В тот вечер я был изрядно навеселе. Традиция у нас такая – встречаться раз в год выпускным классом. Ох уж мне эти встречи, чувствуешь себя после них, как оплеванный. Сам в толк не возьму, зачем я хожу на них, но посещаю исправно, ни одной не пропустил. Забавно, конечно, наблюдать: кто еще на ступенечку повыше вскарабкался, кто совсем «выпал в осадок». «Толстые и тонкие», как я их называю. Ну а мы с Игорьком из тех, кто вроде как посередине. Впрочем, в тот вечер как раз забавного мало было, вообще отвратительно. Нас только четверо собралось, мы сидели и не знали, куда глаза девать - это больше на поминки походило, чем на торжество. Короче говоря, настроение было самое подходящее для того, чтобы наклюкаться – вот я и перебрал.
Спасибо Игоречку – посадил меня в такси. Я все шумел, что-то доказывал, а тут сразу обмяк, угомонился. Было так приятно смотреть на мелькавшие фонари, фигурки прохожих, блаженно клюя носом, но такси всего за полчаса домчало меня до дому, и я остался стоять на пустынном тротуаре, готовясь к скандалу, который должна была закатить мне жена, несмотря на второй час ночи.
Две тени стремительно метнулись в сторону от подъезда при моем появлении. Это меня немного отрезвило: хулиганья в нашем районе хоть отбавляй. Прихватив на всякий случай кусок трубы, валявшийся на газоне, я резко распахнул дверь. Вроде бы никого. Тут-то как раз, поднимаясь по лестнице, я и увидел его.
Я вздрогнул от неожиданности и поначалу попытался оценить незнакомца в свете своих недавних мыслей. Щуплый, сутулый, на лице какое-то скорбное выражение. Ну, в случае чего, пожалуй, справлюсь.
Он взглянул на меня и тотчас отвел глаза в сторону. Может, воришка квартирный? Было что-то в его облике странное, несмотря на всю его невзрачность. «Это еще что за ископаемое?», подумал я и поймал себя на том, что стою и пялюсь на него, словно на музейный экспонат. А в руках у меня ржавая железяка, что я подобрал. Представляете картину? Ну, тут уж мне ничего не оставалось, как только с ним заговорить.
- Вы кого-нибудь ищете? Я здесь всех знаю, может, могу помочь?
Он весь сжался от звука моего голоса, такого неожиданно громкого в тишине подъезда. И отрицательно покачал головой.
Проще всего было бы спросить: «А чего же тогда ты здесь стоишь?», но грубить не хотелось. Человек, между тем, покосился на окно и снова вобрал голову в плечи. Я проследил за его взглядом, и меня осенило: там, возле детского «грибка», маячили две тени, завидев которые я и вооружился куском трубы.
- Это они тебя поджидают?
Он не нашел в себе духу соврать, молча кивнул.
Я сжал покрепче в кулаке свое «оружие» и потянул незнакомца за рукав.
- А ну-ка пойдем!
Он упирался, но я его все-таки вытащил из подъезда.
- Эй, вы, - закричал я «теням», - идите отсюда! Что вы пристали к человеку? Сейчас я соседей позову.
«Тени» замерли на какое-то время, затем дрогнули и растворились в темноте.
- Ну вот, - ободряюще подмигнул я своему новому знакомому. – Ты где живешь? Я тебя до дому провожу.
Он неопределенно пожал плечами.
Я разозлился, до меня вдруг дошло, что он еще не сказал ни единого слова.
- Ты немой что ли?
- Я далеко живу, - голос у него был глуховатый, с дребезжащей хрипотцой.
Я сморщил лоб, почесал затылок.
- Что же тогда делать? Метро не работает, такси не поймаешь. Да, тяжко тебе, парень! А чего они, собственно, к тебе привязались?
Он снова неопределенно пожал плечами: не знаю, мол, друг. Разговорчивостью он не отличался.
Я задумался – может, милицию вызвать? А вдруг эти подонки убегут, потом объясняйся. Был бы я трезвый хотя бы…
- Знаешь что, - сказал я вдруг неожиданно для себя, - пойдем ко мне. Переночуешь, а там видно будет – не станут же они тебя до утра дожидаться?
