровати: в него капала вода с потолка. Потом он достал из платяного шкафа, напоминавшего доисторического бронтозавра, тельняшку, брюки и шерстяные носки и бросил все это на кровать:
   - Быстро переодевайся. Я приготовлю чай.

    Заур скрылся в соседней комнатке, а быстро сменила одежду, почувствовав себя на седьмом небе.

    Потом мы пили удивительно вкусный чай, пахнувший хвоей и лимоном, хотя такого там не присутствовало.
   - Целебные дальневосточные растения, - авторитетно пояснил мне Заур, заметив, что стараюсь понять вкус и аромат напитка. – Собираю сам, когда приезжает мой сменщик.

    На столе, кроме чая, были огромные пирожки с сыром и зеленью.
   - Сам делал, - снова похвалился он, видя, как я уплетаю их за обе щеки.

    После чаепития, когда я думала, что мы сейчас разговоримся, и я, наконец, узнаю все о нем, он неожиданно предложил:
   - Что хочешь послушать: Окуджаву, Леонтьева или Верди?
   - Я хочу послушать тебя, - сказала я. – Как ты очутился здесь, на краю света?
   - Значит, ты хочешь послушать Бетховена, - спокойно ответил он и нажал несколько кнопок на аппаратуре, занимавшей всю стену. И тотчас комнату наполнила тяжелая, хватающая за сердце музыка. Она была созвучна состоянию моей души и грохоту тайфуна за стеной.

   - Ну, что, теперь ты все знаешь обо мне? – спросил Заур, когда прозвучал короткий отрывок из Седьмой симфонии.
   - Нет, - ответила я, - ничего не знаю.
   - Ты разучилась понимать музыку, однако, - грустно произнес он и отвернулся лицом к окну. – И меня тоже. Это Судьба, понимаешь? Она смеется над нами. Ты слышала у Бетховена, как она смеется? Очень зло она это делает. «Ты любишь?» - спросила она у меня однажды. – «Да, - ответил я, - я люблю ее так, что не мыслю себе жизни без нее». – «Ну, так получай», - говорит Судьба, и моя любимая выходит замуж за другого. А я, спасаясь от любви, бегу в горы, потому что в нашем городе, любой пустяк напоминает мне о ней. Меня излечит одиночество, думаю я. Но одиночество не лечит, оно унижает. Однажды, когда я лежал тяжело больной в своей крохотной каморке при школе, меня пришла проведать сестра одного из моих учеников. Она принесла мне сыр и чурек, осетинский хлеб из кукурузы.

    Когда она собралась уходить, я сказал ей: «Выходи за меня замуж». И она согласилась. У нас родился сын. Мой отец, как ты знаешь, крупный партийный работник, настоял, чтобы мы назвали его Владимиром. Я его очень любил. И люблю. Именно он, а не Зина, вернул меня к жизни. И Судьба увидела это. Однажды моя жена пришла домой поздно и сказала мне: «Я ухожу от тебя к другому» - «А Вовка? - спросил я ее. – Ведь я не могу без него» - «Вовку я забираю с собой», - отвечает мне жена, и мой мир рушится снова. Так Судьба мрачно смеется надо мной во второй раз. Я возвращаюсь в город, но там снова повсюду – ты! Я начинаю спиваться, и тогда Судьба, устав издеваться надо мною, кидает мне спасательный круг. На далеком острове иностранной компании требуется метеоролог со знанием английского языка. Метеорологией я увлекался с детства, месяц меня подучили на курсах, и вот я здесь! Я люблю это остров и свою работу, с которой отлично справляюсь. Я зарабатываю много денег, и половину из них шлю сыну, чтобы он ни в чем не нуждался. И мне хорошо. Но Судьба стоит вот в том углу и ждет, когда я снова почувствую себя совсем счастливым, чтобы ударить меня еще раз. И посмеяться надо мной.
    Он повернулся ко мне, и я увидела совершенно незнакомое мне лицо, отрешенное и счастливое в одно и то же время.

   - Давай займемся делом, - сказал он и притащил из соседней каморки огромный тулуп из белой овчины. – Заворачивайся и грейся. А я пойду снимать показания с приборов.
   - Но там же буря! – испугалась я.
   - Это еще не буря, - усмехнулся Заур. – Буря будет зимой, когда повалит снег и ветер задует за тридцать метров в секунду. Но там натянуты тросы, держась за которые мы ходим. Ты сейчас только помоги мне удержать дверь.
    Он вернулся минут через двадцать, мокрый и возбужденный.
   - Ты бы видела, что сейчас творится на море! – почти кричал он. – Это стихия всех стихий!
    Потом вдруг пристально взглянул на меня и тихо сказал:
   - Какая ты красивая в этом тулупе. И вообще не верится: ты – здесь.
    И, помолчав, добавил, поразив меня своей открытостью:
   - Можно, я тебя поцелую?
   - Поцелуй,- ответила я и поймала себя на мысли, что я хочу этого.
    Но его поцелуй был совсем целомудренным, почти братским.

