Стояла весна 1885 года. Милое существо, лет шестнадцати, Наденька К. спешила на первое своё революционное задание. Наденька была слишком юна и миловидна для революционерки – ведь ей совсем недавно исполнилось шестнадцать лет.
Наскучившая ей гимназия была уже почти что пройденным этапом. Сырой и промозглый город с его извозчиками и дождями был тоже отчаянно противен Наденьке. И она теперь желала поскорее покинуть его.
Ноги, обутые в довольно красивые и милые на вид полусапожки сами вели её в это дурацкое полуподпольное фотоателье некоего Павла Шмидта. Вели не против воли самой Наденьки. Напротив, ей очень хотелось исполнить это рисковое задание и пожертвовать для дела Революции не только своим юным телом, но и душою.
Со слов законоучителя она слышала немало житий святых мучениц. Слышала, как тех оголяли, всячески позорили и в конце концов, убивали. Наденька всегда слегка содрогалась, то ли от плохо скрываемой страсти, то ли от отвращения. Ей разумеется тоже хотелось постоять нагишом под жгучим солнцем Древнего Рима, постоять и с честью выдержать все те муки, которые выпали на долю тех, самых первых христианок
В столице всё было иначе. Она боялась даже подумать, что станет когда-нибудь отверженной. Что её перестанут возить в гимназию в красивой щеголеватой пролётке, а главное кормить вкусными пирожками.
Соседкой по парте у Наденьки была некая Ольга Жегловская. У этой барышни отец сделал очень неплохую карьеру, а старший брат служил в жандармерии. Жегловская на дух не переносила революционеров и мысленно выбирала для себя наиболее удачливого и красивого жениха.
Наденька совсем не желала для себя такой скучной участи. её влекло другое, вполнее решительное и отважное дело. Ей то хотелось быть кем-то очень зло высеченной, то сделавться второй Богородицей, то совершить нечто очень красивое и дикое.
В квартире где жила Наденька со своими родителями всегда стояла почти загробная тишина. Казалось, что люди тут боятся произнести лишнего слова.а потому всегда ищут глазами воображаемую скфлёрскую будку, как делают это начинающие актёры, не слишком твёрдо знающие текст собственной роли.
Не знала своей роли и сама Наденька. Она старалась быть милой улыбчивой барышней, и дома, и в гимназии. Но её юное сердце уже сладостно трепетало в предвкушении особенно опасных и довольно скверных по мнению других людей, подвиголв.
Она всегда ловила себя на странном желании пройтись по Невскому проспекту, по самой середине мостовой,будучи совершенно нагою. Пройтись, как идёт какая-нибудь принцесса, которую разумеется сопровождает охрана. Наденька уже видела эту дивную сцену и вся волновалась от странного пугающего душу трепета.
Сейчас ей предстояло совершить нечто подобное. Для их пятёрки необходимы были средства. Но их можно было добыть только таким, весьма диким путём.
Она должна была умереть в этом отвратительном ателье. Превратиться из живой и весёлой Наденьки в довольно мерзкий труп, вроде тех, что плавали в своих банках в Кунсткамере. Наденька любила смотреть на картины с обнаженными женщинами. те легко распрощались не только с насккучившей им одеждой и с отвратительной такой нелепой стыдливостью. Многие прачки и горничные могли в таком виде вполне сойти за древних ещё эллинских богинь.
Она не спешила попасть в разряд олимпиек. Со слов классной дамы она знала, что негодные женщины разделяются на две группы – на проституток и на революционерок. И Наденька с её вольнодумством вполне может попасть в один из этих двух разрядов.
Столица ещё помнила о нелепой и такой скверной гибели Государя. Умереть от рук какого-то нелепого полячка. Умереть, как умирает подстреленный то ли медведь, то ли лось – на потеху охотникам. Эти охотники долго выслеживали его. И вот наконец затравили.
Судьба охотников окакзалась незавидной. Родители Наденьки были в раздумье. Смерть Императора была каким-то отвратительным фарсом. Он вдруг погиб, как гибнет – нет, не Помазник Божий, а обыкновенный, очень обыкновенный человек.
Наденька тщательно вслушивалась в краткие реплики и отца, и матери. Ей тогда было скучно заниматься математикой и латинским языком. Скучно почти каждый день, исключая разве что воскресение, когда им надлежало посещать храм ехать в гимназию, сопровождаемой своей разбитной и довольно весёлой горничной.
Наденька вся тогда ёжилась от плохо скрываемого гнева. Она и теперь была уверена, что Марина отправилась всед за нею.
Страх и трепет уступали место спокойному равнодушию.
