Старшина у нас дрался. Как сказали бы кастанедовцы, точка сборки у него была очень подвижной, и он легко выходил из себя. Не в смысле такого его самосовершенствования, что из него выходил двойник, и он мог им управлять. А в более приземленном смысле. Старшина кричал, матерился, брызгал слюной и бил солдат по чему ни попадя.
Но утихомирившись, он был спокойным человеком. Можно сказать душевным.
Выводило старшину из себя какое-либо нарушение порядка. До этого его мог довести в равной степени найденный в казарме бычок (не животное, а бывшая сигарета) или случайный выстрел в оружейной комнате.
Выстрел этот произвел младщий сержант Макаров. Из пистолета такого же названия.
Старшина был в роте. Он услышал выстрел и побледнел. Он еще не знал в чем дело, но сразу понял, что из офицерского и прапорщицкого состава в роте он один, и ответственность за случившееся, возможно самое худшее, лежит на нем.
Макаров еще недоуменно смотрел на пистолет, а старшина уже был рядом с решеткой. По Уставу, когда заходили в оружейную комнату, решетчатую дверь закрывали за собой на ключ.
- Макаров, положи пистолет! - дрожащим голосом произнес старшина.
Макаров положил.
- Открой дверку! - попросил старшина. - Выходи!
Но Макаров выходить не торопился.
- Вы отойдите подальше, товарищ прапорщик, - наконец сказал он.
Старшина отошел к тумбочке дневального, и Макаров вышел. Он не успел закрыть оружейку, старшина бросился на него. Оба под адреналином забыли, что происходит новое очень серьезное нарушение Устава. Игра «Преследователь — Жертва» их полностью накрыла. Они убежали, а оружейная комната осталась открытой. Хорошо, что в нашей роте не было, ждущих этого момента революционеров-подпольщиков.
Из умывальной комнаты раздавались ужасные крики. Мы осторожно заглянули туда. В центре комнаты стояли массивные умывальники. Маленький худенький старшина бегал вокруг них за превосходящим его в два раза по размеру Макаровым.
Мне тоже не удалось пройти мимо старшинского внимания.
Случилось это на первой же стрельбе в разведроте. Это была ночная стрельба. Сначала нужно было поразить мишень из окопа, потом бежать, стреляя на бегу. Затем занять новый рубеж для стрельбы лежа. Появлялись мишени «бегунки». Отстреляв по ним, бегом вернуться назад.
Я занял положение для стрельбы в окопе, снял автомат с предохранителя.
Старшина стоял возле окопа. Он что-то мне сказал.
- Что? - переспросил я, повернувшись к старшине вместе с автоматом.
Старшина прокричал что-то нечленораздельное, подпрыгнул, как ниндзя, и с лету ударил мне ногой по каске. До этого я только читал, что из глаз могут посыпаться искры. Теперь я это испытал. Книги не врали!
Сквозь гул я услышал голос старшины: - Вперед!
Нужно было бежать, как я уже сказал, стреляя на бегу. Это была моя первая стрельба, и старшина побежал со мной, чтобы проконтролировать.
Он опять что-то крикнул. Гул в голове не проходил, и я ничего не понял.
- Что? - опять повернулся я к нему опять вместе с автоматом.
Старшина взревел. На этот раз ударить он не успел, я рванул вперед.
Отстрелявшись, я вернулся. Старшина уже успокоился.
- Семен, тебе опасно оружие в руки давать. Но, ничего, для первого раза нормально.
Старшина не испугался. Он просто взбесился от моего сверхротозейства.
Весной в нашей роте появился еще один старшина. На самом деле он у нас уже был. Хосиев. Ему дали высшее солдатское звание — старшина. То есть у Хосиева это было звание, а у старшины — должность. Разные вещи, только название одно.
На погоны Хосиев нашил широкую желтую полосу. Он был главным среди солдат, все его слушались. Командир роты говорил с ним, как с равным.
А старшина, если заводился, кричал и бил кого-попало, кроме, конечно, командира и других офицеров.
У нас было построение на улице, рота должна была куда-то идти. Двух старшин не было. Ротный послал за ними Аптечкина. Аптечкин пошел и быстро вернулся:
- Товарищ старший лейтенант! Они там дерутся! В Ленинской комнате!
Ротный ничего не сказал. На лице заходили желваки. Все стояли и ждали.
- Ах, ты, старый таракан! - раздался из окна голос Хосиева.
Загремела мебель.
Через какое-то время вышел Хосиев с красным возбужденным лицом. За ним, нахлобучивая фуражку, старшина. Разборок никаких не было, хотя Хосиев мог за это загреметь сильнее, чем столы в Ленинской комнате.
Старшина, действительно, был похож на Тараканище из сказки Чуковского. Дневальные всю ночь убирались, мыли полы, стены. А утром, дрожа, ждали появления усатого Великана. Он, шевеля усами (для того, видно, и отращивались такие длинные), осматривал все углы и закоулки. Все кровати должны были быть идеально застелены, кантики на кроватях отбиты (для этого использовалась табуретка и тапочек), полосы на всех одеялах выровнены по нитке.
Горе было дневальным, если что-то было не так! Брошенная на пол маленькая бумажка могла сыграть роль детонатора бомбы разрушительной силы.
До этого я служил в учебке, в пехоте, заходил в расположение других воинских подразделений. Но такого идеального порядка не было нигде!
Олежка Сафонов говорил, что кто-то из «дедов» был у старшины дома. Там был страшный бардак. Может быть врали, а может старшина всего себя отдавал службе.
Помочь сайту
Поздравления
