ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → Творить добро

Творить добро


 
 
          Осеннее утро маленького провинциального посёлка. Солнце уже встало довольно высоко, осветив цветные крыши одно и двухэтажных особняков, побитые первой желтизной сады, палисадники белой астрой и пыльные улицы с раздолбаным асфальтом. В это время хорошо постоять у солнечной стороны дома, подышать отсыревшим за ночь воздухом, понежиться в ласковых лучах остывающего светила. Мухи выползают погреться из своих щелей, недовольно жужжа. На серой штукатурке цоколя вижу крупного паука, распластавшегося под солнцем. Бедные твари пользуются последним теплом.  Да, не всем дано пережить невзгоды и тяготы зимы, в том числе и нам, людям! И тут ничего не поделаешь! Хотя, как сказать…  Вот если сейчас я возьму этого паучка и отнесу в дровяной сарай, то спрятавшись среди поленьев, он довольно и спокойно перезимует. Захотелось сделать маленькое добро, и я потихоньку подошёл к нему, но стоило мне только протянуть руку, как он тут же шмыгнул в расщелину фундамента. Глупое, маленькое существо, созданное чтобы всего бояться и никому не доверять, а ведь я шёл к нему с чистой совестью и добрыми намерениями. Впрочем, вряд ли оно понимает, что такое добро, жизнь, счастье.  Его удел – простое существование под солнцем.
          Я заглянул в трещину и, увидев на её дне маленький серый комочек, решил подождать, пока паук покинет своё убежище. Ласковым голосом заговорил с ним: «Ну чего ты боишься, дурашка? Ничего худого я тебе не сделаю, напротив, я несу тебе добро, хочу спасти тебя от осенних дождей и зимних вьюг. Ты думаешь, что эта расщелина надёжное убежище? Нет, брат, зимой голодная синица найдёт тебя и выудит оттуда своим тонким клювом. Да и что ты знаешь о жизни!»  Тут я поймал себя на том, что повторяю слова отца, сказанные мне когда-то давно…
          Тогда я заканчивал школу и мечтал учиться на геолога, очень привлекала меня романтика странствий и тайны, скрытые в камне.
          — Мальчишка! – кричал отец – Что ты знаешь о жизни? Ты думаешь, что в ней всё просто, как в школе: дважды два – четыре! Кабы не так! Романтика, видите ли, у него в заднице играет. Работал я сам геологом по молодости, и имею представление: кочевая это жизнь, цыганская, ни дома, ни семьи! А мы с матерью хотим, чтобы ты жил как человек, в достатке и счастливо!
          — Ни кого нельзя сделать счастливым насильно! – философствовал я.
          — Много ты понимаешь! А мы попробуем! Вот дядя Витя у нас ректором в экономическом институте работает, будешь у него учиться на бухгалтера. Работа не пыльная, всё время при деньгах, а денежки имеют свойство прилипать к рукам. Своими глазами посмотришь, как люди воруют миллионы и ничего им за это не бывает. Мы, родители, по-доброму тебя наставляем, наш долг – дать тебе образование. Вот выучим тебя на бухгалтера, а потом учись на кого хочешь!
          — А я не хочу всю жизнь сидеть в конторе! – протестовал я.
          — Сынок! – вступилась мать – Правильно отец говорит.  Мы поболе твоего пожили на белом свете, нам виднее как правильно. Пойми ты: мы тебе только добра желаем!
         Короче, выучился я на бухгалтера. Подержал в руках чужие миллионы, посмотрел, как их воруют, сам воровать не научился и вернулся на землю обетованную. Работаю теперь менеджером-экспедитором на оптовой базе, по-русски говоря – грузчиком. Это, конечно, не геология, но и не «дебит-кредит», платят прилично, а другой работы нет. Такая вот получается бухгалтерия. Впрочем, к паучку это никакого отношения не имеет.  Тут всё гораздо проще – я всего лишь хочу сделать ему хорошее дело, отнести его на новое место зимовки.