Не знаю, как уж мне пришла в голову такая идея, но только спьяну она мне очень понравилась. Не станет жена ругать меня при госте, а значит, оттянется до утра семейная ссора – мне так хотелось спать! Однако опасения мои оказались напрасными: Людка мирно дрыхла с детьми в маленькой комнате. Я разложил своему новому знакомому кресло-кровать, а сам улегся на диване.
Жена, конечно, утром чуть в обморок не упала, увидев, что я не только пьяным домой приперся, но еще и привел с собой ночевать какого-то забулдыгу. А я, когда все вспомнил, страшно удивился, что этот тип, который лежал сейчас на кресле-кровати, раскрыв рот и далеко запрокинув голову с кадыкастой шеей, не обокрал нашу квартиру и не сбежал.
Впрочем, Людка довольно хладнокровно проглотила пилюлю, приготовила завтрак, и только дверью хлопнула с такой силой, что не было никаких сомнений в ее настроении. Но ведь не каждый же день я так надираюсь, вот только зачем я привел с собой этого чудика, я и сам не мог понять. А тут еще нужно было разыгрывать из себя радушного хозяина.
Я сдернул с него одеяло.
- Эй, проснись, тебе к каким часам на работу?
Он вздрогнул, испуганно огляделся, потом провел рукой по лицу, успевшему за ночь обрасти рыжеватой щетиной. Я дал ему электробритву, а когда мы сели завтракать, повторил свой вопрос:
- Ты где работаешь?
- Так, где придется…
Но я уже перестал ему удивляться. К тому же пора было, я и так опаздывал.
Вышли мы из подъезда, и тут с меня последнее похмелье спало. Снова стоят в стороне те двое. Только уже не тени, а два типчика: один массивный, угрюмый, с шеей, как у борца, другой – поджарый, со скучающим, бегающим взглядом. Ну, думаю, сейчас достанется мне. Я не из робкого десятка, но здесь не драка предстояла, а избиение.
- Когда я не один, они не подойдут, - ответил он на мои мысли.
Еще того не легче!
- Тебя как зовут-то? Меня Вячеславом. – А сам краем глаза кошу, идут ли за нами те двое. Пылят, куда ж теперь от них денешься! Ну не подойдут, так не подойдут. – Звать-то тебя как? – снова спрашиваю.
- По-разному называют… - тихо он так отвечает.
Ну, уголовник, не иначе, надо же такое отмочить! Столько кличек, наверное, что даже имя свое забыл! Вот тут уж я хотел было сам подвести его к тем двоим и вежливо попрощаться. Не знаю, как сдержался. Прибавил я шагу, а он за мной, как собачонка. Так ни слова друг другу и не сказали до самой мастерской.
Вы наверняка заинтересуетесь, что за мастерская такая? Что я могу сказать? Понятно, это не то, о чем я мечтал в юности: кто бы мог подумать, что придется высекать на мраморных плитах: «Дорогому, горячо любимому мужу от безутешно скорбящей вдовы» или как тут один шутник заказал себе – «Жил как все, оттого и умер». А вообще-то, работа неплохая, мастерская у нас просторная, каждому небольшая комнатка отгорожена, здесь и творим. На жизнь, короче, хватает - жена не обижается, девчонки обе одеты, обуты. Чего еще надо?
Как пришел я, так сразу за работу взялся, с похмелья я обычно злой бываю на все эти «дорогому и любимому». Заканчивал уже с памятником, когда Игорек пришел. Ну, он, как всегда, кстати, проголодался я изрядно, а тут целая сумка еды и даже пива четыре бутылки. У меня просто глаза заблестели от удовольствия.
- Ну, Игоречек, ты гений!
- А то как же! Башка, как и у тебя, с утра разваливается. Как вчера добрался?
- Добрался, - ответил я уклончиво, а сам скорее за пивко.
Выпил залпом целый стакан.
- Хорошо, только теплое, - губы мои расплылись в блаженной улыбке.
