«Или куришь натощак, или пьешь с похмелья» - пел про утра свои толерантный к пьянству поэт. У меня те же признаки пробуждения, только плюс еще или дурные предчувствия, или ночные кошмары. Вот и сегодня проснулся я в холодном поту оттого, что меня, седовласого да с клюкою, вызвали в военкомат мобилизационной повесткой, захожу, а там все военные почему-то в чёрной гестаповской форме и говорят на ломанном русском, что плевать им на мои седины и подагру, когда родина в беде. «Чья родина в беде?», - искренне удивляюсь я, ибо еще вечером никакой беды из телевизора не было и в помине; «Наша», - злобно отвечают мне и суют в руки комплект камуфляжной одежды, кованые ботинки, автомат АКМ и два рожка, скрученные между собой синей изолентой. «Чего это они скручены?», - зачем-то делаю я вопрос толстому красномордому фельдфебелю-каптёру; «Промедление при перезарядке может стоить тебе жизни, сынок», - отвечает фельдфебель, что возрастом в дети мне годится, не дай бог конечно. Кряхтя и неслышно матерясь сел я на холодную и низкую железную скамейку, отложил в сторону клюшку и автомат, нагнулся снять свои почему-то домашние тапочки, тут в пояснице моей что-то больно хрустнуло и… я проснулся. Вспотевший и расстроенный то ли радикулитом, то ли войною я сел на кровати, выпил залпом целую бутылку пива, что, будто предчувствуя такое утро, оставил с вечера на ночном столике, закурил…, задумался... Я привык к кошмарам. Плохие сны мне снились во все время моей жизни, а вот хорошие только в незапамятных времен пору полового созревания моего, да и те всегда заканчивались конфузом поллюции. По опыту, пост-кошмарная тревога уходит, как только выясняешь, в чем есть глупая сомнамбулическая причина её. Здесь, при всей абсурдности ситуации с войной, меня более заботило – а почему немцы то? И что это такое, когда, говоря о моей родине, фрицы говорят «наша»? Чистое опохмеленное сознание моё приняло с какого-то перепугу странный исторический оборот, связанный с черт его поймет зачем недавним четырехсотлетием дома Романовых.
М-да… Еще двести пятьдесят лет назад, до 1761 года, когда на русский престол взошел Петр III, урожденный Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский, имевший в своей крови лишь на четверть от Романовых по материнской линии, род Михаила Федоровича Романова прекратился - как раз на предшественнице Петра, венценосной и бездетной тетушке Елизавете Петровне. В Павле I родовитости было уж и совсем на осьмушку, а ежели верить слухам, что он от Салтыкова, то и вовсе ни на йоту. Он женился на принцессе Вюртембергской и та родила Александра I и Николая I. Николай женился на Шарлотте Прусской, сын их, Александр II женился на принцессе Гессенской, сын их, Александр III - на принцессе Датской, а последний из рода, Николай II - на принцессе Гессен-Дармштадтской. Таким образом, в последнем цесаревиче, случись ему наследовать трон российский, крови Романовской не более, чем в сыне плотника Иосифа от крови Давидовой и Авраамовой. Видать немцы в Германии стали чем-то недовольны в поведении последнего Гольштейн-Готторпа и усадили на трон Ульянова-Ленина, но того убрал Джугашвили-Сталин, а после разобрался и со всеми немцами вообще. Вот ведь… Сто пятьдесят лет рыли-рыли нам могилу генами да деньгами, а сами, гляди, в нее и угодили. Нет на земле нации более насыщенной именами великих композиторов, художников, поэтов, философов, нежели немецкая, а вот с политикой у них вечно всё через... Впрочем, такое и повсюду с людьми и этносами талантливыми, творческими.
Так-так… Почему в нашем военкомате гестаповцы - я выяснил – историческая обида, но что же тревога-то не уходит? Может, это предчувствие третьей мировой? А может, в моей крови много борща и украинского тоже? может, потому Крым, Донецк да Харьков так зудят во мне, что не по ним – по мне звонит колокол? Мы уж говорили, что сны есть столбовая дорога в подсознание, а там, если не будущее, то прошлое и настоящее уж точно во всей красе-неглиже. Вон в Гане какой иль в Сомали тоже фашисты у власти – мне же мое коллективное бессознательное ничего не сообщает на их счет, а вот засело быдло это в Киеве - и мне больно почему-то… Или это новостной телевизор разбудил во мне имперское? Но мы же выяснили, что давно уж не Романовы, Гольштейны, что всех их вроде извели… А вдруг Путин, каким-то витиеватым коленом обойдя историю, Романов… или Гольштейн? Он ведь сам с Питера, сидит в Москве на пожизненно, как я понимаю… Эх, хорошо, что это был сон!.. Черт!.. Но в Киеве-то не сон - кошмар?! М-да… Пивком такое не сотрешь, не смоешь. Водочки накатить? Авось рассосется? Кабы так, я б до страшного суда не просыхал бы. Эх, напоить бы горилкой всю незалежну, порасцеловались бы все там да расползлись бы по куреням да хатам, что б наутро и не припомнить, чего бузил; а то вишь ты…, с подагрою и на войну. Ей богу – не спящий, но трезвый разум рождает чудовищ. Чудовища кошмара растворяются утром, а эти, блин!.. Такой вот, нате-ешьте «Сон мне - желтые огни…».
