Когда я слышу фразу: «Попрошу заострить Ваше внимание!» -
мне всегда становится несколько неуютно, будто говорящий в мягкой, корректной
форме взывает к моей разумности, которая не проявляет себя в должной мере, и
тем самым бросает тень на самою себя.
Но поддержание остроты на должном уровне требует того же внимания,
что приводит к замкнутому кругу – заостряй, чтобы быть внимательным, и будь
внимателен, чтобы заострять.
На первый взгляд может показаться, что тут присутствует
определённое внутренне противоречие. Но с другой стороны – кому какое дело до
каких-то там противоречий, когда речь идёт о явной выгоде внимательного и
заострённого.
Поэтому погоня за остротой – дело хоть и хлопотное, но
неизменно приносящее плоды, отличающиеся более высоким качеством, потому как
сама острота и есть это качество. Острое – это всегда либо наточенное, либо
перчёное, либо остроумное. В отличие от тупого, пресного и опять, как ни
странно тупого…
(Когда же в одном предложении дважды встречается слово -
«тупого», и при этом не возникает вообще никаких противоречий, то здесь стоит задуматься).
А задумавшись, утвердиться в том, что определение это
всеобъемлюще и всегда негативно (ну, может за исключением «тупого угла», хотя и
тут невольно возникают определённые ассоциации).
Острота же, как правило, всегда требует приложения сил и
передаётся посредством контакта по цепочки – найди железяку, наточи железяку,
заостри деревяшку, заколи мамонта…, или же – найди железяку, наточи железяку,
навостри карандаш и острым словцом порази слепого издателя, заворачивающего
твои вирши.
Если присмотреться более пристально к окружающему миру, то
можно легко убедиться в том, что в нём безраздельно царит культ остроты,
требующий всё большего совершенства от своих почитателей…
***
- Какие к чёрту «остропитеки»? – бушевал в телефонную трубку
академик, - Вы, что там у себя в лабораториях, белены объелись? Какая, к едрене
фене, колония? Какой, к чертям собачьим, новый вид?
И отпив несколько глотков воды,
- Да Вы там, как я погляжу, с головой-то совсем раздружились!
Не надо, не надо совать мне в уши эти Ваши выводы! Я не верю не единому Вашему
слову, Барыбин! Не единому!.. Ишь, чего наколбасили… Завтра же я лечу к Вам и
буду разбираться на месте!
На следующий день академик бодро шагал по коридорам
лабораторного филиала, что был построен в глухом таёжном углу, как биоопасный
объект.
Завлаб Барыбин вёл начальство в главный лабораторный зал,
где содержались выведенные им химеры. Пройдя по лабиринту коридоров, он подошёл
к нужной двери, набрал код замка и, открыв тяжёлую створку, предложил академику,
упакованному, как и он сам в защитный костюм, войти, - Прошу Вас Сергей
Фёдорович.
Сергей Фёдорович вошёл в зал и, поздоровавшись с персоналом, огляделся. Помещение было
довольно большим. У дальней стены располагались рабочие места и стеллажи с
препаратами. Всё остальное пространство занимали длинные узкие столы,
установленные рядами вдоль всего зала.
На столах же находились прозрачные герметичные контейнеры
величиной с приличный комнатный аквариум. В контейнерах и находился тот опытный
материал, из-за которого ему пришлось совершить эту поездку.
Академик принялся гулять между аквариумами, молча
рассматривая их содержимое. Увиденное его несколько озадачило. В некоторых
коробах с пометкой «анабиоз» лежали какие-то серые камни разного размера, в
других бесформенная бугристая масса, в третьих – коричневатая жидкость, изредка
попадались и вовсе пустые.
Академик сел за рабочий стол и, показав рукой на соседний
стул завлабу, недовольно проворчал,
- Ну-с… Рассказывайте, что это тут у Вас за музей геологии?
- Это у нас скорее зоопарк, Сергей Фёдорович, - ответил
Барыбин и принялся докладывать.
- Ну, весь основной ход работы Вы знаете, вплоть до
получения нового биоматериала. Подтверждение же его разумности нам удалось
получить недавно, и я, честно говоря, сам не очень в это поверил, поэтому не
стал торопиться с докладом. Хотел убедиться в том, что… А потом всё это и
случилось…
- Послушайте, Барыбин, перестаньте говорить загадками. Вы
можете, внятно объяснит мне вот это самое Ваше «это»!