    Потом я заснула и проснулась, когда за окном было темно. В комнате было тихо и уютно от неяркого света настольной лампы под зеленым абажуром. Пахло жареной картошкой, копченой рыбой и кофе.

    Где-то далеко в море раздавался громкий, странный звук, похожий на рев раненого зверя.
   - Что это? – спросила я.
   - Это маяк-ревун, - ответил Заур. – Он предупреждает суда об опасности, о близкой суше.
   - Для кого-то берег – опасность, а для нас с тобой – дом родной, - сказала я, разомлев от тепла и вкусных запахов.

    Он как-то странно взглянул на меня, но ничего не ответил.
   - Сейчас мы будем ужинать, - провозгласил он пять минут спустя. – Такое ты можешь попробовать только на Курилах. Горбуша горячего копчения, морская капуста и камчатские крабы собственного приготовления и жареная картошка впридачу. Ты видела мой огород? Еще увидишь и будешь плакать от зависти и удивления. Ко всем этим яствам у меня сохранилась бутылка отличного вина. Я не знаю, как оно называется и в какой стране произведено, но какая разница, если вино в самом деле отличное. Я нашел десять бутылок на берегу моря, и они уже были без наклеек. Правда, пограничники запрещают нам брать что-либо с полосы прибоя для собственного употребления, но я пренебрег этим запретом, так как за неделю до этого недалеко от берега разбилось португальское судно. Следовательно, подумал я, этот ящик не был подброшен нам коварными японцами, дабы отравить оккупантов их северных территорий. Его просто смыло с палубы, когда веселые португальские парни собрались выпить перед кораблекрушением за спасение своих душ. К тому же это вино было апробировано таким количеством жителей Шикотана, что ты можешь пить его совершенно спокойно.
Вино действительно было очень вкусное и сладкое, от него приятно кружилась голова, и впервые за много лет я почувствовала себя свободной и совсем молодой, какой была в студенческие годы. Я забыла, что у меня есть семья и мне уже давно не двадцать, и принялась веселиться, капризничать и балагурить. Я ловила на себе взгляды Заура и видела, что он тоже уходит от всего, чем жив сегодня, в наше прекрасное прошлое. А я старалась припомнить все самое смешное, что случалось с нами в те прекрасные годы, причем обязательно с его участием, и было видно, что это ему приятно слышать это: раз я не забыла такие мелочи о нем, значит, я всегда помнила о том большом, что с нами было. Такие мысли я читала на его лице.
    Потом мне стало почему-то плохо. Я смеялась, но в то же время прислушивалась, как над морем несется это крик израненного зверя. Я шутила, а передо мной возникали глаза Заура, которые я увидела, когда он обернулся ко мне после своей горькой притчи о безжалостной Судьбе.

    - Давай спать, - сказала я, чувствуя, что сейчас разревусь. – Ты. наверное, устал после всех этих хлопот. Да и изрядно наползалась сегодня по вашим Курильским сопкам.

    Он сам застелил мне постель белоснежным новым бельем, которое достал из прозрачного пакета с японскими иероглифами, укрыл теплым одеялом и сказал:
   - Спи. У меня в полночь сеанс связи, но я шуметь не буду, потому что работаю на ключе.

    Он ушел в соседнюю комнату, а я лежала с открытыми глазами, все еще не веря, что такое может случиться. Через много лет я встречаю человека, с которым у меня было столько связано, и где? На крошечном острове в Тихом океане, в дрожащем от ветра домике метеостанции.

    И тут я услышала, что ревун умолк и дождь перестал стучать по крыше.
   - Лён, - неожиданно раздался за стенкой голос Заура, - ты не спишь?
   - Нет, - ответила я, и мне стало так уютно от наступившей тишины и от этого разговора через стенку.
   - Можно я посижу рядом с тобой, - спросил он. – А ты мне расскажешь что-нибудь еще из нашей студенческой жизни. Я же знаю, что тебе, как и мне, не спится.
    Он пришел, не дождавшись моего приглашения, и робко присел на стул рядом с койкой.
   - Помнишь, как…? – начала я, но он перебил меня:
   - Можно, я тебя поцелую?
   - Да, - сказала я и сразу поняла, что люблю его и любила всегда, даже тогда, когда мне было хорошо с другим…

    … А утром, когда мы проснулись с ним в одной постели, я была твердо уверена, что теперь буду любить его до конца дней моих, что бы со мной или с ним не случилось…
… Я знаю, о чем вы сейчас думаете… Знает ли об этом Юра… Конечно, знает.. Я рассказала ему обо всем, как только вернулась…

    Для того, чтобы понять, как он к этому относится, надо очень хорошо знать Юру. Для него главное – это его работа, потом – дети, затем – походы, железки, и на последнем месте – я. Он сказал мне всего лишь две короткие фразы после моего признания: «Не уходи к нему. Подумай о детях». Он так и сказал: «о детях», хотя у нас тогда был один Матвей.