[Скрыть]Регистрационный номер 0208074 выдан для произведения: «Или куришь натощак, или пьешь с похмелья» - пел про утра свои толерантный к пьянству поэт. У меня те же признаки пробуждения, только плюс еще или дурные предчувствия, или ночные кошмары. Вот и сегодня проснулся я в холодном поту оттого, что меня, седовласого да с клюкою, вызвали в военкомат мобилизационной повесткой, захожу, а там все военные почему-то в чёрной гестаповской форме и говорят на ломанном русском, что плевать им на мои седины и подагру, когда родина в беде. «Чья родина в беде?», - искренне удивляюсь я, ибо еще вечером никакой беды из телевизора не было и в помине; «Наша», - злобно отвечают мне и суют в руки комплект камуфляжной одежды, кованые ботинки, автомат АКМ и два рожка, скрученные между собой синей изолентой. «Чего это они скручены?», - зачем-то делаю я вопрос толстому красномордому фельдфебелю-каптёру; «Промедление при перезарядке может стоить тебе жизни, сынок», - отвечает фельдфебель, что возрастом в дети мне годится, не дай бог конечно. Кряхтя и неслышно матерясь сел я на холодную и низкую железную скамейку, отложил в сторону клюшку и автомат, нагнулся снять свои почему-то домашние тапочки, тут в пояснице моей что-то больно хрустнуло и… я проснулся. Вспотевший и расстроенный то ли радикулитом, то ли войною я сел на кровати, выпил залпом целую бутылку пива, что, будто предчувствуя такое утро, оставил с вечера на ночном столике, закурил…, задумался... Я привык к кошмарам. Плохие сны мне снились во все время моей жизни, а вот хорошие только в незапамятных времен пору полового созревания моего, да и те всегда заканчивались конфузом поллюции. По опыту, пост-кошмарная тревога уходит, как только выясняешь, в чем есть глупая сомнамбулическая причина её. Здесь, при всей абсурдности ситуации с войной, меня более заботило – а почему немцы то? И что это такое, когда, говоря о моей родине, фрицы говорят «наша»? Чистое опохмеленное сознание моё приняло с какого-то перепугу странный исторический оборот, связанный с черт его поймет зачем недавним четырехсотлетием дома Романовых.
М-да… Еще двести пятьдесят лет назад, до 1761 года, когда на русский престол взошел Петр III, урожденный Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский, имевший в своей крови лишь на четверть от Романовых по материнской линии, род Михаила Федоровича Романова прекратился - как раз на предшественнице Петра, венценосной и бездетной тетушке Елизавете Петровне. В Павле I родовитости было уж и совсем на осьмушку, а ежели верить слухам, что он от Салтыкова, то и вовсе ни на йоту. Он женился на принцессе Вюртембергской и та родила Александра I и Николая I. Николай женился на Шарлотте Прусской, сын их, Александр II женился на принцессе Гессенской, сын их, Александр III - на принцессе Датской, а последний из рода, Николай II - на принцессе Гессен-Дармштадтской. Таким образом, в последнем цесаревиче, случись ему наследовать трон российский, крови Романовской не более, чем в сыне плотника Иосифа от крови Давидовой и Авраамовой. Видать немцы в Германии стали чем-то недовольны в поведении последнего Гольштейн-Готторпа и усадили на трон Ульянова-Ленина, но того убрал Джугашвили-Сталин, а после разобрался и со всеми немцами вообще. Вот ведь… Сто пятьдесят лет рыли-рыли нам могилу генами да деньгами, а сами, гляди, в нее и угодили. Нет на земле нации более насыщенной именами великих композиторов, художников, поэтов, философов, нежели немецкая, а вот с политикой у них вечно всё через... Впрочем, такое и повсюду с людьми и этносами талантливыми, творческими.
Так-так… Почему в нашем военкомате гестаповцы - я выяснил – историческая обида, но что же тревога-то не уходит? Может, это предчувствие третьей мировой? А может, в моей крови много борща и украинского тоже? может, потому Крым, Донецк да Харьков так зудят во мне, что не по ним – по мне звонит колокол? Мы уж говорили, что сны есть столбовая дорога в подсознание, а там, если не будущее, то прошлое и настоящее уж точно во всей красе-неглиже. Вон в Гане какой иль в Сомали тоже фашисты у власти – мне же мое коллективное бессознательное ничего не сообщает на их счет, а вот засело быдло это в Киеве - и мне больно почему-то… Или это новостной телевизор разбудил во мне имперское? Но мы же выяснили, что давно уж не Романовы, Гольштейны, что всех их вроде извели… А вдруг Путин, каким-то витиеватым коленом обойдя историю, Романов… или Гольштейн? Он ведь сам с Питера, сидит в Москве на пожизненно, как я понимаю… Эх, хорошо, что это был сон!.. Черт!.. Но в Киеве-то не сон - кошмар?! М-да… Пивком такое не сотрешь, не смоешь. Водочки накатить? Авось рассосется? Кабы так, я б до страшного суда не просыхал бы. Эх, напоить бы горилкой всю незалежну, порасцеловались бы все там да расползлись бы по куреням да хатам, что б наутро и не припомнить, чего бузил; а то вишь ты…, с подагрою и на войну. Ей богу – не спящий, но трезвый разум рождает чудовищ. Чудовища кошмара растворяются утром, а эти, блин!.. Такой вот, нате-ешьте «Сон мне - желтые огни…».