- Да-да… Конечно… Так… С чего же начать?.. Около трёх
месяцев назад наша старшая лаборантка заметила, что один из первоначальных
образцов стал проявлять признаки жизни. Тогда он имел вид похожий на этот, – и Барыбин
ткнул пальцем в аквариум с бугристой массой,
- На нём стали
появляться вот эти наросты, и они время от времени приходили в движение. Так,
будто по нему пробегала волна дрожи. Мы, естественно, стали за ним пристально
наблюдать… А где-то через неделю поняли, что кроме реакции на свою обычную
кормёжку, этот образец стал реагировать на наши… разговоры. Причём наиболее
активно это проявлялось тогда, когда речь шла не на обычные рабочие темы, а скорее
наоборот.
Он начинал как бы разбухать и подрагивать, если в
лаборатории кто-то рассказывал свежий анекдот или, простите Сергей Фёдорович, пускал
крепкое словцо. Когда мы это заметили, то стали экспериментировать, думая, что
это желе каким-то образом воспринимает нестандартное для него выражение эмоций.
То есть эмоций ярко выраженных, можно сказать – острых. В течении нескольких
дней наше предположение подтвердилось. Химера с удовольствием потребляла всё новое… Но только то, что было ею
ещё не пробовано. Это приводило её к заметному стрессу, который действовал на
неё так же, как на нас действует адреналин.
Потом, - Барыбин замолчал, видимо собираясь с мыслями, и
через минуту продолжил, - Потом кто-то
предложил «пощекотать» её электрическим разрядом. Вот как раз после этого «это»
и началось... Сначала мы использовали слабые токи, и было видно, что «щекотание»
ей нравится. Однако единожды получив разряд определённой силы, в дальнейшем она
на него не реагировала, а начинала проявлять активность лишь с увеличением
мощности воздействия… И в один прекрасный (или ужасный) момент полностью
преобразилась…
При этих словах Барыбин потянулся к академику и почти
шёпотом проговорил, - Сергей Фёдорович, эта зараза стала менять своё агрегатное
состояние – она стала жидкостью.
Какое-то время собеседники молча смотрели друг на друга.
Первым тишину нарушил академик, ещё не до конца понявший смысл услышанного,
- Ну, и?.. Вы говорите об этом таким тоном, будто это
представляет какую-то опасность.
Барыбин откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Вскоре он
очнулся и устало продолжил, - Мы увеличили мощность… Разряд исчислялся уже
киловаттами… И эта дрянь из жидкости превратилась в газ… Было видно, что она
мечется в контейнере в полном восторге от убийственного для нас электроудара... На этом мы решили приостановить
эксперимент, и не трогали подопытную в течении двух суток. За это время она
сгустилась до твёрдого состояния и стала, - Барыбин потёр ладонью подбородок и
с усилием закончил, - И стала делиться…
Тут он встал и подошёл к аквариуму, в котором лежало несколько серых камней, и,
указывая на один из них вновь заговорил, - Если сейчас взять вот этот осколок и
подвергнуть воздействию, то он пройдёт весь свой эволюционный путь ровно
настолько, насколько у нас хватит возможности кормить его всё увеличивающейся «остротой»!
А как только эта «острота» у нас закончится, а она непременно закончится, то
эта тварь вновь отвердеет и рассыплется на несколько самостоятельных особей… И
удержать её нет никакой возможности, потому как любое новое воздействие для неё
благо…
Барыбин замолчал и стал пристально смотреть в глаза
академику. Видя, что тот находится в некой растерянности, он покивал головой и
подытожил,
- Сергей Фёдорович, - эта тварь не убиваема… Не убиваема и плодовита… Через несколько
недель она заполнит объём всей этой комнаты, потому как будет сжирать даже те
крохи, которые найдёт в этих стенах. Она будет жрать, перевоплощаться, затем вновь
твердеть и плодиться. Жрать,.. меняться,.. твердеть,.. плодиться…
Академик сидел и напряжённо пытался осмыслить услышанное, при
этом он перебирал в голове всевозможные способы уничтожения живого существа,
пока не дошёл до самого зверского – ядерного. Подумав об этом, он поднял глаза
на завлаба и понял, что тот точно уловил его мысль.
Барыбин, грустно улыбаясь, тут же ответил на непрозвучавший
вопрос, - А если она и это проглотит?.. Что тогда, Сергей Фёдорович?.. Что мы
ей ещё сможем предложить?.. Только сотворение всё новой и новой «остроты».
Иначе…
Академик повернул голову в сторону аквариумов. Ему было
одновременно и жутко и любопытно… Там в этих прозрачных стеклянных коробах
мирно пребывало то, что Барыбин окрестил смешным словом «остропитек»…
Помочь сайту
Поздравления