    … Не знаю, почему я решилась вам рассказать все это. Многие мои знакомые, и даже самые близкие подруги, наблюдая за нашими взаимоотношениями с Зауром, спрашивают: «Кто он тебе такой?» Я отвечаю: «Любовник», и они замолкают. Они не верят, что у меня может быть … такой любовник.
А вам я рассказала все, как на духу. Чем- то вы толкаете бедных девушек на откровенность…

    А напоследок – про парик.
   Однажды Заур пришел ко мне вечером и пригласил в кино. Когда я узнала, что мы идем на фильм-сказку «Золушка», я даже разозлилась и повернула назад. Он догнал меня, схватил за руку и стал убеждать, что ничего лучше этого фильма я еще не видела в своей жизни, что это - шедевр, а если говорить проще, то это картина, которая будет со мной всю мою жизнь. Так оно и оказалось. Теперь, стоит мне увидеть в газете, что в каком-нибудь московском кинотеатре идет это фильм, как я несусь туда, чтобы посмотреть его, наверное, в двухсотый раз. Так вот в «Золушке» есть такой эпизод: добрый король, Эраст Гарин, разгневанный тем, что его придворные упустили прекрасную принцессу, срывает с себя парик и кричит: «Ухожу на пенсию!»

    И Заур любит вспоминать эту сцену. К месту и без места…

Афонюшка

Рейтинг: +12 677 просмотров

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (7)

Серов Владимир # 13 октября 2014 в 19:19 +1

Отличный рассказ! super

Алена Викторова # 20 октября 2014 в 06:04 0

...такая она - разная любовь
Спасибо, читаешь и видишь всё наяву)))
t7304

Элла Жежелла # 24 октября 2014 в 11:24 +2

Если честно, под впечатлением от этой истории. Жаль мне Заура. У этого человека есть уникальный дар-любить. Редкий в наше-то время. Он умеет это делать. Почему судьба так жестока к нему и отнимает все, что дорого? Наверное, проверка на прочность. Озлобится ли. Он несет этот чудесный дар. Я верю в перевоплощения, в какой-то мере - буддист-агностик, если такое бывает.
Так вот, я думаю, что у Заура это - воплощение - одно из последних. Он научился главному - любить, ничего не требуя взамен.
Что касается Лены, то я ее не прочувствовала. Не понравилась, оттого понять, из-за, отчего Заур полюбил именно ее никак не могу...
Любовь-подарок небес. За что они так наградили Лену? Впрочем, об этом-чуть ниже.
Лена для меня - человек морально слабый: с Зауром никак не могла определиться, то "люблю", то "нет", мучила человека неопределенностью, замуж вышла из-за нее же, ну, от слабости, так тихо и незамысловато предала Заура и продолжает это делать.
C мужем Юрой- та история. Изменила, потом и призналась лишь потому, что тяжело нести вину одной, проще переложить ответственность за дальнейшую семейную жизнь на Юру: как решит, так и будет. Слабость же.
Не знаю, какой Лена предстает в романе в целом, какие ее грани откроются там, но по данному рассказу, увы, произвела неприятное впечатление. Впрочем, это и придало жизненности: "мы выбираем, нас выбирают...". Самые сильные чувства даруются тем, кто их не может оценить, как спасение и подарок с целью сделать лучше, но не всем дано это понять.
По мне, так Лену это чище и лучше не сделало.

Сама история мне понравилась, как написано-тоже.
Я не стилист и не эстет, поэтому для меня главное - вызванные эмоции, потому о композиции, там, построении, судить не стану, разбирать подробно-тоже, пусть это делают профессионалы, а я - девушка простая, как чувствую, так и пишу.

Уважение автору.
shokolade

Борис Аксюзов # 24 октября 2014 в 12:58 +2

Элла! (первый порыв был сказать, нет, воскликнуть: "Эллочка!") - огромное спасибо за такое глубокое прочтение моего рассказа! Возражать не буду ни единому Вашему слову, потому что вижу в каждом из них человека с родственной судьбой, Так понять Заура мог только я сам. Роман читали мои друзья и недруги, и все ругали Заура почем зря, не ощутив главного: Бог дал ему способность любить один раз и навсегда. Сцену с Бетховеном называли ходульной и надуманной, а она была, и каждое слово, сказанное там- правда, Вы знаете, когда он говорил с Ленкой, он не не боялся высоких слов, потому что он чувствовал, как она его понимает...
К моей Ленке Вы подошли слегка упрощенно, но это уже чисто женский взгляд, которые я никогда не оспариваю...

Элла Жежелла # 24 октября 2014 в 15:05 0

Тот редкий случай, когда женщина не поняла женщину, вопреки расхожей фразе)

Борис Аксюзов # 24 октября 2014 в 17:45 0

Тоже мудро...

Лидия Копасова # 11 января 2020 в 10:05 0

RSS-лента комментариев