"Моё детство и юность были беспросветными. Родные меня совсем не любили. Я ненавидел своих одноклассников, а они ненавидели меня. Учителя издевались надо мной: ставили в угол, выгоняли из класса, изводили двойками и постоянно жаловались на меня родителям".
Я думаю, не найдётся ни одного человека за тридцать, сорок, пятьдесят, кто бы смог подписаться под этими словами. Напротив, каждый с умилением вспоминает "школьные годы чудесные", когда мир был расцвечен яркими красками, все люди без исключения были весёлыми и жизнерадостными, пацанва носилась, как угорелая, по коридорам родной школы, а девчонки играли в классики и самозабвенно прыгали через скакалку.
Это сейчас дети сидят за своими компьютерами: играют в стрелялки и бегают от кровожадных монстров. А во времена моего детства компьютеров не было совсем, телефон был один на всю школу и стоял в кабинете у директора.
Зато были у нас совсем другие игры и развлечения. Помню прекрасно оборудованные слесарную и столярную мастерские, где каждому пацану давали в руки заготовку, напильник или рубанок, и за сорок пять минут он должен был изготовить деталь согласно прилагаемому чертежу по всем законам столярного искусства. Потом из этих кривых и косых деталей учитель труда вместе со старшеклассниками собирали деревянные автоматы, внешне почти совсем не отличавшиеся от настоящих.
И была у ребят и девчат моего поколения любимая всеми нами детская военно-спортивная игра "Зарница", к которой долго и упорно готовились: маршировали, разучивали строевые песни, ходили стрелять в тир из настоящих винтовок, а когда всё было готово, выезжали на хорошо, со знанием дела организованную игру. Делились на разведчиков и связистов, на рядовых и командиров, на следопытов и специалистов по спортивному ориентированию, которые легко ходили по азимуту и искали тайники с помощью миноискателей. Сами ставили палатки, разжигали сигнальные костры, бегали в атаку и брали "языка".
А вечером у костра - сколько было разговоров, воспоминаний, смеха, веселья, и песен... Ах, эти песни у костра! Ни в какое сравнение не идут они даже с самой крутой компьютерной игрой! И наши одухотворённые лица, чумазые от вкуснейшей наполовину обгоревшей в костре картошки!
Именно благодаря этим играм, когда приходило время, каждый уважающий себя парень считал своим долгом отслужить в армии. А те, кто не служил, при знакомстве с девушками, старались не говорить о своём позорном отлучении от нашего великого воинства, и 23-е февраля был для них самым чёрным из всех праздников. Не служившие не воспринимались всерьёз своими сверстниками. Странно, прошло ведь не так много времени, а как всё изменилось!
"Физкультура, пение, два труда, черчение" - это были наши любимые уроки. Как увлечённо мы гоняли мяч, разбиваясь на две команды! А импровизированные городки, где вместо фигур были консервные банки! Строгий учитель по рисованию, пытавшийся нам, балбесам, привить любовь к прекрасному... Прости нас, но ты так и остался непонятым!
Больше всего, я считаю, нам повезло с учителем пения. Был он лет на пять старше десятиклассников и звали его Николай Иванович, хотя иначе, чем "Пеником", никто из нас его не называл. Приходил он на урок с серьёзным видом, возможно, после очередного нагоняя у директора. Расчерчивал доску под нотный стан, вызывал самого отъявленного шалопая и давал тому какие-нибудь ноты для переписывания. Но уже через пару минут кто-то из нас задавал отвлекающий вопрос, и непроизвольно завязывалась беседа. Пеник воодушевлялся, глаза его загорались, и он начинал рассказывать случаи и приколы из своего детства. Эти рассказы были покруче любого "Ералаша", запоминались надолго и нередко по ходу жизни повторялись самыми способными из учеников. И ещё он рассказывал о музыке и музыкантах, что тоже непроизвольно откладывалось в наших головах, вызывая неподдельный интерес и желание подражать.
Пеник был весьма разносторонним и технически продвинутым человеком. Именно он настоял на покупке школой нескольких проигрывателей, и многие учителя начали разнообразить свои уроки аудиозаписями. Он привозил из областного центра виниловые пластинки с шедеврами классической музыки и распространял среди нас, учеников. Но писком одного из сезонов стали диафильмы, показываемые на белом матерчатом экране в сопровождении проигрывателя.
