Золотая звезда рухнула в море. Волны вмиг разорвали тонкие крылья безрассудного Икара. В окровавленной пене ему не суждено было возродиться, подобно Урании. Волны вмиг разорвали душу Дедала, наблюдавшего за дерзким полетом. Колени подломились не от возраста, а от горя, и мастер полз, обдирая ноги, вниз, не разбирая дороги от слез. Врачеватели Миноса напрасно изводили снадобья на Дедала, и напрасно царь грозился выдать изгнанника недругам или запереть в лабиринте. Уши Дедала были закрыты. Глаза Дедала были незрячи. Только лучик утреннего солнца блеснул на ресницах надеждой вновь увидать золотые крылья Икара. Силы вернулись к Дедалу, и он заперся в мастерской, обещая Миносу царских подарок за многолетнюю заботу. Дедал обманул царя.
В темных подвалах мастер возводил скрытый алтарь для Зевса, дар Громовержцу. Любой бы, кто поглядел на творение Дедала, ослеп бы от красоты, как от каскада молний в яростную грозу. Только боги и Дедал могли вынести подобное зрелище. Мастер принес в жертву Зевсу белого быка с позолоченными рогами, и горячо молился внять его единственный за все годы лишений просьбе — вернуть дорого мальчика из мира мертвых. Зевс ответил отказом. Сияющий орел клевал вместо Громовержца рану на шее быка, и голос доносился из его окровавленной груди. Олимпу не нужно, чтобы ничтожные люди покидали землю, а мечты Икара все были об одном — о синем небе, которое принадлежит богам. Хоть алтарь и поразил Зевса, наградой он оставил лишь кубок амброзии, чтобы излечить горе Дедала. Мастер опрокинул кубок, отказываясь от ненужного дара. Его ждала новая работа.
В темноте и духоте, способных вызвать видения, Дедал муравьем закорпел над возведением нового алтаря — своему покровителю, Гефесту. Целый мир изобразил Дедал в меди и бронзе, сравнивая талант Кривоного Гения с владычеством над всеми землями и морями. Красная телка, покрытая серебряным покрывалом, насмешка над неверной женой Гефеста, была прирезана над глубокой чашей — Дедал знал, чего желает покровитель. Гефест явился — огнедышащим змеем, приползшим вылакать коровью кровь. И пока кровь шипела на горячем языке, мрачный своды гремели от металлического голоса Гефеста, отказывающего Дедалу. Мастер покорно слушал ответ, сцепив пальцы на груди. Он догадался, что Гефест и тот завидовал его мальчику, прекрасному Икару, от творений которого люди могут познавать любовь и прощение.
Еще глубже уйдя в подземелье, Дедал выкопал яму и поместил в нее сосуд, отлитый из черного неведомого металла, от звона которого кровь замерзала в жилах. Стенки сосуда украшал танец скелетов людей и животных, зловещие меандры наводили на мысль о волнах Стикса. Дедал сделал надрез на своих старых грязных запястьях, обещая в дар владыке мертвых себя, величайшего мастера среди людей, если он выполнит просьбу. Душа Дедала со стоном сорвалась в черное нутро кувшина, закружилась в водовороте крови, птицей ночи врываясь в мрачный Аид.
Владыка мертвых указал Дедалу путь в свой дворец страшными огнями, горящими в вороньих черепах. Полумертвый Дедал пал ниц перед Аидом, вымаливая хотя бы здесь, в безрадостном краю, воссоединить отца и сына. Аид, гладящий попеременно три головы Цербера, отвечал, что Зевс сжег душу Икара дотла, а Гефест прокалил на своей наковальне пепел, чтобы никогда больше не знал полета зазнавшийся смертный. Горе вновь окутало Дедала черными крыльями. Он рыдал мертвыми слезами в тронном зале Аида, и Персефона зябко куталась в покрывала, как будто зная что-то еще, но не смея говорить.
Аид же рассказывал новой безутешной тени, что и ему знакома эта печаль, что и его детей без стыда и сочувствия убивают боги. Долгие века владыка мертвых вынашивает одну идею, как погубить олимпийцев. Знает он секрет, настолько страшный, что служители Зевса раструбили его по всему свету, превращая в шутку. Пепельные губы Аида шепотом передали тайну Дедалу. Боги питаются жертвами от людей, а значит, не станет людей, не станет и богов.
