Оля, сестра Аркашки ─ отдельная тема для разговора.
Она была старше меня на целых пять (!) лет, и, несмотря на это, безумно нравилась мне. Было в ее лице, что-то такое, что видишь в Мадонне Рафаэля ─ чистое, спокойное, полное какой-то неведомой, нездешней красоты и умиротворения. А какие глаза! Смотреть в такие хотелось не просто долго, а бесконечно.
Но эти проклятые пять лет, стояли между нами непреодолимой преградой. Сколько раз я, глядя на нее с мальчишеским восторгом, хотел сказать ей, как она прекрасна, насколько я восхищен ею, что каждый день стою и жду у подъезда, чтобы увидеть как она возвращается из школы, но ничего не мог вымолвить от страха, что она рассмеется надо мною, как над малым ребенком. Ведь мне было еще только двенадцать, а ей уже целых семнадцать.
Но годы шли, я скромно стоял в сторонке, считая, что Ольга скоро выйдет замуж, ибо в кавалерах и у такой красавицы отбоя не было.
А Ольга замуж не выходила и, как-то незаметно, мне уже стало 26, а ей всего-то 31 ─ самое время взять да объясниться, но это проклятое «Аркашкина старшая сестра» довлело надо мной и встречаясь с нею мы весело болтали, о том, о сем, о ни о чем. Но о главном, о том, что я хочу не отрываясь смотреть в ее глаза, гладить ее волосы, быть отцом ее детей, я, как и в детстве, никак не мог сказать. Стоило мне только просто подумать об этом, как гортань высыхала, язык дервенел, мысли путались, лицо горело и… …и я никак не решался произнести те слова, которые хотел, которые должен был произнести. Много раз, со вздохом, я глядел ей вслед и ─ молчал.
Ну и домолчался ─ жизнь пролетела быстро, быстрее, чем хотелось и намного быстрее, чем ожидалось. Я женился, а Ольга замуж так и не вышла, детей у нее не было и до самой пенсии она прожила в той же самой квартире, что и в детстве. Когда умер ее отец, Марк Борисович, к ней переехала мать и они лет десять прожили вместе. Мать умерла, а Оля, выйдя на пенсию, как мне впоследствии сказали, поехала в Израиль, чтобы жить там вместе с Аркашкой и его женою втроем.
За неделю перед ее отъездом мы случайно встретились на лестнице. Я случайно заехал к матери и вот - Ольга. Она поведала, что уже месяц как на пенсии, но про отъезд не обмолвилась ни словом. Мы, опять, поговорили про все и ни о чем. И тут, неожиданно, я осознал, что могу сказать ей то, о чем молчал всю жизнь. Горло у меня больше не пересыхает, в глазах не туманится, язык не дервенеет, но разум!!! Разум подсказывал только одно - зачем? Зачем? Зачем? Жизнь прожита! Какой смысл бередить глупые детские привязанности. Сейчас, в старости, без надежды на какое-либо совместное будущее. И я промолчал, только полюбовался ее ничуть не постаревшими глазами...
Когда мы разошлись по своим этажам меня вдруг охватила ужасная грусть. Сколько раз, за всю жизнь, мы с ней точно также расходились по своим домам. Я вздыхал, страдал, иногда щемило сердце, но почему-то не так. Холодная противная жаба, навалилась на грудь, грусть потери, выдавившая из меня несколько предательских слезинок, увидев которые, мать с волнением, спросила: «Что случилось?»
Я не объяснил ей ничего...
Через полгода я, заехав в старый двор, узнал, что она вернулась, купила где-то квартиру и умерла! Умерла странно - в своей квартире от сердечного приступа, хотя никогда вроде бы и не болела, да и 57 - не возраст. Но - увы.
Причина страшной холодной грусти объяснилась - предчувствие!
Свои слова я оставил при себе и не могу сказать ей даже на могиле, ибо не знаю, где она похоронена.
Помочь сайту
Поздравления