- Ага, - беззлобно огрызнулся Игорь, - надо было еще холодильник с собой прихватить.
Разложили мы на краешке стола бутерброды, апельсины. А Игорек меня спрашивает:
- Слушай, а кто это у тебя там, в углу сидит?
Тут я про него и вспомнил, у меня чуть аппетит не пропал, но делать нечего было.
- Эй, - говорю, - иди сюда.
Он подошел, взял бутерброд, я ему пивка налил. Едим, пьем – все как в лучших домах. А Игорек с него глаз не сводит.
- Где это ты его откопал? – мне на ухо шепчет.
Я только загадочно усмехаюсь: знай, мол, наших.
Поговорили мы, ушел Игорь, смотрю я, где мой ненаглядный знакомый? А он сидит и молоточком по моему мрамору тюкает. Тут я его, признаться, чуть не пришиб. Целое утро я потратил на этот памятник, там одна плита под четыре сотни тянет, о работе уж и не говорю.
- Зачем памятник угробил, дурик, я тебе Рокфеллер что ли?
Он сжался в комок и молчит, мне его даже жалко стало. Оттолкнул я чудило это огуречное, смотрю на памятник - можно ли там что-нибудь исправить или безнадежное дело?
Зря я с ним, конечно, так грубо. Талант, видно, у мужика. По всей плите такой орнамент из дубовых листьев пустил, что не узнал я свою работу.
- Ладно, - говорю, - продолжай. Извини, что накричал.
Уселся я в сторонке, достал сигареты, покуриваю и за своим знакомым наблюдаю. Дмитрич, самый наш надгробных дел мастер, ему и в подметки не годится. Куда там? Такой тонкости работа, что хоть на выставку посылай. Техники маловато, правда, но талант!
Смотрел я до тех пор, пока самому стыдно не стало – я прохлаждаюсь, а за меня вкалывают. А он закончил и тихо так улыбается, в лицо засматривает: нравится мне или нет? Глаза мягким светом лучатся. Вот лицо у него некрасивое: худое, рябоватое, лоб низкий, нос картошкой, а как улыбнется, прямо красавцем становится, честное слово!
Так и пошло у нас дело: стучим потихоньку, благо заказов в ту весну было хоть отбавляй. У нас вообще в мастерской не принято заходить друг к другу: люди все подобрались серьезные, работают, а свободная минутка выберется, кто водку пьет, кто рисует, кто книжки читает. Разве что Игорек в обед заглянет, но это даже кстати бывало, потому что мы так увлекались, что и в столовую идти не хотелось.
Вот только те двое от нас так и не отставали, куда бы мы ни пошли. Но подходить, не подходили. Ну а я, помня его слова, никогда его одного не оставлял. Однажды решился я его все-таки спросить:
- Слушай, а чего эти двое к тебе привязались? Давно они за тобой так надзирают?
- Не помню, - пожал он плечами, - может, с Ивана Грозного, а может, с Ярослава Мудрого.
- Что же тебе, тыща лет, получается?
- Может, и так…
Вот тут, признаться, я даже и не удивился, как следует. Поверил, словно так и должно было быть. И не оттого, что он меня отучил удивляться, а просто странный он был какой-то: вроде и одет как все и подстрижен, да что-то не так. Не похож он ни на Игоря, ни на меня. Кажется, после этого разговора я и прозвал его Вечным.
Я как вспомню сейчас, так не было у меня никогда более счастливого периода в жизни, более близкого друга. Как выходной, так мы с ним этюдники через плечо и за город. Он особенно пейзажи любил рисовать, ну а я чаще всего и не рисовал даже, а за ним наблюдал. И такая меня жуткая зависть брала. Да и не любил я никогда пейзажей, а тут гляжу, и оторваться не могу. Видно, что не учился он нигде живописи, сам до всего доходил, но картины его были такие, в них не живопись – жизнь, правда одна. Как-то он себя прятал в глубину, а на передний план выставлял обыкновенные вроде бы, но совсем по-другому преподнесенные детали – смотрите, любуйтесь, мол. Многому я тогда у него научился. Я вообще-то всю жизнь художником мечтал стать, но как-то не сложилось. Картины мои нравились, но дальше моего дома и друзей не шли. Так я и растратил свою молодость на всякую чепуху: работал оформителем, декоратором. Женился рано, надо было на что-то семью содержать.