Когда Дедал поднял лицо, Танат с улыбкой предложил ему взять с подноса зерна граната и тяжелый кубок с кровью ламии. Дедал проглотил кислые зерна и соленый напиток, вспоминая, что мог бы выпить амброзию Зевса и тем самым предать Икара. Колдовская пища мертвых преобразила мастера. Душа вернулась в бездыханное тело, скорчившееся в предсмертных муках. Дедал открыл сизые глаза мертвеца, и его голова теперь походила на череп. На тыльной стороне его правой ладони виднелся знак Аида — трехлучевое солнце, означающее, что на владыка правит чудовищами подземной страны, мертвыми людьми и мертвыми богами. Чудищем мертвой страны стал и сам Дедал. Больше его не сдерживали критские стены и тяжесть изгнания. Он мог лететь над морем в четыре стороны света, обгоняя слепые ветра, и издалека видеть особых людей — творцов, готовых присягнуть Аиду. Мастер приходил к ним во снах или шептал откровения наяву, и жестокие слова будоражили темную фантазию. Одно оружие опаснее другого проявлялось на чертежах, и в конце концов даже слава ужасающего Пифона померкла перед ними. Мир сотрясали войны, а Дедал хохотал, ища новые таланты в задымленном кошмарном мире. Он с удовольствием бродил по ойкумене пожаров, и танцевал стопами карлика на пепле и костях, угрожая кулаками небу.
Но вот его ненавидящие глаза отвлеклись от свинцовой небесной тверди. Дедал опомнился на развалинах художественной академии, разбитой снарядами бомб. Дедал опомнился, встретив немой взгляд погибшего художника, сжимающего в израненных руках, которым никогда не зажить, какую-то картину. Юноше было около двадцати лет, как и Икару, разбившемуся о волны, и у него были такие же темные кудри и мягкие черты лица. Дедал медленно отнял у художника картину и повернул к себе. Из светлой деревянной рамы на Дедала смотрел автопортрет юноши в образе Икара, прижимающего к груди бутафорские золотые крылья. Икара, готового взлететь в небо ради мирной мечты. Икара, который строил бы самолеты ради полета, а не убийства, и космические корабли ради далеких планет, а не владычества над одной Землей. Икара, душу которого не может истребить ни один бог. Дедалу вдруг открылось, о чем промолчала Персефона. Но более Аида Дедал винил себя, создателя оружия. Метка аидова царства распалась на его руке — мастер освободился от дурмана смерти. Но, когда Дедал попытался придумать, как остановить драконов войны, в его голове отозвалась лишь пустота.
[Скрыть]Регистрационный номер 0315836 выдан для произведения:
Золотая звезда рухнула в море. Волны вмиг разорвали тонкие крылья безрассудного Икара. В окровавленной пене ему не суждено было возродиться, подобно Урании. Волны вмиг разорвали душу Дедала, наблюдавшего за дерзким полетом. Колени подломились не от возраста, а от горя, и мастер полз, обдирая ноги, вниз, не разбирая дороги от слез. Врачеватели Миноса напрасно изводили снадобья на Дедала, и напрасно царь грозился выдать изгнанника недругам или запереть в лабиринте. Уши Дедала были закрыты. Глаза Дедала были незрячи. Только лучик утреннего солнца блеснул на ресницах надеждой вновь увидать золотые крылья Икара. Силы вернулись к Дедалу, и он заперся в мастерской, обещая Миносу царских подарок за многолетнюю заботу. Дедал обманул царя.
В темных подвалах мастер возводил скрытый алтарь для Зевса, дар Громовержцу. Любой бы, кто поглядел на творение Дедала, ослеп бы от красоты, как от каскада молний в яростную грозу. Только боги и Дедал могли вынести подобное зрелище. Мастер принес в жертву Зевсу белого быка с позолоченными рогами, и горячо молился внять его единственный за все годы лишений просьбе — вернуть дорого мальчика из мира мертвых. Зевс ответил отказом. Сияющий орел клевал вместо Громовержца рану на шее быка, и голос доносился из его окровавленной груди. Олимпу не нужно, чтобы ничтожные люди покидали землю, а мечты Икара все были об одном — о синем небе, которое принадлежит богам. Хоть алтарь и поразил Зевса, наградой он оставил лишь кубок амброзии, чтобы излечить горе Дедала. Мастер опрокинул кубок, отказываясь от ненужного дара. Его ждала новая работа.
В темноте и духоте, способных вызвать видения, Дедал муравьем закорпел над возведением нового алтаря — своему покровителю, Гефесту. Целый мир изобразил Дедал в меди и бронзе, сравнивая талант Кривоного Гения с владычеством над всеми землями и морями. Красная телка, покрытая серебряным покрывалом, насмешка над неверной женой Гефеста, была прирезана над глубокой чашей — Дедал знал, чего желает покровитель. Гефест явился — огнедышащим змеем, приползшим вылакать коровью кровь. И пока кровь шипела на горячем языке, мрачный своды гремели от металлического голоса Гефеста, отказывающего Дедалу. Мастер покорно слушал ответ, сцепив пальцы на груди. Он догадался, что Гефест и тот завидовал его мальчику, прекрасному Икару, от творений которого люди могут познавать любовь и прощение.