Толпы ребят ходили за Николаем Ивановичем, и у каждого был свой вопрос технического или творческого характера, который требовал немедленного разрешения. Кинокамера и проектор, купленные школой, принесли ему непререкаемый авторитет. Учитель английского языка, пускающий кольца папиросного дыма, попытка нырнуть в пруд, где воды по колено - всё это были шедевры нашего школьного немого кино.
Я уже не говорю о квартетах и школьном хоре, которые занимали призовые места на конкурсах самодеятельности. Джаз был в глухом запрете потому, что "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст". Но битловщина пробивалась через железный занавес, отделявший страну от Запада. Ходили по рукам пластинки, привезённые ОТТУДА, гремела радиопередача "Запишите на ваши магнитофоны", магнитофонные катушки с которой заслушивались до дыр. Появились первые ВИА, вокально-инструментальные ансамбли. И мы вместе с Пеником и учителем столярного труда начали лепить из подручных средств электрогитары, усилители, колонки.
Творческий процесс пошёл, и Николай Иванович с несколькими старшеклассниками выступали на летней эстраде, вызывая изумление и восторг зрителей. Казалось невероятным, что не подключённый к сети ящик издавал столь громкие звуки! Первые транзисторные приёмники были настоящим чудом. (Радио без проводов!) Ребята вместе с Пеником выступали на школьных вечерах, на танцах (так назывались тогда дискотеки), на конкурсах ВИА...
Уже потом я узнал, что наш любимый учитель пения окончил музыкальное училище, но не пошёл работать преподавателем. Не понравилась затхлая атмосфера и засилье классики. Увлечение техникой привело его в политехнический институт, который бросил, не доучился. Вот медицинский он окончил и впоследствии работал терапевтом в нашей поликлинике. Такие разносторонне одарённые неординарные личности преподавали в обычной средней школе в то время. Причём, мужчин-преподавателей было довольно много, и профессия учителя была очень даже престижной и неплохо оплачиваемой. Думали тогда об образовании и о будущем страны...
Как раз в это время появились так называемые "Шарманщики" - радиохулиганы. Из подручных материалов изготавливалась простейшая "Шарманка" - радиопередатчик, и ты уже мог вещать на краю средневолнового диапазона: "Алё, алё, я Фантомас! Для всех своих знакомых и персонально для Наташи передаю её любимые песни в исполнении..." Дальше включался магнитофон, и следовала музыка, которую не услышишь больше нигде, а гордый радиохулиган, оставив кого-нибудь на хозяйстве, выходил на улицу с транзисторным приёмником, из которого лилась не прошедшая цензуру (в основном, западная) музыка. Как это было круто! Шарманщики переговаривались друг с другом, делились новостями, а публика слушала, завидовала, и каждый мечтал быть на их месте.
Потом, спустя несколько лет, официально зарегистрированные радиолюбители совместно с милицией на специально оборудованной машине-радиоперехватчике ездили по городу, отлавливали "шарманщиков" и отбирали у них всю радиоаппаратуру, включая телевизоры, приёмники, магнитофоны. Милиция вваливалась в самый неподходящий момент, и участковый давал заключение: "Всё, Фантомас! Отшарманился, вырубай свою «шарманку»!" Жаловаться никому даже в голову не приходило: жива была ещё память о сталинских временах. «Фантомаса» ждала головомойка, а родителей - покупка нового телевизора и штраф.
А сколько ещё было разрешённых и запрещённых игр и развлечений: рыбалка, купание в окрестных прудах, походы в посадки, где просто так, без присмотра росли абрикосы, сливы, вишни. Какая вкусная была шелковица прямо с ветки, сидя верхом на дереве! Правда, после неё невозможно было отмыть губы и руки, а во рту было черно, как у самого злющего цепного пса. А стрельба из рогаток! А изготовление самодельных арбалетов, стрелявших проволочными пульками из натянутой резинки, а планеры на резиновой тяге, а воздушные змеи! Чего только не было!
Вместо нынешних "бомбочек" были свои, самодельные: в гайку закручивались два болта с разных сторон, а между ними помещалась сера со спичечных головок. Конструкция бросалась в костёр либо просто об стену и взрывалась с довольно громким хлопком. Разлетавшиеся при этом в разные стороны болты запросто могли уложить шутников на месте, но нас это совсем не пугало. Казалось, что жить мы будем вечно, и ничто не в состоянии прервать этого светлого праздника под названием жизнь.