Наверное, я и в самом деле неудачник. От всего этого и попивать стал в последнее время изрядно: все хочу встряхнуться, а еще тошнее выходит. Жена ругает меня, перед детьми стыдно, но не могу удержаться.
…Эх, только недолго все это продолжалось! Друзья стали обижаться, что я совсем их забыл, на работе о Вечном прослышали, ходили, косились, интересовались, откуда такой появился? А потом в бой вступила тяжелая артиллерия – жена. Сколько, мол, будет жить у нас этот квартирант, у нас ведь не хоромы боярские – две комнаты, самим негде повернуться.
Вот тут я ей сгоряча все про Вечного и выложил. Никому, даже Игорьку не рассказывал, а с ней поделился. Зря, конечно. Как узнала Людка, так руками всплеснула:
- Да у него, наверное, и паспорта нет?
Ясное дело, отвечаю, какие паспорта при Ярославе-то Мудром? Жена в истерику.
Не знаю, слышал ли Вечный наш разговор, но только на следующий день подошел он ко мне и бережно так за плечо тронул:
- Уходить мне надо, Вячеслав. Пора.
- Как уходить? – возмутился я. - Ты из-за Людки что ли? Ерунда все это! Завтра же сходим в милицию, скажешь – память отшибло, ничего не помню: кто такой, откуда родом. Фамилию тебе дадут, имя, пропишут в моей квартире. Будем жить вместе, все тебя полюбят: жена, она так только – с виду строгая.
А он свое тянет: уходить да уходить. Куда ж ты уйдешь, спрашиваю? Он лишь неопределенно рукой машет. Долго я противился, потом сдался – ему видней…
Помню, дождик в тот день шел, мелкий, нудный, как осенью. Вышел я из дома один впервые за полтора месяца. Те двое так и напряглись, словно охотничьи собаки. Моей персоной они, как и следовало ожидать, не заинтересовались, поэтому я спокойно доехал до площади Трех вокзалов и минут пять раздумывал, на какой бы поезд купить Вечному билет. Потом Питер выбрал – тоже город большой, затеряться легко. Чувствовал я себя скверно, будто сам себе гроб шел заказывать. Вообще мне в последнее время какие-то странные мысли стали приходить в голову: зачем я ловчу, изворачиваюсь, живу не так, как хочется, как должно жить? Все зачем, да зачем. Ерзаю ночью в кровати, а мысли эти так и не идут из головы.
Но раздумывать некогда было, спустился я в метро, а сам все думаю, как он там, удастся ли ему убежать от тех двоих? Билеты в кино мне Игорек еще вчера купил, один я себе взял, другой Вечному отдал – в «Варшаве» мы должны были с ним встретиться. Посидел я в буфете, только ничего мне в рот не лезло.
Народу в зале меньше половины набралось, свет уже выключили, титры на экране пошли, а место возле меня все пустует. Нет Вечного. Не удался наш замысел. По моему плану он должен был из подъезда выскочить, помотать своих преследователей немного по городу, а потом забежать в кинотеатр и сесть рядом со мной.
Что-то там показывают, а я и на экран не смотрю вовсе, кошки на сердце скребут. Что же получается: я Вечного бросил? Сам врагам в руки отдал? Эх, Вечный, Вечный, и кто только послал тебя на мою голову!
Вдруг слышу, бежит кто-то по проходу и рядом со мной садится. Он! Никак отдышаться не может. Быстро плащ с себя скинул, я его надел. Только я хотел про тех двоих спросить, как вижу, они в зал вошли, по рядам высматривают. Зашикали на них, уселись они где-то с краю.