          Ну, давай, давай, дружок, вылазь, поторапливайся, в самом деле, сколько же можно тебя ждать. Позволь мне исполнить добро, ведь никто прежде тебе этого не делал, а ты даже не понимаешь, что это такое. Хоть ты и Божья тварь, а всё таки тварь безмозглая! Мне же, в отличии от тебя, Господь дал мозги и вот я всю жизнь мучусь стыдом и совестью, бьюсь в глупых страстях и противоречиях. Жить без мозгов проще, но ты всё же внимай тем, кто старше тебя. Погоди-ка… Где-то я уже слышал подобные рассуждения. Где? Ну да, конечно, так кричала наша соседка, одинокая бабёнка, на свою дочь Нинку.
         Была Нинка шибко симпатичная, да ладная и любилась с Мишкой Турцевым, из простых, а за ней ухлёстывал видный парень, Колька Синельников. Родители у него с достатком: двухэтажный особняк, две машины, свой магазин.
          — Тварь безмозглая! – орала на всю улицу тётя Лида – Своих мозгов не имеешь, так старших послушай! На кой ляд сдался нам этот голожопый Мишка, когда к тебе такой парень набивается! Не упускай своего счастья, дочка!
         — Не люблю я его! – пищала Нинка.
         — Да что толку от той любви – пять минут в постели, а жизнь на многие годы даётся! У твоего Мишки, окромя хрена, нет ничего, а я хочу, чтобы ты жила в добре и достатке. Ничего, доченька умные люди верно говорят: стерпится – слюбиться! Пойми ты, голова дырявая, любая мать своему дитю блага желает!
          Кстати имен благими намерениями вымощена дорога в ад. Ну, вот и вышла Нинка замуж, по совету матери, за Кольку. Зажили молодые своим домом, а дом – полная чаша.  Только нет от того радости, нудно здесь Нинке, точно птичке в золотой клетке, и Бог, как на грех, детей не даёт.
          А Мишка женился на её подруге, Любке, домик они себе отстроили, сынишка у них родился. Живут помаленьку.
          Вот зачастила Нинка к подруге в гости.  А если разобраться, то лишь за тем, чтобы семейным воздухом подышать, понюхать как Мишка пахнет. Колька, конечно, понимал почему она туда ходит, но не скандалил, а терпел, поскольку Нинку крепко любил. Однако ж всякому терпению приходит конец!
          Поехал он как-то с друзьями на охоту, на кабана. Известное дело, природа, шашлык, выпивка, длинные разговоры. А Нинка тем временем ушла из дома к матери.  Вернулся Колька на своём джипе поздно вечером, а жены дома нет. Сообразил он где её искать требуется.  Как был в камуфляже, с двустволкой в руках и пьяный, так и пошёл к Мишке домой разбираться. Вышел к нему Мишка, свет включил на веранде, а Колька вместо «здрасте» и прямо с порога всадил ему в грудь заряд картечи пятый номер, тот и упал не охнув. На шум из дома вылетела Люба с хрустальной чашей в руке, как раз мыла посуду. Хотела метнуть хрусталь в него, но он её опередил, нажал курок второго ствола, не со зла, конечно, просто по охотничьей привычке. Такая вот получилась мизансцена: на улице ночь, ярко освещённая веранда, на ней два симпатичных трупа в экзотической позе, а вокруг них лужа алой крови, в которой сверкают осколки хрусталя. Подивился Колька на эту картину, протрезвел и понял, что сотворил что-то непоправимое. Тогда он вернулся домой, залез на чердак и затаился там с ружьём.
         Полиции понаехало тот день со всех волостей.  Однако же все дрищут подойти к нему, в мегафон кричат: «Выходи Синельников, сдавайся по-хорошему!» А как это можно сдаться на расправу по-хорошему? Хотели уже дом брать штурмом, но тут пришёл дед Митька, Колькин крёстный, просит: «Не трожьте его ребята. Я сам пойду».  Стал он на чердак по лестнице подниматься, а сам разговаривает:
         — Слышь меня, Коляша? Это я, твой крёстный.  Кончай дурить, сынок, хватит и того что уже сделано.  Отвечать надо за всё, как я тебя учил.  Отдай мне ружьё, разрешим эту беду добром.
          Но Колька разрешил всё по-своему.  Зарядил он два последних патрона, приставил стволы к подбородку и так жахнул картечью, что от головы одна шея осталась.
