Стоит мне выйти на балкон, как парочка
наших волнистых попугайчиков демонстративно отворачивается от меня и начинает
шептаться. Я тоже не обращаю на них внимания. Вот уже две недели, как мы в
ссоре. И первым, после той выходки с их стороны, на перемирие не пойду!
В позапрошлую пятницу, вечером, зашли к
нам хорошие знакомые. С этой супружеской парой мы познакомились чуть ли ни с
первых дней после репатриации. И дружим по сей день. Как мы общались на первых
порах – можно писать анекдоты. Они ни слова по-русски, мы - не лучше на иврите. Но это другой сипур*. А
в ту пятницу Алла моя, как всегда, стала накрывать на стол. Гости всё останавливали её. Мол у них диета,
да и вообще они стараются на ночь ничего не есть. Тем не менее, когда стол был
накрыт разными вкусностями, мы все дружно на них налегли.
Вдруг посреди трапезы наш горбоносый
питомец, из волнистых, во весь голос заявляет, обращаясь к своей подруге.
– И это называется – они на диете!
Смотри, как наворачивают, за ушами хрустит!
У меня чуть вилка из рук не выпала.
– Ты что себе позволяешь? – спокойным
тоном, чтобы гости ничего не заподозрили, спрашиваю у него.– Хорошо люди
по-русски не понимают, а случись кто другой, так стыда с вами не оберёшься.
– Не надо обобщать – заступилась за
наглеца подружка. А то, что ваши знакомые лицемеры, не делает вам чести!
– Поучи, поучи меня – сказал я в сердцах и набросил на клетку большое махровое полотенце.
– Это ты умеешь – приглушённо донеслось
оттуда. – Чуть что не по тебе, так сразу «тёмную».
Не желая продолжать с ними спор, я
вернулся к столу.
– Нашли с кем связываться – вдруг подал
голос из-под стола Чарлик, отодвигаясь, на всякий случай, подальше от моего
стула.
Чарлик – это семилетний, очень плохо
воспитанный бен келев* из породы
пекинесов.
– Да они с Аллой сами ещё те лицемеры. –
Тем временем продолжал он. И не смотря на то, что обращение это было к
«арестантам», слова его предназначались явно для меня.
– Ну и в чем выражается наше лицемерие? –
не удержался я.
– А в том! – вступила в дискуссию,
молчавшая весь вечер Несси, мамаша этого оболтуса. – Закрываетесь себе в
спальне, тушите свет, шепчетесь, как будто неизвестно, чем вы там занимаетесь.
– Чем же? – чуть не поперхнулся я.
– Вообще-то хорошим делом – спокойно
продолжала она – любовью. Только к чему это ханжество. Нет, чтоб по
нормальному, по-собачьи. На природе, на свежем воздухе. И тебе хорошо, и
окружающим приятно. Ведь стоит нам этим делом заняться, никто мимо просто так
не пройдёт. Обязательно остановятся, полюбуются.
– Допустим вы не на улице любовью зани…
– Ещё бы – раздражённо прервал меня
Чарлик. – Вы же породу бережете. А будь моя воля, я бы всех окрестных подружек
перетрах...
– Ты бы, лучше, мать свою постеснялся! –
прервал я его. – Ишь, гигант сексуальный отыскался. Тьфу!
– Не плюйся! – огрызнулся он. – За столом
всё-таки сидишь. Да и гости, какие-никакие, в доме.
– Ты меня ещё манерам хорошим обучи.
– И обучу! – не унимался Чарлик. – В
субботу, например, вы за обедом грызли курицу, запечённую в духовке.
– Не грызли, а ели – поправил я его.