Еще глубже уйдя в подземелье, Дедал выкопал яму и поместил в нее сосуд, отлитый из черного неведомого металла, от звона которого кровь замерзала в жилах. Стенки сосуда украшал танец скелетов людей и животных, зловещие меандры наводили на мысль о волнах Стикса. Дедал сделал надрез на своих старых грязных запястьях, обещая в дар владыке мертвых себя, величайшего мастера среди людей, если он выполнит просьбу. Душа Дедала со стоном сорвалась в черное нутро кувшина, закружилась в водовороте крови, птицей ночи врываясь в мрачный Аид.
Владыка мертвых указал Дедалу путь в свой дворец страшными огнями, горящими в вороньих черепах. Полумертвый Дедал пал ниц перед Аидом, вымаливая хотя бы здесь, в безрадостном краю, воссоединить отца и сына. Аид, гладящий попеременно три головы Цербера, отвечал, что Зевс сжег душу Икара дотла, а Гефест прокалил на своей наковальне пепел, чтобы никогда больше не знал полета зазнавшийся смертный. Горе вновь окутало Дедала черными крыльями. Он рыдал мертвыми слезами в тронном зале Аида, и Персефона зябко куталась в покрывала, как будто зная что-то еще, но не смея говорить.
Аид же рассказывал новой безутешной тени, что и ему знакома эта печаль, что и его детей без стыда и сочувствия убивают боги. Долгие века владыка мертвых вынашивает одну идею, как погубить олимпийцев. Знает он секрет, настолько страшный, что служители Зевса раструбили его по всему свету, превращая в шутку. Пепельные губы Аида шепотом передали тайну Дедалу. Боги питаются жертвами от людей, а значит, не станет людей, не станет и богов.
Когда Дедал поднял лицо, Танат с улыбкой предложил ему взять с подноса зерна граната и тяжелый кубок с кровью ламии. Дедал проглотил кислые зерна и соленый напиток, вспоминая, что мог бы выпить амброзию Зевса и тем самым предать Икара. Колдовская пища мертвых преобразила мастера. Душа вернулась в бездыханное тело, скорчившееся в предсмертных муках. Дедал открыл сизые глаза мертвеца, и его голова теперь походила на череп. На тыльной стороне его правой ладони виднелся знак Аида — трехлучевое солнце, означающее, что на владыка правит чудовищами подземной страны, мертвыми людьми и мертвыми богами. Чудищем мертвой страны стал и сам Дедал. Больше его не сдерживали критские стены и тяжесть изгнания. Он мог лететь над морем в четыре стороны света, обгоняя слепые ветра, и издалека видеть особых людей — творцов, готовых присягнуть Аиду. Мастер приходил к ним во снах или шептал откровения наяву, и жестокие слова будоражили темную фантазию. Одно оружие опаснее другого проявлялось на чертежах, и в конце концов даже слава ужасающего Пифона померкла перед ними. Мир сотрясали войны, а Дедал хохотал, ища новые таланты в задымленном кошмарном мире. Он с удовольствием бродил по ойкумене пожаров, и танцевал стопами карлика на пепле и костях, угрожая кулаками небу.
Но вот его ненавидящие глаза отвлеклись от свинцовой небесной тверди. Дедал опомнился на развалинах художественной академии, разбитой снарядами бомб. Дедал опомнился, встретив немой взгляд погибшего художника, сжимающего в израненных руках, которым никогда не зажить, какую-то картину. Юноше было около двадцати лет, как и Икару, разбившемуся о волны, и у него были такие же темные кудри и мягкие черты лица. Дедал медленно отнял у художника картину и повернул к себе. Из светлой деревянной рамы на Дедала смотрел автопортрет юноши в образе Икара, прижимающего к груди бутафорские золотые крылья. Икара, готового взлететь в небо ради мирной мечты. Икара, который строил бы самолеты ради полета, а не убийства, и космические корабли ради далеких планет, а не владычества над одной Землей. Икара, душу которого не может истребить ни один бог. Дедалу вдруг открылось, о чем промолчала Персефона. Но более Аида Дедал винил себя, создателя оружия. Метка аидова царства распалась на его руке — мастер освободился от дурмана смерти. Но, когда Дедал попытался придумать, как остановить драконов войны, в его голове отозвалась лишь пустота.