          А что же Нинка? Казалось бы, живи королевой! Ведь всё же ей досталось: дом, имущество, деньги.  Так нет же, запила, загуляла! Теперь первая синюшка на посёлке. Мужики какие-то вокруг неё увиваются, из числа тех, кто выпить на халяву не прочь. Да что о ней зря говорить, одно слово – тварь безмозглая!
          И ты, паучок тоже – без мозгов, но я говорю тебе это не в обиду, а потому, что эдак и есть на самом деле. А раз уж так получилось, что у нас одни мозги на двоих, то и ситуацию буду разруливать я, поскольку мне виднее как лучше. Конечно, я буду навязывать свою волю, принуждать, но в данном случае это необходимо, как говориться: добро должно быть с кулаками. Так что выходи, выходи – я не сделаю тебе ничего дурного.
          Помню, батя, так же ласково выманивал поросёнка из сарая во двор. В те годы держали мы свиней и вот, когда приходила зима, наставало время резать борова. Занимался этим, исключительно, отец. Все домашние оставались дома, а он точил длинный и острый нож, который называли «свинячий», то есть, орудие для заклания свиней. Он прятал нож за голенище сапога, брал чашку с кашей и шёл к поросёнку в сарай. Распахнув все двери настежь, ласково разговаривал с ним, почёсывая ему за ухом.
          — Ну, выходи, выходи – выманивал отец его во двор. – Чего ты боишься, чего дрожишь? Я не сделаю тебе ничего плохого. Разве я когда-нибудь тебя обижал? Смотри какую вкусную кашу я тебе принёс, как только мы выйдем во двор, ты сразу же её получишь.
          Поросёнок осторожно переступал порог, тревожно нюхал морозный воздух: «Уф-ф-ф, у-ф-ф», и выходил во двор к чашке с кашей. Тогда отец подходил к нему, выхватив припасённый нож, и бил его метким ударом между рёбер под левую ногу. Не так ли и жизнь до поры, до времени холит и ласкает нас, пряча свой нож за голенищем? «Ой-и-и!» - пронзительно вскрикивал поросёнок, заваливаясь на левый бок. Чёрная струя огненной крови прожигала снег до самой земли, окрашивая его во все оттенки красного, а отец мыл страшный нож и трясущиеся руки в тазу с горячей водой и тихонько бормотал, успокаивая толи поросёнка, толи себя.
          — Ну вот и всё, всё, а ты боялся, глупенький…
         Опаливать и разделывать тушу выходили все домочадцы. Обязательно являлся дядя Степан со своей паяльной лампой, которая вечно не работала. Гудели лампы, запах горелой шерсти и сала заполняли двор и стаи сорок кружились над нами в ожидании пира. Потом все шли в дом, мыли руки и садились за стол. Мать вынимала из духовки огромный противень со шкварчащим мясом, а отец ставил на стол графин с самогоном. Застолье всегда начинал дядя Степан:
          — Доброе дело сегодня сделали мы с тобой Григорий. Хорошее дело! Завалили такого кабана, на всю зиму запас мяса. – И, поднимал гранёный стакан – Быть добру!
          Потом был тост за счастье, благополучие, за мир в этом доме и другие, пока не заканчивался самогон…   Да, есть что вспомнить! Доброе было время и любил я тогда жареное сало. А нынче сама жизнь похожа на этот осенний день – солнце светит, но не греет.
          Выходи, паучок, не бойся, а тоя уже продрог в лёгкой одежде, валандаясь с тобой. Шевелись, пока есть желание помочь тебе. Ведь фактически получается, что мы, оба, звенья одной цепи в реальности этого Мира. Для тебя я – Бог, а для Бога я – козявка, выходит, что мы с тобой, как бы, равные в бесконечности вечной Вселенной. Вот поэтому и хочет старший брат помочь младшему, выступая в роли добра.