При школе были кружки кордовых самолётов и ракетчиков. Но каждый хотел сделать свою, оригинальную конструкцию, чтобы летела "выше неба". И один такой «самодельщик» чуть не остался без глаз, когда ракета неожиданно взлетела и обожгла конструктору всё его лицо. Молодёжь в то время горела желанием заниматься техникой, создавать что-то новое, своё, совершенствоваться в выбранном направлении. А учиться на бухгалтера, юриста или торговца, как сейчас, считалось вовсе не престижным, а скорее смешным и нелепым.
Ещё ходили мы к шахтным терриконам собирать серу, извлечённую из земных глубин. Потом смешивали её с селитрой из старых респираторов, и полученную взрывоопасную смесь в бумажных пакетиках вечером, в сумерки, бросали на дорогу. Яркая вспышка под колёсами редких в те времена машин вызывала наш восторг и матерные крики испуганного шофёра, безуспешно гонявшегося за нами с монтировкой. А зимой вЕрхом блаженства было - проехаться на коньках, зацепившись крючком за медленно ползущий по ухабам автобус.
Но самый настоящий фурор производила конная телега старьевщика, который заезжал во дворы и менял самые красивые, нигде не виданные нами игрушки на тряпки, макулатуру и пустые бутылки. Тут уж всё, что было лишнего в наших домах, волшебным образом перемещалось в телегу, а мы с восхищением начинали осваивать полученное взамен богатство. Помню, самым дорогим у старьевщика был пугач, который только один раз купили, да и то в складчину. Стрелял он очень громко и был предметом зависти многих моих сверстников.
Сбор металлома и макулатуры был почётной обязанностью всех пионеров и комсомольцев, учеников школ. Бомжей тогда не было, и всё приходилось делать самим. Наш класс как-то занял первое место. Мы умудрились вместо того, чтобы собирать дырявые кастрюли и вёдра, прикатить с производства несколько парных колёс от вагонеток. Тяжеленные были колёса, но по ровному месту шли хорошо. Правда, через несколько дней подошла машина, и наш трофей отвезли на место, но зато все эти дни ребята из нашего класса ходили героями!
Вот так мы и жили. И неплохо, мне кажется, жили. Деревья были большими, а мир - разноцветным и пёстрым. Детство, детство... Нет, оно вернётся, но не к нам, к сожалению, а к нашим детям и внукам. И пусть им всегда будет светло и радостно в этой невообразимо прекрасной стране под названием детство.
[Скрыть]Регистрационный номер 0044556 выдан для произведения:
"Моё детство и юность были беспросветными. Родные меня совсем не любили. Я ненавидел своих одноклассников, а они ненавидели меня. Учителя издевались надо мной: ставили в угол, выгоняли из класса, изводили двойками и постоянно жаловались на меня родителям".
Я думаю, не найдётся ни одного человека за тридцать, сорок, пятьдесят, кто бы смог подписаться под этими словами. Напротив, каждый с умилением вспоминает "школьные годы чудесные", когда мир был расцвечен яркими красками, все люди без исключения были весёлыми и жизнерадостными, пацанва носилась, как угорелая, по коридорам родной школы, а девчонки играли в классики и самозабвенно прыгали через скакалку.
Это сейчас дети сидят за своими компьютерами: играют в стрелялки и бегают от кровожадных монстров. А во времена моего детства компьютеров не было совсем, телефон был один на всю школу и стоял в кабинете у директора.
Зато были у нас совсем другие игры и развлечения. Помню прекрасно оборудованные слесарную и столярную мастерские, где каждому пацану давали в руки заготовку, напильник или рубанок, и за сорок пять минут он должен был изготовить деталь согласно прилагаемому чертежу по всем законам столярного искусства. Потом из этих кривых и косых деталей учитель труда вместе со старшеклассниками собирали деревянные автоматы, внешне почти совсем не отличавшиеся от настоящих.
И была у ребят и девчат моего поколения любимая всеми нами детская военно-спортивная игра "Зарница", к которой долго и упорно готовились: маршировали, разучивали строевые песни, ходили стрелять в тир из настоящих винтовок, а когда всё было готово, выезжали на хорошо, со знанием дела организованную игру. Делились на разведчиков и связистов, на рядовых и командиров, на следопытов и специалистов по спортивному ориентированию, которые легко ходили по азимуту и искали тайники с помощью миноискателей. Сами ставили палатки, разжигали сигнальные костры, бегали в атаку и брали "языка".
А вечером у костра - сколько было разговоров, воспоминаний, смеха, веселья, и песен... Ах, эти песни у костра! Ни в какое сравнение не идут они даже с самой крутой компьютерной игрой! И наши одухотворённые лица, чумазые от вкуснейшей наполовину обгоревшей в костре картошки!