Времени в обрез, никак медлить нельзя. Я даже не простился с Вечным, сунул ему билет на поезд, встал и начал к выходу пробираться. Чувствую, те двое тоже поднялись. Выскочил я за дверь и побежал, что было сил. Три дня у Вечного копировал, как он бегает в нелепом своем плаще. Не знаю, как получилось. Наверное, неплохо, потому что они все-таки погнались за мной в метро.
Сели мы в разные вагоны. На следующей станции все сначала. Пришлось им в тот день попотеть. Мне-то легче, я здесь родился и вырос, а вот они с трудом ориентировались. Убежать я мог раз десять, но нарочно сбавлял скорость. Наконец остановился и в очередь встал у газетного киоска, а сам кулаки в карманах сжимаю. Ну, думаю, суньтесь – и за себя, и за Вечного отомщу. Конечно, они со мной расправились бы, но, как и следовало ожидать, приставать не стали: не один я был, в очереди стоял.
Ух, никогда я не забуду их злые физиономии, на всю жизнь мне этого удовольствия хватит. Поняли они, что их провели, и тут же обратно: к кинотеатру, наверное, отправились. А я даже и не предполагал, что они такую глупость совершат, хотел на работу пойти, а тут решил с Вечным проститься. Поймал такси и на вокзал поехал.
До отхода поезда минут десять оставалось, а он – нет, чтобы затаиться, у раскрытого окна стоит, шею свою длинную вытягивает, меня, по всей видимости, дожидается. Подошел я к вагону, а в горле, словно кость застряла – ничего не могу сказать, только гляжу на него и молчу. Собственно, и сказать-то мне нечего: прощай что ли, друг? И он молчит. Да и зачем говорить? Тут и не телепатия даже, мыслей никаких, а такое друг другу передали за эти десять минут, что кажется, будто полжизни протекло.
Тихо поезд тронулся, а я за вагоном иду, слезы у меня на глаза наворачиваются. Тут только очнулся, понял. Какой же я дурак, зачем отпустил его? Ведь те двое все равно его найдут. А то жили бы вместе, рисовали, и было бы в моей жизни все, как надо: мастерскую я бросил бы, нашли бы мы с ним работу по душе – не в деньгах, как говорится, счастье.
А он как будто прекрасно понимает меня, улыбается и молчит.
- Стой! – закричал я. – Не уезжай, Вечный!
А поезд уже скорость набирает, ничего изменить нельзя. Рыдания меня душат, грудь сжимается. Народ вокруг смотрит, удивляется, хоть и привычный к вокзальным встречам и расставаниям. А мне впору было схватиться за дверную ручку и состав остановить, такой силы было отчаяние. Колеса все быстрей и быстрей побежали, невмоготу мне стало за ними поспевать, я и отстал.
Часа три потом сидел в зале ожидания, в одну точку уставившись. Не плакал, не думал, а так… Будто душу у меня вынули и в химчистку понесли. А я сижу и дожидаюсь, когда ее обратно принесут и на место поставят.
Нализался я в тот вечер до чертиков, даже в вытрезвитель попал. Раздели меня там, на чистые простыни уложили, все как полагается. Домой рано утром добрался, а те двое стоят у подъезда – меня дожидаются. Но приставать не стали, видно, сам я их не интересовал.
Жена и ругать меня не стала: видит, стряслось со мной что-то необыкновенное. Сидел я дома целую неделю, даже на работу не ходил, на все мне наплевать было. Пить не пил, но курил до одури, в голове кроме табачного дыма ничего и не было. Никогда бы не поверил, что неделю вот так можно на диване проваляться и со скуки не умереть: телевизор и тот не включал ни разу.
Потом отпустило, прошло. Все у меня вроде бы хорошо сейчас. Те двое походили за мной с месячишко и отстали, больше я их никогда не видел.
Вечного иногда вспоминаю – хороший парень. Да и Игорек время от времени интересуется: где, мол, тот чудик, что все у тебя в мастерской ошивался? Девчонки мои тоже его забыть не могут – так он им в душу влез. Все у меня допытываются: когда дядя Вечный опять придет? Не придет он никогда больше, отвечаю. А они снова спрашивают: почему?
Помочь сайту
Поздравления
возьму в избранное