          Однако, паук, видимо, слабо разбирался в философии и потому оставался сидеть в укрытии. Тогда я отломил сухой стебель травы и попытался осторожно подтолкнуть им паука, дабы ускорить процесс его осчастливливания. После нескольких манипуляций я вытащил своё орудие с двумя паучьими лапками, прилипшими сбоку. Вот уж чего не хотелось, не просчитанный вариант! Ладно, брат, у тебя восемь ног, можно прожить и с шестью.  Может быть, ты хоть теперь осознаёшь, что тебе хотят добра? Я снова запустил прутик в расщелину и выгреб всё её содержимое, на его конце повис серый комочек студёнистой каши. Фу-у! я отбросил стебель и брезгливо отряхнул ладони.  Вот и всё! Тоже ведь, решение вопроса: есть паук – есть проблема, нет паука – нет проблемы. А всё-таки, сволочь он, я к нему всем сердцем, а он ко мне всем задом. Вот уж верно сказано: не мечите бисера перед свиньями! И я тут не виноват, видит Бог, я шёл с благими намерениями, а это урод даже не смог принять предложенное.  Он даже не осознавал своё бытие, не понимал элементарных вещей в устройстве этого Мира. Он всего-навсего лишь простейшая форма существования белковых тел! Но, ведь, и я тоже, по сути, одна из форм существования белковой материи, наделённая разумом. Да! Да, я осознаю, что задавил его, так что же теперь, каяться? Кому нужно это восьминогое страшилище? Что изменится в результате его смерти? Впрочем, и моя смерть тоже не потрясёт Вселенную.  Недаром же говорят: солнце взойдёт и после нас! И нечего тут рассуждать о добре и зле, он всё равно не перезимовал, осенние дожди, лютые морозы или перелётные птицы, кто-нибудь сделал бы чёрное дело. Невозможно пересидеть зиму в трещине! Однако, это его удел и, может быть, не стоило так навязчиво пытаться сотворить добро?
          Как бы там ни было, а эта тварь испортила настроение.  И день уже кажется не таким тёплым и солнечным.  Вон какой норд-ост зализывает из-за угла! Самое время идти пить утренний кофе.  Да, чашечка горячего кофе не помешает, и ещё, страшно хочется вымыть руки. Глупая мысль острой занозой торчит в подсознании: когда следует правильно мыть руки, перед тем как взять творить добро, или после того, как оно уже сделано?
 
 
 
29.03.2020г.
   

© Copyright: Василий Реснянский, 2020

Регистрационный номер №0477393

от 23 июля 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0477393 выдан для произведения:
 
 
          Осеннее утро маленького провинциального посёлка. Солнце уже встало довольно высоко, осветив цветные крыши одно и двухэтажных особняков, побитые первой желтизной сады, палисадники белой астрой и пыльные улицы с раздолбаным асфальтом. В это время хорошо постоять у солнечной стороны дома, подышать отсыревшим за ночь воздухом, понежиться в ласковых лучах остывающего светила. Мухи выползают погреться из своих щелей, недовольно жужжа. На серой штукатурке цоколя вижу крупного паука, распластавшегося под солнцем. Бедные твари пользуются последним теплом.  Да, не всем дано пережить невзгоды и тяготы зимы, в том числе и нам, людям! И тут ничего не поделаешь! Хотя, как сказать…  Вот если сейчас я возьму этого паучка и отнесу в дровяной сарай, то спрятавшись среди поленьев, он довольно и спокойно перезимует. Захотелось сделать маленькое добро, и я потихоньку подошёл к нему, но стоило мне только протянуть руку, как он тут же шмыгнул в расщелину фундамента. Глупое, маленькое существо, созданное чтобы всего бояться и никому не доверять, а ведь я шёл к нему с чистой совестью и добрыми намерениями. Впрочем, вряд ли оно понимает, что такое добро, жизнь, счастье.  Его удел – простое существование под солнцем.
          Я заглянул в трещину и, увидев на её дне маленький серый комочек, решил подождать, пока паук покинет своё убежище. Ласковым голосом заговорил с ним: «Ну чего ты боишься, дурашка? Ничего худого я тебе не сделаю, напротив, я несу тебе добро, хочу спасти тебя от осенних дождей и зимних вьюг. Ты думаешь, что эта расщелина надёжное убежище? Нет, брат, зимой голодная синица найдёт тебя и выудит оттуда своим тонким клювом. Да и что ты знаешь о жизни!»  Тут я поймал себя на том, что повторяю слова отца, сказанные мне когда-то давно…
          Тогда я заканчивал школу и мечтал учиться на геолога, очень привлекала меня романтика странствий и тайны, скрытые в камне.