Именно благодаря этим играм, когда приходило время, каждый уважающий себя парень считал своим долгом отслужить в армии. А те, кто не служил, при знакомстве с девушками, старались не говорить о своём позорном отлучении от нашего великого воинства, и 23-е февраля был для них самым чёрным из всех праздников. Не служившие не воспринимались всерьёз своими сверстниками. Странно, прошло ведь не так много времени, а как всё изменилось!
"Физкультура, пение, два труда, черчение" - это были наши любимые уроки. Как увлечённо мы гоняли мяч, разбиваясь на две команды! А импровизированные городки, где вместо фигур были консервные банки! Строгий учитель по рисованию, пытавшийся нам, балбесам, привить любовь к прекрасному... Прости нас, но ты так и остался непонятым!
Больше всего, я считаю, нам повезло с учителем пения. Был он лет на пять старше десятиклассников и звали его Николай Иванович, хотя иначе, чем "Пеником", никто из нас его не называл. Приходил он на урок с серьёзным видом, возможно, после очередного нагоняя у директора. Расчерчивал доску под нотный стан, вызывал самого отъявленного шалопая и давал тому какие-нибудь ноты для переписывания. Но уже через пару минут кто-то из нас задавал отвлекающий вопрос, и непроизвольно завязывалась беседа. Пеник воодушевлялся, глаза его загорались, и он начинал рассказывать случаи и приколы из своего детства. Эти рассказы были покруче любого "Ералаша", запоминались надолго и нередко по ходу жизни повторялись самыми способными из учеников. И ещё он рассказывал о музыке и музыкантах, что тоже непроизвольно откладывалось в наших головах, вызывая неподдельный интерес и желание подражать.
Пеник был весьма разносторонним и технически продвинутым человеком. Именно он настоял на покупке школой нескольких проигрывателей, и многие учителя начали разнообразить свои уроки аудиозаписями. Он привозил из областного центра виниловые пластинки с шедеврами классической музыки и распространял среди нас, учеников. Но писком одного из сезонов стали диафильмы, показываемые на белом матерчатом экране в сопровождении проигрывателя.
Толпы ребят ходили за Николаем Ивановичем, и у каждого был свой вопрос технического или творческого характера, который требовал немедленного разрешения. Кинокамера и проектор, купленные школой, принесли ему непререкаемый авторитет. Учитель английского языка, пускающий кольца папиросного дыма, попытка нырнуть в пруд, где воды по колено - всё это были шедевры нашего школьного немого кино.
Я уже не говорю о квартетах и школьном хоре, которые занимали призовые места на конкурсах самодеятельности. Джаз был в глухом запрете потому, что "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст". Но битловщина пробивалась через железный занавес, отделявший страну от Запада. Ходили по рукам пластинки, привезённые ОТТУДА, гремела радиопередача "Запишите на ваши магнитофоны", магнитофонные катушки с которой заслушивались до дыр. Появились первые ВИА, вокально-инструментальные ансамбли. И мы вместе с Пеником и учителем столярного труда начали лепить из подручных средств электрогитары, усилители, колонки.
Творческий процесс пошёл, и Николай Иванович с несколькими старшеклассниками выступали на летней эстраде, вызывая изумление и восторг зрителей. Казалось невероятным, что не подключённый к сети ящик издавал столь громкие звуки! Первые транзисторные приёмники были настоящим чудом. (Радио без проводов!) Ребята вместе с Пеником выступали на школьных вечерах, на танцах (так назывались тогда дискотеки), на конкурсах ВИА...
Уже потом я узнал, что наш любимый учитель пения окончил музыкальное училище, но не пошёл работать преподавателем. Не понравилась затхлая атмосфера и засилье классики. Увлечение техникой привело его в политехнический институт, который бросил, не доучился. Вот медицинский он окончил и впоследствии работал терапевтом в нашей поликлинике. Такие разносторонне одарённые неординарные личности преподавали в обычной средней школе в то время. Причём, мужчин-преподавателей было довольно много, и профессия учителя была очень даже престижной и неплохо оплачиваемой. Думали тогда об образовании и о будущем страны...
