Семь дней для родины

Желтый карлик отведенной мне галактики осветил половину планеты, на которой я спал. Очнулся и подумал:

— Отличный день для творения, — ведь у меня в запасе было всего семь суток. Потом, как всякий образцовый демиург, я буду перенесен пунктуальным космическим ветром в другую галактику, чтобы и там установить Порядок.

От моего бодрствования над пустынными равнинами разразились пыльные бури, но я остановил их, и по мановению моей невидимой руки ломалась твердая корка земли, вздымались венцами и хребтами горы, змеились чернотой ущелья, хрустели границы новорожденных литосферных плит, красной светящейся кровью изливалась на поверхность горячая лава. Я с удовлетворением осматривал сотворенное, не находя в нем изъяна и готовясь ко второму божественному сну, но вдруг мне показалось, что я знаю очертания одной горы. Я кружил вокруг нее слева и справа, пока не вспомнил — Белуха! И сладость первых мигов творения улетучилась. Нехорошо, когда демиург стирает созданное, он не должен ошибаться, однако я вмиг издробил гору, очертания которой пришли из моей прошлой памяти. Белуха! Я помнил, как восходил на нее, будучи человеком, кто ж знал, что прекрасное воспоминание будет что червь, точащий мой разум бога. Оставив на месте горы равнину, я успокоился и заснул.

Утро второго дня творения было отравлено, потому что проклятая гора вновь поднималась копией прежней. Я покачал бы головой, если бы она у меня была, щелкнул бы пальцами, коли имел их, но в отсутствии тела всего лишь вспомнил эти причуды человеческого поведения и вновь уничтожил Белуху, потратив драгоценные секунды. Прочие посвятил мировым водам без отлагательств.

Мои реки были аметистово-фиолетовыми, и я позволял им течь вниз и вверх красивыми столбами, а по ложу созданного мной с тщательностью рельефа перемещаться не иначе, чем шарообразными каплями по одиночке или красивыми сиреневыми стаями, сверкающими на солнце. Я перебросил через наконец-то разделенные океанами континенты водяные радуги, предвкушая, как мои будущие существа научаться путешествовать по их стремительным дорогам. Но это потом, а пока я должен был успокоить разум и уснуть... Если бы одно озеро, разместившееся в чаше гор, не напомнило мне вытянутой формой Байкал. Это было славное глубокое озеро, но позволить себе таких повторений я не мог, и горы разошлись, оставляя воде лишь один путь — уйти глубоко под землю.

Чуть беспокоясь, я погрузился в ночные видения о мерном движении галактик, рождении и гибели звезд. Не о чем волноваться, в Великом Космосе демиурги должны мерить большими весами. Подумаешь, гора, подумаешь, озеро — все пыль в сравнении с Порядком. Но мой божественный взгляд поутру опять уткнулся в повторенные Белуху и Байкал, и душевное равновесие полетело к космическим чертям. Я прихлопнул гору и озеро, оставив на их месте пустыни. Тщетные надежды! Они восстали, как мертвецы, вновь, как будто я, бог, не мог обхитрить какую-то часть себя. Я решил позабыть о двойниках того, что жило когда-то в моем родном мире, засучил невидимые рукава и заставил грянуть первый гром, ведь третий день — для климата, согласно Уставу.

Без происшествий обошлись четвертый и пятый дни, предназначенные для тварей малых: я населил воду, воздух, почву и даже лаву такими существами, что в них и тени сходства не было с рыбами, птицами и зверями. Мои сияющие и поглощающие свет создания разбрелись по поверхности планеты, вступив в самый крепкий союз — трофический, и я не мог насмотреться на их яркие жизненные циклы. Удались!

Я подключился к божественному «радио», Музыке сфер. И несколько часов блаженствовал, как демиург, поработавший на славу. Солнце поднялось в шестой раз для моего пестрого, подвижного, играющего стихиями и тварями мира, а значит, пришло время для Человека. Я уже знал, какого хочу сотворить, и аметистовые волны океанов стали колыбельной для существ исключительных, с какой стороны ни посмотри. Чешуйчатые тела переливались металлическим блеском, три пары мощных лап имели острые когти, удлиненные пасти украшались прозрачными рядами клыков, а глаза имели трое век, чтобы под прикрытием каждого видеть удивительный мир с новой стороны.

Заалел на горизонте их первый закат, и, когда красные лучи пали на мои первые образцы, они вдруг застонали, неуклюже забарахтались на кромке вод, и я пришел в ужас, наблюдая, как мои люди разваливаются на куски. Я поднял одного из погибших детей, не зная даже, что делать, что же я сделал не так, и пеплом слетели останки с моих незримых пальцев. Но руки не оказались пусты — на них лежали другие люди. Две ноги, две руки, тонкая кожа, два глаза, два уха, один рот, один нос, волосы на голове... Я закричал, и Белуха содрогнулась, Байкал задрожал, пропущенные мной чайки, медведи и осетры забеспокоилась в своих стихиях. Люде же улыбнулись Создателю такими знакомыми улыбками. Золотоволосая так похожа на мою мать. А вот этот смуглый — на моего отца.

— Видимо, родное просто так не позабыть, — сказал я, сдаваясь, и бережно поставил первых людей на землю, не в море. — Так тому и быть, завтра скажу вам свое Первое Слово. А когда-нибудь вы построите корабли и встретитесь с такими же как вы с моей первой родины. И ведь даже не догадаетесь, что у вас на всех один источник.