Места какие-то необжитые! От самой станции ни души. Но всё-таки мне повезло. К лесу через грунтовку гнала коз убогая старушка.
- Тимоновка-то? - переспросила она и озадачено уставилась вдаль. А потом ободрилась:
- Тимоновка! Часа ходу не будет. Бери, дочка, вот по этой тропочке - да так с неё и не сворачивай. Вдоль реки всё - а там спросишь.
- А будет кого спросить?
- А как же? У нас тут народу полно! Ближе к Тимоновке-то... Это здесь щас пусто.
Благодать какая! Ярким летним днём, под защитой белой шляпы, по заросшей неразборчивой травкой тропинке шагать цветущим лугом. Вдыхая все его ароматы, ни о чём не печалясь, умиляясь ближнему полю, дальнему лесу, радостно сверкнувшей на солнце реке.
"Вдоль реки!", - отметила я про себя - и опять обрадовалась, потому как - бежит себе стёжка и не возражает: вдоль - так вдоль! А река - знай, блестит! Стало быть, знает. Стало быть, иду. Верю стёжке. Я вообще доверчивая. Это у меня врождённый дефект.
Многие пытались меня перевоспитать. Кто словом, кто делом. Словом - это когда ругают, лекции о жизни читают и пальцем у виска крутят. А делом...
Нет, я понимаю благой порыв. Всем же известно: делом куда эффективней! Люди стараются, даже собой жертвуют: грех на душу берут. Это мне совестно, что наука не впрок.
Вот и сейчас. Дорожка бежит себе у самой ноги, попрыгивает вверх-вниз, как весёлая собачка - и вдруг, лукаво оглянувшись на меня, раздваивается. Хоп! Туфля упирается в травяную кочку. Приехали!
Уж сколько раз твердили миру... стыдно, девушка!
Колупаю грунт мыском туфли, как двоечница у доски. Кругом леса, поля, впереди река. Две прелестные тропинки ведут в её сторону. И по какой идти?
Я разозлилась. И, по слабости натуры, не на себя, как бы следовало. На ни в чём не повинную бабульку, которой и так несладко с её склерозом. Стою, злюсь, посылаю в сторону козьего стада нервные флюиды, а солнышко печёт, река течёт, и кругом всё такое зелёное, светлое, милое!
"Ладно, - решаю про себя, - правое верней левого. Пойду по правой. А увижу, что удаляюсь от реки - вернусь".
Перекрестилась и пошла.
Дорожка под ноги ложится, ласково так, предано посматривает, хвостом виляет - но я уже не очень тАю: виляла одна такая!
Впрочем, вскоре вновь краснею, уже по причине саднящей совести: грех на невинного поклёп возводить. Ибо шустрая тропка и не думает удаляться от берега. Так и трусит вдоль. Разве что берег становится всё выше и выше. Выше и выше. И вот уже иду я по краю уходящего вниз обрыва, он с каждой минутой становится круче, река проваливается куда-то вниз, я взвиваюсь куда-то вверх... То есть - если трезво помыслить - всё ж удаляюсь от неё, но не в сторону, а ввысь.
В такую высь, что под ноги страшно смотреть.
Тревога подступает опять. Вроде бы, всё сходится: тропинка вдоль речки, но как-то чуднО вдоль речки... Что ж мне старуха про обрыв-то не сказала? Сильная же достопримечательность.
Я останавливаюсь и наклоняюсь над крутизной. Она даже не вертикальна. Она нависает, как широкий карниз, по мере приближения к подножию плавно углубляясь в берег. Вся пойма, если бы разрезать поперёк, похожа на крутобокий печной горшок. И что мне делать? Идти дальше? Я устала, полчаса тащусь по солнцепёку, и главное - меня покинули все вдохновляющие музы. Идти дальше мне не хочется.
Далеко-далеко внизу, у самой воды, шагает человек. Походка бодрая, молодая, сам спокойный, весёлый - обзавидуешься. Первый человек в этих лугах, попавшийся мне. Наверно, абориген. Что-то неуловимое подвело к такому выводу. И главное - предвестник. Старушка с козами обещала же ближе к Тимоновке неисчислимые народные толпы. Значит, скоро дойду. Приободрившись, на карачках подползаю к самому краю обрыва и свешиваюсь в пространство поймы. Я не индеец и высоты боюсь.
- Эй! - машу рукой с тем остервенением, с каким махали папанинцы спасателям. - Можно вас на минутку? Будьте добры...
Надо же? Вполне с виду приличный. Взгляд ясный, лицо хорошее, спортивный такой... Он с удивлением поднимает голову, не сразу разобрав среди травы мою белую шляпу. Шляпа активно кивает:
- Пожалуйста, скажите, где Тимоновка!
- Ну, вы и забрались! - мужчина с с восхищением трясёт головой. - Как вы там оказались-то? Вы откуда идёте?
- От станции...
- А... Так вы на развилке ошиблись? Там, где вы - там Плотниково. Только это час ходу. А в Тимоновку я иду. Вам в Плотниково-то не надо?
- Нет! - пугаюсь я.
- Ну, так вам со мной надо. Спускайтесь!
- А как?
Мы оба замолкаем, глядя друг на друга. Сперва озадачено. Затем мужчина оценивающе прищуривается.
Нет-нет! Моя совесть чиста! Я ни на миг не усомнилась. У него приятное добродушное лицо, и оценивает он не мою физиономию вкупе с продолжением, слабо намечаемым средь травы, а возможный вес. Потому что следом же прозвучала фраза:
- Прыгайте! Поймаю!
Я ужасаюсь:
- Что?!
- Вам - что же? - охота обратно тащиться?