Как раз в это время появились так называемые "Шарманщики" - радиохулиганы. Из подручных материалов изготавливалась простейшая "Шарманка" - радиопередатчик, и ты уже мог вещать на краю средневолнового диапазона: "Алё, алё, я Фантомас! Для всех своих знакомых и персонально для Наташи передаю её любимые песни в исполнении..." Дальше включался магнитофон, и следовала музыка, которую не услышишь больше нигде, а гордый радиохулиган, оставив кого-нибудь на хозяйстве, выходил на улицу с транзисторным приёмником, из которого лилась не прошедшая цензуру (в основном, западная) музыка. Как это было круто! Шарманщики переговаривались друг с другом, делились новостями, а публика слушала, завидовала, и каждый мечтал быть на их месте.
Потом, спустя несколько лет, официально зарегистрированные радиолюбители совместно с милицией на специально оборудованной машине-радиоперехватчике ездили по городу, отлавливали "шарманщиков" и отбирали у них всю радиоаппаратуру, включая телевизоры, приёмники, магнитофоны. Милиция вваливалась в самый неподходящий момент, и участковый давал заключение: "Всё, Фантомас! Отшарманился, вырубай свою «шарманку»!" Жаловаться никому даже в голову не приходило: жива была ещё память о сталинских временах. «Фантомаса» ждала головомойка, а родителей - покупка нового телевизора и штраф.
А сколько ещё было разрешённых и запрещённых игр и развлечений: рыбалка, купание в окрестных прудах, походы в посадки, где просто так, без присмотра росли абрикосы, сливы, вишни. Какая вкусная была шелковица прямо с ветки, сидя верхом на дереве! Правда, после неё невозможно было отмыть губы и руки, а во рту было черно, как у самого злющего цепного пса. А стрельба из рогаток! А изготовление самодельных арбалетов, стрелявших проволочными пульками из натянутой резинки, а планеры на резиновой тяге, а воздушные змеи! Чего только не было!
Вместо нынешних "бомбочек" были свои, самодельные: в гайку закручивались два болта с разных сторон, а между ними помещалась сера со спичечных головок. Конструкция бросалась в костёр либо просто об стену и взрывалась с довольно громким хлопком. Разлетавшиеся при этом в разные стороны болты запросто могли уложить шутников на месте, но нас это совсем не пугало. Казалось, что жить мы будем вечно, и ничто не в состоянии прервать этого светлого праздника под названием жизнь.
При школе были кружки кордовых самолётов и ракетчиков. Но каждый хотел сделать свою, оригинальную конструкцию, чтобы летела "выше неба". И один такой «самодельщик» чуть не остался без глаз, когда ракета неожиданно взлетела и обожгла конструктору всё его лицо. Молодёжь в то время горела желанием заниматься техникой, создавать что-то новое, своё, совершенствоваться в выбранном направлении. А учиться на бухгалтера, юриста или торговца, как сейчас, считалось вовсе не престижным, а скорее смешным и нелепым.
Ещё ходили мы к шахтным терриконам собирать серу, извлечённую из земных глубин. Потом смешивали её с селитрой из старых респираторов, и полученную взрывоопасную смесь в бумажных пакетиках вечером, в сумерки, бросали на дорогу. Яркая вспышка под колёсами редких в те времена машин вызывала наш восторг и матерные крики испуганного шофёра, безуспешно гонявшегося за нами с монтировкой. А зимой вЕрхом блаженства было - проехаться на коньках, зацепившись крючком за медленно ползущий по ухабам автобус.
Но самый настоящий фурор производила конная телега старьевщика, который заезжал во дворы и менял самые красивые, нигде не виданные нами игрушки на тряпки, макулатуру и пустые бутылки. Тут уж всё, что было лишнего в наших домах, волшебным образом перемещалось в телегу, а мы с восхищением начинали осваивать полученное взамен богатство. Помню, самым дорогим у старьевщика был пугач, который только один раз купили, да и то в складчину. Стрелял он очень громко и был предметом зависти многих моих сверстников.
Сбор металлома и макулатуры был почётной обязанностью всех пионеров и комсомольцев, учеников школ. Бомжей тогда не было, и всё приходилось делать самим. Наш класс как-то занял первое место. Мы умудрились вместо того, чтобы собирать дырявые кастрюли и вёдра, прикатить с производства несколько парных колёс от вагонеток. Тяжеленные были колёса, но по ровному месту шли хорошо. Правда, через несколько дней подошла машина, и наш трофей отвезли на место, но зато все эти дни ребята из нашего класса ходили героями!
Вот так мы и жили. И неплохо, мне кажется, жили. Деревья были большими, а мир - разноцветным и пёстрым. Детство, детство... Нет, оно вернётся, но не к нам, к сожалению, а к нашим детям и внукам. И пусть им всегда будет светло и радостно в этой невообразимо прекрасной стране под названием детство.