          — Мальчишка! – кричал отец – Что ты знаешь о жизни? Ты думаешь, что в ней всё просто, как в школе: дважды два – четыре! Кабы не так! Романтика, видите ли, у него в заднице играет. Работал я сам геологом по молодости, и имею представление: кочевая это жизнь, цыганская, ни дома, ни семьи! А мы с матерью хотим, чтобы ты жил как человек, в достатке и счастливо!
          — Ни кого нельзя сделать счастливым насильно! – философствовал я.
          — Много ты понимаешь! А мы попробуем! Вот дядя Витя у нас ректором в экономическом институте работает, будешь у него учиться на бухгалтера. Работа не пыльная, всё время при деньгах, а денежки имеют свойство прилипать к рукам. Своими глазами посмотришь, как люди воруют миллионы и ничего им за это не бывает. Мы, родители, по-доброму тебя наставляем, наш долг – дать тебе образование. Вот выучим тебя на бухгалтера, а потом учись на кого хочешь!
          — А я не хочу всю жизнь сидеть в конторе! – протестовал я.
          — Сынок! – вступилась мать – Правильно отец говорит.  Мы поболе твоего пожили на белом свете, нам виднее как правильно. Пойми ты: мы тебе только добра желаем!
         Короче, выучился я на бухгалтера. Подержал в руках чужие миллионы, посмотрел, как их воруют, сам воровать не научился и вернулся на землю обетованную. Работаю теперь менеджером-экспедитором на оптовой базе, по-русски говоря – грузчиком. Это, конечно, не геология, но и не «дебит-кредит», платят прилично, а другой работы нет. Такая вот получается бухгалтерия. Впрочем, к паучку это никакого отношения не имеет.  Тут всё гораздо проще – я всего лишь хочу сделать ему хорошее дело, отнести его на новое место зимовки.
          Ну, давай, давай, дружок, вылазь, поторапливайся, в самом деле, сколько же можно тебя ждать. Позволь мне исполнить добро, ведь никто прежде тебе этого не делал, а ты даже не понимаешь, что это такое. Хоть ты и Божья тварь, а всё таки тварь безмозглая! Мне же, в отличии от тебя, Господь дал мозги и вот я всю жизнь мучусь стыдом и совестью, бьюсь в глупых страстях и противоречиях. Жить без мозгов проще, но ты всё же внимай тем, кто старше тебя. Погоди-ка… Где-то я уже слышал подобные рассуждения. Где? Ну да, конечно, так кричала наша соседка, одинокая бабёнка, на свою дочь Нинку.
         Была Нинка шибко симпатичная, да ладная и любилась с Мишкой Турцевым, из простых, а за ней ухлёстывал видный парень, Колька Синельников. Родители у него с достатком: двухэтажный особняк, две машины, свой магазин.
          — Тварь безмозглая! – орала на всю улицу тётя Лида – Своих мозгов не имеешь, так старших послушай! На кой ляд сдался нам этот голожопый Мишка, когда к тебе такой парень набивается! Не упускай своего счастья, дочка!
         — Не люблю я его! – пищала Нинка.
         — Да что толку от той любви – пять минут в постели, а жизнь на многие годы даётся! У твоего Мишки, окромя хрена, нет ничего, а я хочу, чтобы ты жила в добре и достатке. Ничего, доченька умные люди верно говорят: стерпится – слюбиться! Пойми ты, голова дырявая, любая мать своему дитю блага желает!
          Кстати имен благими намерениями вымощена дорога в ад. Ну, вот и вышла Нинка замуж, по совету матери, за Кольку. Зажили молодые своим домом, а дом – полная чаша.  Только нет от того радости, нудно здесь Нинке, точно птичке в золотой клетке, и Бог, как на грех, детей не даёт.
          А Мишка женился на её подруге, Любке, домик они себе отстроили, сынишка у них родился. Живут помаленьку.
          Вот зачастила Нинка к подруге в гости.  А если разобраться, то лишь за тем, чтобы семейным воздухом подышать, понюхать как Мишка пахнет. Колька, конечно, понимал почему она туда ходит, но не скандалил, а терпел, поскольку Нинку крепко любил. Однако ж всякому терпению приходит конец!