Наденька постучалась в дверь особенным стуком. Ей отворили и задали довольно забавный вопрос, ответ на этот вопрос тоже был забавным.
Наденька вошла и спустилась по чёрной металлической лестнице. Спустилась и ощутила себя пригворенной к смерти.
Ноги стали вдруг мягкими, словно бы она была не живой девушкой, а восковой куколкой, которую кто-то забавы ради поставил на довольно большой и раскалённый противень.
Наденька вдруг захотела умереть, умереть и превратиться в труп, в тот самый труп, которрый потом будут изучать студенты-медики.
Она подумала, что уже умерла, что теперь её тело лежит в гробу, а всё это – её новая жизнь в каком-то невообразимо скверном Аду.
...Человек что стоял за большой фотокамерой был ей совсем незнаком. Он смерил её взглядом и предложил: «Бренди, мадемуазель!?»
Наденька послушно кивнула. Она уже успела сбросить с плеч пальто и готовилась раздеваться дальше, слвоно бы её собирались здесь обыскивать, а не запечатлевать на довольно мерзкую и скверную картонку.
- Ви, - пискнула она, как маленькая свинка.
Говорить с фотографом по-французски было привычнее. Она узнала, что этого человека зовут Анри Барбье. Что он приехал сюда из Парижа, и что он сделает всё возможное, что бы в их революционной кассе появились средства на динамит, и на агитацию.
Анри что-то очень важно произнёс. Наденька вся правратилась в слух, осозхнав, что ей предлагают раздеться догола и как можно скорее.
Она очень пожалела, что рядом нет такой румяной и всегда услужливой Марины. С нею она бы так не волновалась.
- Мне догола раздеваться? – произнесла она на французском, считая себя скорее героиней сказки Шарля Перро, чем Наденькой, которой и страшно, и весело.
Её озябшме пальцы уже тянулись к застёжке платья. А сердце глухо стучало. словно бы молоток аукциониста.
Казалось, что на торги выставили её саму.
- Не здесь, за ширма, - неожиданно грубовато произнёс Анри по-русски.
Его лицо стало суровым и очень некрасивым, как у палача или мясника. Наденька послушно зашла за ширму. Та была расписана павлинами, но эти яркие птицы невольно блёкли в сумраке.
На какое-то мгновение ей показалось, что её сейчас будут не фотографирорвать, а сечь. Что ей бы было легче, если бы рядом была всегда такая аккуратная Ольга Жегловская. Что если бы они стояли рядышком, совершенно голенькие, как две несчастные христианки и ожидали своей участи, стоя перед
каким-нибудь наиболе свирепым игемоном?!
Нагота легла на тело Наденьки идеально.
Она сняла с себя всё до последней нитки. Сняла и сурово сложила свои губы в прямую линию, не собираясь ни жалостливо улыбаться, ни строить нелепые гримасы стыда.
Этот стыд боялся к ней даже приблизиться. Она вдруг подумала, что хорошо бы всех её подруг по классу тоже сфотографировали в таком диком виде. словно бы возможных преступниц.
Она вышла и подошла к глупой гипсовой колонне. Подошла, стараясь совершенно не стесняться Анри.
Тот долго возился со своим аппаратом. Снимая несчастную революционерку на стеклянную пластинку. Наденька стояла, как стоит гипсовая скульптурка. стояла и смотрела прямо в мёртвый зрачок объектива.
Холодный подвал напоминал ей Аид. Холод пробегал вдоль её позвоночника, потрёпывал её милые ягодицы и как-то по-бесовски гладил обнаженные груди. Те уже успели налиться приятной весомостью и красотой, напоминая собой редкие оранжерийные плоды.
Наденька приняла ещё пару наиболее вызывающих для гимназистки поз. Ей даже понравилось так бессовестно фигурять, ощущая всю важность этого воображаемого расстрела.
Наконец Анри позволил ей вернуться за ширму и одеться.
Наденька вся затрепетала от волнения. Ей показалось, что она только что очнулась от страшного сна, что теперь, выйдя из этого подвала, она больше никогда не будет прежней Наденькой. Что она уже омертвила и распяла своё юное тело, оставив его, как человек оставляет уже не нужную ему одежду
Её фото разошлось потом по потайным карманам чиновников и гимназистов, развратных дворников и внешне вполне благонравных попов. У этой распятой на картоне девушки не было ни имени, ни фамилии, а было только такое скверное и озябшее от смертного холода тело.
Наденька К тогда умерла. Она превратилась сначала в товарища Надю, затем в товарища Камбалу. Жизнь покатилась по свосем другим неведомым ей тогда рельсам. Покатилдась в далёкий и откровенно скучный тупик.
Покровскъ 2021
Помочь сайту
Поздравления