– Ну, это ещё как сказать. – Чарлик вышел
из-под стола и обижено продолжал. – Ты из, никому не нужных, соображений об
охране нашего здоровья, не разрешил дать нам ни кусочка. Перченое мол,
солённое: им это вредно. Откуда тебе знать, что им, в данном случае нам,
вредно. И где та грань, между твоим
«вредно» и нашим «хочется»? – Он опустил хвост и вернулся под стол. – Лучше б подумал о своей печени – продолжал он
оттуда свой затянувшийся монолог. – Пихаешь в себя, не под столом будь сказано,
всякое дерьмо, а ведь тоже не мальчик. Шестой десяток разменял. По нашим, по
собачьим, меркам, так давно от тебя одни косточки …
–
Кстати про косточки! – Выбежала в салон Нэсси. – Чарли, ты забыл сказать о
косточках! – и, повернувшись ко мне, гордо вильнула хвостиком. – Может мы, и
отказались бы от этих косточек и от той румяной корочки, которую вы не кушаете
почему-то, но, приличия ради, ты мог нам хотя бы предложить.
– Сколько раз говорил себе не связываться
с ними – подумал я и направился к балкону, доставая из кармана пачку сигарет.
– Вот-вот – бросила мне вслед Нэсси. –
Давай, быстренько, сигарету в зубы. Мало ты кашляешь. Покоя от тебя нет. Как
начинаешь по утрам «бУхать», полдома
просыпается.
– Это уже твоё воспитание –
переадресовываю своё настроение жене. – Спасибо!
Я демонстративно выпускаю в их сторону
сигаретный дым и выхожу на балкон. Не успел затянуться разок-другой, слышу,
раздаётся из-под полотенца.
– Здесь и так воздуха не хватает, так он
нас ещё обкуривает.
– Да ну вас всех к лешему! В собственной
квартире мне уже и места нет.
Я сорвал полотенце с клетки и,
наклонившись к попугаям, почему-то по-кошачьи прошептал:
– Ну, подождите, уйдут гости, все пёрышки вам пересчитаю.
[Скрыть]Регистрационный номер 0158159 выдан для произведения:
Стоит мне выйти на балкон, как парочка
наших волнистых попугайчиков демонстративно отворачивается от меня и начинает
шептаться. Я тоже не обращаю на них внимания. Вот уже две недели, как мы в
ссоре. И первым, после той выходки с их стороны, на перемирие не пойду!
В позапрошлую пятницу, вечером, зашли к
нам хорошие знакомые. С этой супружеской парой мы познакомились чуть ли ни с
первых дней после репатриации. И дружим по сей день. Как мы общались на первых
порах – можно писать анекдоты. Они ни слова по-русски, мы - не лучше на иврите. Но это другой сипур*. А
в ту пятницу Алла моя, как всегда, стала накрывать на стол. Гости всё останавливали её. Мол у них диета,
да и вообще они стараются на ночь ничего не есть. Тем не менее, когда стол был
накрыт разными вкусностями, мы все дружно на них налегли.
Вдруг посреди трапезы наш горбоносый
питомец, из волнистых, во весь голос заявляет, обращаясь к своей подруге.
– И это называется – они на диете!
Смотри, как наворачивают, за ушами хрустит!
У меня чуть вилка из рук не выпала.
– Ты что себе позволяешь? – спокойным
тоном, чтобы гости ничего не заподозрили, спрашиваю у него.– Хорошо люди
по-русски не понимают, а случись кто другой, так стыда с вами не оберёшься.
– Не надо обобщать – заступилась за
наглеца подружка. А то, что ваши знакомые лицемеры, не делает вам чести!
– Поучи, поучи меня – сказал я в сердцах и набросил на клетку большое махровое полотенце.
– Это ты умеешь – приглушённо донеслось
оттуда. – Чуть что не по тебе, так сразу «тёмную».
Не желая продолжать с ними спор, я
вернулся к столу.
– Нашли с кем связываться – вдруг подал
голос из-под стола Чарлик, отодвигаясь, на всякий случай, подальше от моего
стула.
Чарлик – это семилетний, очень плохо
воспитанный бен келев* из породы
пекинесов.
– Да они с Аллой сами ещё те лицемеры. –
Тем временем продолжал он. И не смотря на то, что обращение это было к
«арестантам», слова его предназначались явно для меня.