          Поехал он как-то с друзьями на охоту, на кабана. Известное дело, природа, шашлык, выпивка, длинные разговоры. А Нинка тем временем ушла из дома к матери.  Вернулся Колька на своём джипе поздно вечером, а жены дома нет. Сообразил он где её искать требуется.  Как был в камуфляже, с двустволкой в руках и пьяный, так и пошёл к Мишке домой разбираться. Вышел к нему Мишка, свет включил на веранде, а Колька вместо «здрасте» и прямо с порога всадил ему в грудь заряд картечи пятый номер, тот и упал не охнув. На шум из дома вылетела Люба с хрустальной чашей в руке, как раз мыла посуду. Хотела метнуть хрусталь в него, но он её опередил, нажал курок второго ствола, не со зла, конечно, просто по охотничьей привычке. Такая вот получилась мизансцена: на улице ночь, ярко освещённая веранда, на ней два симпатичных трупа в экзотической позе, а вокруг них лужа алой крови, в которой сверкают осколки хрусталя. Подивился Колька на эту картину, протрезвел и понял, что сотворил что-то непоправимое. Тогда он вернулся домой, залез на чердак и затаился там с ружьём.
         Полиции понаехало тот день со всех волостей.  Однако же все дрищут подойти к нему, в мегафон кричат: «Выходи Синельников, сдавайся по-хорошему!» А как это можно сдаться на расправу по-хорошему? Хотели уже дом брать штурмом, но тут пришёл дед Митька, Колькин крёстный, просит: «Не трожьте его ребята. Я сам пойду».  Стал он на чердак по лестнице подниматься, а сам разговаривает:
         — Слышь меня, Коляша? Это я, твой крёстный.  Кончай дурить, сынок, хватит и того что уже сделано.  Отвечать надо за всё, как я тебя учил.  Отдай мне ружьё, разрешим эту беду добром.
          Но Колька разрешил всё по-своему.  Зарядил он два последних патрона, приставил стволы к подбородку и так жахнул картечью, что от головы одна шея осталась.
          А что же Нинка? Казалось бы, живи королевой! Ведь всё же ей досталось: дом, имущество, деньги.  Так нет же, запила, загуляла! Теперь первая синюшка на посёлке. Мужики какие-то вокруг неё увиваются, из числа тех, кто выпить на халяву не прочь. Да что о ней зря говорить, одно слово – тварь безмозглая!
          И ты, паучок тоже – без мозгов, но я говорю тебе это не в обиду, а потому, что эдак и есть на самом деле. А раз уж так получилось, что у нас одни мозги на двоих, то и ситуацию буду разруливать я, поскольку мне виднее как лучше. Конечно, я буду навязывать свою волю, принуждать, но в данном случае это необходимо, как говориться: добро должно быть с кулаками. Так что выходи, выходи – я не сделаю тебе ничего дурного.
          Помню, батя, так же ласково выманивал поросёнка из сарая во двор. В те годы держали мы свиней и вот, когда приходила зима, наставало время резать борова. Занимался этим, исключительно, отец. Все домашние оставались дома, а он точил длинный и острый нож, который называли «свинячий», то есть, орудие для заклания свиней. Он прятал нож за голенище сапога, брал чашку с кашей и шёл к поросёнку в сарай. Распахнув все двери настежь, ласково разговаривал с ним, почёсывая ему за ухом.
          — Ну, выходи, выходи – выманивал отец его во двор. – Чего ты боишься, чего дрожишь? Я не сделаю тебе ничего плохого. Разве я когда-нибудь тебя обижал? Смотри какую вкусную кашу я тебе принёс, как только мы выйдем во двор, ты сразу же её получишь.
          Поросёнок осторожно переступал порог, тревожно нюхал морозный воздух: «Уф-ф-ф, у-ф-ф», и выходил во двор к чашке с кашей. Тогда отец подходил к нему, выхватив припасённый нож, и бил его метким ударом между рёбер под левую ногу. Не так ли и жизнь до поры, до времени холит и ласкает нас, пряча свой нож за голенищем? «Ой-и-и!» - пронзительно вскрикивал поросёнок, заваливаясь на левый бок. Чёрная струя огненной крови прожигала снег до самой земли, окрашивая его во все оттенки красного, а отец мыл страшный нож и трясущиеся руки в тазу с горячей водой и тихонько бормотал, успокаивая толи поросёнка, толи себя.
