Тринадцатый

  В комнате,  точнее в палате, было двое. Женщина полулежала на кровати, держась за свой огромный живот, и периодически постанывала. Стенания её были достаточно громкими для того, чтобы ввести в состояние беспокойства весь медперсонал, но таковой пока отсутствовал, пребывая, по-видимому, в ожидании более бурного развития событий.
  Он сидел в кресле напротив кровати, обхватив руками колени и положив на них голову. Казалось, он готов был сжаться до состояния крошечного комочка, чтобы вдавиться в кресло, раствориться в нём, исчезнуть...
  Вошедший в палату огляделся по сторонам, бросил беглый взгляд в сторону кровати с роженицей и обратился к сидевшему в кресле:
- Твоя?-
- Моя, - ответил с отчаянием тот.
- Первая что ли? Ты новичок?
- Да, первая. И роды тоже первые. Вот... так получилось…, - мямлил он, всхлипывая и поглядывая на кровать. Женщина продолжала стонать и охать.
- Первые роды, говоришь? А когда схватки начались? - спросил вошедший. На его лице отразилось откровенное удивление.
- Давно, уже часа полтора вот так мучается, а что я могу поделать? - отчаянно лепетал сжавшийся в кресле комочек.
- Полтора часа!? И это, по-твоему, давно? Да при первых родах схватки до двадцати часов длятся! Давно, хм! И чего меня так рано вызвали?! Я бы успел партию в нарды закончить. Чего раньше времени было дергать с места?.. - он не договорил свою возмущенную речь, поднял голову вверх и, обращаясь к кому-то, проговорил:
- Простите, не подумал, ещё раз простите мне мою неожиданную выходку. Да, понял, понял, готов, конечно.

  Он прошёлся по палате, подошёл к окну, потрогал занавеску из бирюзовой органзы, прищурился озорно, по-мальчишески, и проговорил:
- Смотри-ка, какие роддома стали, а?! Кто бы мог подумать! Да, не хило. Раньше-то, помнится, белёные стены, железные кровати, серое бельё, непонятного цвета халаты у рожениц. А теперь совсем другое дело. Я-то последний раз в роддоме был в тысяча девятьсот тридцать пятом, когда мой двенадцатый малыш на свет появился. По-другому тогда все было, да... Идёт время, меняется всё. Ну, чего ты сидишь? Видишь, как мучается, бедняжка твоя. Иди к ней.
- Да что я могу сделать-то?!
- Ты что, краткосрочные курсы  заканчивал? И где только таких новичков-то набирают, - ворчливо проговорил он и снова обратился к молодому, - Иди к ней, сядь рядом. Иди, говорю!

  Поднявшись из своего спасительного кресла, как из-за щита, тот обречённо поплёлся к кровати, сел на краешек и вопросительно посмотрел на своего наставника.
- Погладь её, легко, чуть касаясь. По руке гладь, по волосам, вот так, легонечко, ещё, вот так, молодец. Эх, молодежь, всему вас учить надо.

  Женщина продолжала периодически стонать, но лёгкая улыбка коснулась её губ, искусанных от боли. Не улыбка даже, а какая-то прозрачная тень пробежала по лицу, отразилась в глазах и вызвала не стон, а облегчённый вздох.
- Вот, видишь, а ты говоришь – «что я могу сделать?». Запомни, от нас многое зависит. Мы не всемогущи, но и не лыком шиты!
Молодой продолжал, едва касаясь, гладить женщину по голове, плечам и руке…
- Помню, как я первый раз роды принимал: тоже молодой был, неопытный. От страха спрятался за бабку повитуху, а она, карга старая, ребёнка чуть не уронила, подвернула ногу и начала набок заваливаться, я едва успел подхватить её вместе с ребенком. А ребёнок-то непростой был – талант, каких мало. Вот всё думаю, как мне, молодому, начинающему, доверили такое сокровище?! Ох, и задавал он мне жару! Всё ему интересно было, во всё лез, за всё хватался. Намучился я с ним тогда... Да-а, с гениями всегда тяжело!
  Он долго рассказывал, закрыв глаза, о гениальном художнике и изобретателе, рассказывал так увлечённо, что они оба не заметили, как пролетело время и женщина, измученная схватками, спокойно уснула.
- Вот и славно, как раз сил наберётся перед родами!

  Но сон продлился недолго, малыш настойчиво стремился появиться на свет и женщина, почувствовав наступление решающего момента, нажала на кнопочку «вызов медперсонала». «Медперсонал» не замедлил явиться сначала в лице дежурной акушерки, пожилой и внешне спокойной, даже равнодушной, женщины и молодого врача, в стильных очках и с безупречной стрижкой. Даже обычный белый халат на нём смотрелся по-особенному. Он спокойно отдавал указания акушерке и подоспевшей санитарке, те помогли роженице перебраться на каталку, и процессия отправилась в родильный зал.
  Молодой ни на секунду не отходил от женщины, строго следуя указаниям своего старшего товарища. Движения его приобретали уверенность, в глазах появился блеск. Женщина с достоинством выполняла свою миссию – ребёнок успешно продвигался по родовым путям на встречу с новым миром. С миром, который бескорыстно подарит ему себя целиком, без остатка, если, конечно, новый человек сам не откажется принять этот бесценный подарок.

  Доктор с безукоризненной внешностью продолжал давать распоряжения акушерке с санитаркой, но, похоже, старушки могли справиться и вовсе без него, настолько уверенными были движения акушерки и настолько ласковыми приговоры санитарки: «Давай, милая, старайся, дочка, старайся, помогай ему!»
- Ну, вот, кажется, и моё дежурство начинается! – проговорил «наставник», когда старушка-санитарка пропела «Ой да кучерявенький-то какой!», разглядев появившуюся головку малыша. – Поздравляю тебя, - проговорил он, обращаясь к молодому, - можешь и отдохнуть малость. А я приступаю к работе. Увидимся!
  Он не сводил глаз с рук акушерки, когда та перекладывала ребёнка сначала на грудь матери, а затем на стол для новорождённых, когда она мыла малыша, измеряла и взвешивала. А когда ребёнок уже был упакован в симпатичные пелёнки, он склонился над ним и просто проговорил: «Ну, здравствуй! Ты у меня тринадцатый – счастливым будешь!»

- Гляди-кось , губки скривил, улыбается будто, - прокомментировала санитарка.
  А младенец и на самом деле улыбался.  И неудивительно, ведь дети, в отличие от взрослых, видят ангелов.

***