– Ну и в чем выражается наше лицемерие? –
не удержался я.
– А в том! – вступила в дискуссию,
молчавшая весь вечер Несси, мамаша этого оболтуса. – Закрываетесь себе в
спальне, тушите свет, шепчетесь, как будто неизвестно, чем вы там занимаетесь.
– Чем же? – чуть не поперхнулся я.
– Вообще-то хорошим делом – спокойно
продолжала она – любовью. Только к чему это ханжество. Нет, чтоб по
нормальному, по-собачьи. На природе, на свежем воздухе. И тебе хорошо, и
окружающим приятно. Ведь стоит нам этим делом заняться, никто мимо просто так
не пройдёт. Обязательно остановятся, полюбуются.
– Допустим вы не на улице любовью зани…
– Ещё бы – раздражённо прервал меня
Чарлик. – Вы же породу бережете. А будь моя воля, я бы всех окрестных подружек
перетрах...
– Ты бы, лучше, мать свою постеснялся! –
прервал я его. – Ишь, гигант сексуальный отыскался. Тьфу!
– Не плюйся! – огрызнулся он. – За столом
всё-таки сидишь. Да и гости, какие-никакие, в доме.
– Ты меня ещё манерам хорошим обучи.
– И обучу! – не унимался Чарлик. – В
субботу, например, вы за обедом грызли курицу, запечённую в духовке.
– Не грызли, а ели – поправил я его.
– Ну, это ещё как сказать. – Чарлик вышел
из-под стола и обижено продолжал. – Ты из, никому не нужных, соображений об
охране нашего здоровья, не разрешил дать нам ни кусочка. Перченое мол,
солённое: им это вредно. Откуда тебе знать, что им, в данном случае нам,
вредно. И где та грань, между твоим
«вредно» и нашим «хочется»? – Он опустил хвост и вернулся под стол. – Лучше б подумал о своей печени – продолжал он
оттуда свой затянувшийся монолог. – Пихаешь в себя, не под столом будь сказано,
всякое дерьмо, а ведь тоже не мальчик. Шестой десяток разменял. По нашим, по
собачьим, меркам, так давно от тебя одни косточки …
–
Кстати про косточки! – Выбежала в салон Нэсси. – Чарли, ты забыл сказать о
косточках! – и, повернувшись ко мне, гордо вильнула хвостиком. – Может мы, и
отказались бы от этих косточек и от той румяной корочки, которую вы не кушаете
почему-то, но, приличия ради, ты мог нам хотя бы предложить.
– Сколько раз говорил себе не связываться
с ними – подумал я и направился к балкону, доставая из кармана пачку сигарет.
– Вот-вот – бросила мне вслед Нэсси. –
Давай, быстренько, сигарету в зубы. Мало ты кашляешь. Покоя от тебя нет. Как
начинаешь по утрам «бУхать», полдома
просыпается.
– Это уже твоё воспитание –
переадресовываю своё настроение жене. – Спасибо!
Я демонстративно выпускаю в их сторону
сигаретный дым и выхожу на балкон. Не успел затянуться разок-другой, слышу,
раздаётся из-под полотенца.
– Здесь и так воздуха не хватает, так он
нас ещё обкуривает.
– Да ну вас всех к лешему! В собственной
квартире мне уже и места нет.
Я сорвал полотенце с клетки и,
наклонившись к попугаям, почему-то по-кошачьи прошептал:
– Ну, подождите, уйдут гости, все пёрышки вам пересчитаю.
Привет, Борис! Обожаю всю твою живность! Смеялась) Ты бесподобно выписываешь своих персонажей - с юмором и психологично. Скажи, пекинесы и попугаи на самом деле живут у тебя в доме?
Увы! Года три тому назад один за другим в течении нескольких месяцев ушли из жизни и Неська, и Чарлик. Моя жена до сих пор не может без слёз вспоминать их. А попугайчиков пришлось отдать знакомым. Мы продали квартиру, и пока ждали новую пришлось жить некоторое время у мамы в стесненных условиях.