Ещё бы! Кому охота?! Все музы давно отстали по пути, расползшись по тенистым кустам. Последняя, только-только доковылявшая до густых зарослей кипрея, поспешно высунулась оттуда с надеждой во взоре. Что, лентяйка? Подталкиваешь меня на безумие? Вот так - взять и сигануть с трёхэтажной высоты в руки первого встречного? Тебе надоело цедить для меня мученические рифмы, и ты мечтаешь о спокойной жизни на моей могиле?
С жестом безысходности муза закапывается в кипрей. Кипрей полыхает пунцовым огнём в полуденных лучах. Бешено цветущая розовая громадина! И за этим огнём - туманная бледность далей. А ширь такая, что захватывает дух! И кажется, вот-вот постигнешь бесконечность. А тишина! Только тренькает что-то живое в венчиках трав, да в вышине кружит да порою голос подаёт - а кто, не разберёшь. Никакой цивилизации! Никакой вибрации! Ни машин, ни асфальтов. Земля и небо. Так было и сто, и двести, и тысячу лет назад. И миллион... Начало мира. Первозданная природа. Тут, похоже, и люди первозданные. А что? Скажи мой собеседник - что во всём этом мире он единственный человек - поверю! Поверю, что на триллионы парсеков вокруг ни одной живой души. И что же удивляться, когда такой человек предлагает простую вещь: броситься вниз головой в приготовленные объятья. Ничего особенного.
Я в недоумении разглядываю его. Жилистый, пружинистый, под футболкой угадываются бугры плеч. А ведь поймает!
- Поймает! - все мои родственники и знакомые гневными ликами проступили в лазури чистых небес и дружно закрутили пальцами по бокам своих крепких и разумных лбов.
Я спохватываюсь и нервно смеюсь.
- Не верите? - мужчина тоже смеётся, но снисходительно. - Напрасно! Я обещаю. Можете не опасаться.
Какой уверенный тон! А почему он так уж уверен? Даже у бывалых мастеров бывают промашки. Его промашка - моя рубашка. Деревянная. Да может, он вообще сумасшедший с завышенной самооценкой?! Ведь разве будет нормальный человек ловить с обрыва кого ни попадя?!
- Девушка! - опять заговаривает он, - я знаю, что говорю. И раз я обещаю... Решайтесь, а то я тороплюсь! Я вас доведу до самой Тимоновки! Ну, мне просто жаль, если вы пойдёте обратно. Я действительно очень хочу вам помочь... И потом..., - всё это было сказано на одном дыхании, и крайне напористо, а тут возникла пауза. А следом рванулась фраза:
- Вдруг расстанемся - и больше никогда не встретимся?
"И что же тогда?", - изумляюсь я, но про себя. А вслух пытаюсь смеяться. Голос выдаёт дрожь, и я надвигаю шляпу на самый лоб:
- Ах, какой вы! Вам хочется встретиться?
Жду дерзкого взгляда - а встречаю простой и открытый.
- Хочется, - серьёзно говорит он, - я бы не сказал, да момент решительный. Будьте спокойны, я удержу. У вас сумка? Там что-то бьющееся? Зашвырну вам моток верёвки, привяжите и спустите заранее...
- Может, и мне по верёвке?
- Не выдержит.
Моток, утяжелённый прибрежным камнем, ложится у моих ног. Меткий мужик! Я с почтением оглядываю его. Он спокойно улыбается:
- Я Пётр. А вы?
А я медлю.
Если представляться, то своим собственным именем. Уж такие обстоятельства. Чего лукавить?
А симпатичный парень!
Муза с надеждой выглянула из кущ иван-чая. И тут же испугано пригнулась под запущенной в неё туфлей.
Стоп! Спятила, девушка? Первый раз видишь человека! Что за кипрей в голове?! Тебя что - непременно делом надо воспитывать, чтоб романтику поотбить? В конце концов - это неприлично - бросаться на незнакомого с высоты трёх этажей! Ничего с тобой не случится - ножками сходишь, не развалишься, полчасика туда-обратно, а музы твои отдохнут от тебя, ты им порядком надоела, и вообще - хватит ерундой заниматься, ближе к земле надо витать, и обстановка чтобы рабочая, и мозоли трудовые, и без всяких там... Ах, симпатичный?! Жалко мимо пройти? Ничего, пройдёшь!
Я пройду мимо, не назвавшись - и вернусь к развилке дороги. И всё будет нормально. Всё по-прежнему, всё как обычно.
Я никому ничем не обязана. Я иду своим путём. Легко и свободно. И вокруг так и будут расстилаться необозримые луга, и перелески потонут в заревом кипрее. И солнце не померкнет над головой. Так и должно быть!
Неужели секунду назад меня увлекли эти странные фантазии?! И я, мысленно оттолкнувшись мысками туфель, срывалась с края обрыва. Белая шляпа плавно летела куда-то в сторону. Белая шляпа закручивалась, как воздушный змей, а потом превращалась в бабочку и, трепеща лёгкими полями, уносилась за лес. И свистел в ушах ветер. И проносились ввысь глиняные стенки речной поймы, а мелкая речная рябь, стремительно приближаясь, обращалась в громадные морские валы. И меня принимали упруго и нежно их могучие пенистые гребни. И я качалась, замирая от восторга, и сердце дёргалось в груди и никак не вставало на место.
- Ну же! - подбадривает меня Пётр. А я, женщина без имени, всё стою над обрывом - не оборву никак блаженный полёт. Я падаю в его сильные руки. Падаю бесконечно. Много-много раз. И уже много-много лет. С того дня, когда кончиком туфли аккуратно сбросила вниз моток верёвки. Ни разу в жизни больше никто не предлагал мне прыгнуть с обрыва.
Помочь сайту
Поздравления