          — Ну вот и всё, всё, а ты боялся, глупенький…
         Опаливать и разделывать тушу выходили все домочадцы. Обязательно являлся дядя Степан со своей паяльной лампой, которая вечно не работала. Гудели лампы, запах горелой шерсти и сала заполняли двор и стаи сорок кружились над нами в ожидании пира. Потом все шли в дом, мыли руки и садились за стол. Мать вынимала из духовки огромный противень со шкварчащим мясом, а отец ставил на стол графин с самогоном. Застолье всегда начинал дядя Степан:
          — Доброе дело сегодня сделали мы с тобой Григорий. Хорошее дело! Завалили такого кабана, на всю зиму запас мяса. – И, поднимал гранёный стакан – Быть добру!
          Потом был тост за счастье, благополучие, за мир в этом доме и другие, пока не заканчивался самогон…   Да, есть что вспомнить! Доброе было время и любил я тогда жареное сало. А нынче сама жизнь похожа на этот осенний день – солнце светит, но не греет.
          Выходи, паучок, не бойся, а тоя уже продрог в лёгкой одежде, валандаясь с тобой. Шевелись, пока есть желание помочь тебе. Ведь фактически получается, что мы, оба, звенья одной цепи в реальности этого Мира. Для тебя я – Бог, а для Бога я – козявка, выходит, что мы с тобой, как бы, равные в бесконечности вечной Вселенной. Вот поэтому и хочет старший брат помочь младшему, выступая в роли добра.
          Однако, паук, видимо, слабо разбирался в философии и потому оставался сидеть в укрытии. Тогда я отломил сухой стебель травы и попытался осторожно подтолкнуть им паука, дабы ускорить процесс его осчастливливания. После нескольких манипуляций я вытащил своё орудие с двумя паучьими лапками, прилипшими сбоку. Вот уж чего не хотелось, не просчитанный вариант! Ладно, брат, у тебя восемь ног, можно прожить и с шестью.  Может быть, ты хоть теперь осознаёшь, что тебе хотят добра? Я снова запустил прутик в расщелину и выгреб всё её содержимое, на его конце повис серый комочек студёнистой каши. Фу-у! я отбросил стебель и брезгливо отряхнул ладони.  Вот и всё! Тоже ведь, решение вопроса: есть паук – есть проблема, нет паука – нет проблемы. А всё-таки, сволочь он, я к нему всем сердцем, а он ко мне всем задом. Вот уж верно сказано: не мечите бисера перед свиньями! И я тут не виноват, видит Бог, я шёл с благими намерениями, а это урод даже не смог принять предложенное.  Он даже не осознавал своё бытие, не понимал элементарных вещей в устройстве этого Мира. Он всего-навсего лишь простейшая форма существования белковых тел! Но, ведь, и я тоже, по сути, одна из форм существования белковой материи, наделённая разумом. Да! Да, я осознаю, что задавил его, так что же теперь, каяться? Кому нужно это восьминогое страшилище? Что изменится в результате его смерти? Впрочем, и моя смерть тоже не потрясёт Вселенную.  Недаром же говорят: солнце взойдёт и после нас! И нечего тут рассуждать о добре и зле, он всё равно не перезимовал, осенние дожди, лютые морозы или перелётные птицы, кто-нибудь сделал бы чёрное дело. Невозможно пересидеть зиму в трещине! Однако, это его удел и, может быть, не стоило так навязчиво пытаться сотворить добро?
          Как бы там ни было, а эта тварь испортила настроение.  И день уже кажется не таким тёплым и солнечным.  Вон какой норд-ост зализывает из-за угла! Самое время идти пить утренний кофе.  Да, чашечка горячего кофе не помешает, и ещё, страшно хочется вымыть руки. Глупая мысль острой занозой торчит в подсознании: когда следует правильно мыть руки, перед тем как взять творить добро, или после того, как оно уже сделано?
 
 
 
29.03.2020г.
   
 
Рейтинг: +2 417 просмотров
Комментарии (1)
Денис Маркелов # 24 июля 2020 в 21:07 +1
Интересно. Но это не совсем рассказ. Скорее слегка художественное эссе.