Самюэль

            Море было тревожное. Море что-то чувствовало, хотя, конечно, никому не могло пожаловаться, и если билось оно о берега далёкой ещё земли, если налетало на борт корабля, то с тихой жалобой, с тихой мольбой, с непонятой просьбой. Ещё бы! Море  – сильное, беспощадное, неумолимое, привыкло к жизни и смерти, оно чётко знало грань между мирами, но сейчас происходило что-то непонятное: корабль, шедший по его волнам, ещё был напитан жизнью, ещё хранил людское тепло, но кому он принадлежал? Море знало и ужасалось – им владели ни живые. Но и не мёртвые.
            И море не понимало, как ему быть и чем встречать этот корабль. Море билось о его борта, море просило корабль уплыть прочь, не пугать и не путать себя.
–Морей ещё много, есть лучше и богаче меня, – стонало оно, уговаривая корабль отступить.
            Но корабль был упрямым. Кораблю было некуда деться. Перед кораблём был целый мир и ни одной цели.
***
–Капитан, – Хенсли знал, что не следует входить в каюту капитана в такой час. Это была привычка, традиция, которую вывели и приняли ещё давно: этот час принадлежит лишь одному человек и если только ситуация окончательно не вышла из-под контроля, нарушать покой этого часа не следует.
            Так было при жизни самого Хенсли, при жизни капитана и всей команды. Так оставалось и сейчас, когда их корабль и их существование замерло между мирами жизни и смерти, когда вся их сущность летела по беспощадному морю, пугая его.
            Но ситуация была той самой, вышедшей из-под контроля и Хенсли пришлось нарушить традицию.
–В чём дело? – спросил Самюэль. Он прекрасно знал в чём дело. Он всё слышал. Но ещё до того, как нашлось что слышать, он уже предполагал, что будет нечто подобное: годы научили его замечать взгляды, шелесты, ещё не оформленные в слова.
–Вас желает видеть…– Хенсли замялся. Он был славным помощником. Пожалуй, за все годы, включавшие в себя годы их муки зависания между мирами, Хенсли был лучшим старпомом. Он точно умел чувствовать настроение своего капитана, корабля, моря и команды. Он умел находить общий язык со всеми. Он прекрасно знал карты, умел ориентироваться по звёздам и владел, наверное, не меньше, чем десятком языков. Нет, знание многих языков – это не редкость для пирата, в конце концов, земли и люди разные попадаются на его пути, невольно научишься. Но Хенсли не просто обходился как многие пираты несколькими общими словами, включавшими в себя пару-тройку вопросов и десяток угроз разного уровня. Нет, Хенсли владел языками на должном, добродетельном уровне – он умел поддержать и разговор на самые разные темы, и прочесть, и на слух перевести – всё это было уже сложнее, всё это требовало лишних интеллектуальных затрат и уже не было так распространено. Но Хенсли с детства имел тягу к разным языкам и научился обращать этот интерес во что-то нужное.
            Самюэль умел ценить это. Хенсли иногда был незаменим. И сейчас он, раздираемый между всеми, кого он так научился чувствовать и понимать, явно мялся.
            Самюэль поспешил на помощь:
–Кто? Неужели морской дьявол?
            Хенсли передёрнуло.
–Ох, – капитан рассмеялся, – Хенсли, с нами произошло уже всё, что только могло произойти. Ну?
–Команда, вас желает видеть вся команда, – наконец, отозвался старпом. Весёлости и шутовства своего капитана он не разделял. Даже сейчас, когда они застыли между мирами, слова о морском дьяволе казались ему дурными и неподходящими. Он верил в то, что всегда может быть хуже, чем сейчас.
            Самюэль помедлил. Он готовился. Он ждал, что это случится. Сначала они все были напуганы. Потом веселились, пугая своим бессмертием забредшие на их путь корабли. Но это было давно. Проклятие, сковавшее их, уже не веселило и не пугало. Оно наводило тоску. Команда ждала ответа. Ждала спасения. Грабить они устали. Куда девать золото тем, кто ни жив, ни мёртв, и не может отойти от корабля? Они могут только зайти в порт, но не могут даже толком сойти на берег. Куда им деваться с их посудины? И сколько так будет ещё?
            Самюэль прекрасно помнил, как на их пути из чёрных глубин поднялась фигура. Переливаясь серебряным, будто бы лунным светом, она осмотрела их с высоты практически божьей. Но была ли та фигура богом? Едва ли.
            Они не были алчны. Они не были глупы или злобны. Они просто плыли и неведомая сила просто оказалась на их пути. Или они на её. И фигура, воплотив в себе эту силу, с какой-то издёвкой прокляла их – напуганных, замерших, ничтожных.
            Самюэль предполагал кто или что это было. Но сейчас это не имело значения.
–Иду, – решил капитан и поднялся с койки.
            Хенсли выдохнул. Он оставался верен своей жизни.
***
            Разумеется, они не ждали его для того, чтобы поздороваться. Каждый пират знает, что если капитана ждёт его команда  это уже тихий мятеж. Это пока недовольство. Оно ещё не оформлено в битву, в бойню, но это уже недалеко.
            Впрочем, какая могла быть бойня среди тех, кто оказался в одной нелепой ситуации? Они все попали под одно проклятие. Они все возомнили себя владыками морей. И фигура, восставшая из воды на их пути, не стерпела и прокляла, прокляла их вечностью.
            Она-то исчезла, а Самюэль остался один на один со своими людьми, с проклятыми людьми. И ему оставалось утешать их, а главное  спасти от безумия заточения на этом корабле.
–Ну, братья? – Самюэль сразу взял деловой тон. Словно они плыли и даже торопились, а не имели в запасе прорву времени. Самюэль не знал, вечность их ждёт или ещё сотня лет, будет ли им когда-нибудь дано прощение? Но он оставлял свои размышления себе. Команда не должна была о них знать. Если капитан показывает свои сомнения и колебания, если капитан показывает как он слаб, команда не слушает больше такого капитана. В мире живых это кончается мятежом и презрением, в мире, который держал их  это усиливало тоску, являло безумие и…всё то же презрение.
            «Не любовь вечна, совсем не любовь»,  мимолётно подумал Самюэль, пока команда, удивлённая его скорым приходом, собиралась у капитанского мостика, не решаясь оказаться близко.
–Ну? – подбадривал Самюэль, – что такое? В чём дело?
–Капитан…– смельчак нашёлся. Это был Лестер, квартирмейстер. Самюэль знал, что Лестер очень хотел получить себе прозвище и всегда и всюду представлялся как Кровавый Глаз, но внешность его была совершенно не разбойничья, не пиратская – невысокий, худой, светловолосый, весь какой-то хилый и нескладный  – он остался Лестером. Да, в боях он был яростен, но до боя ещё надо было дожить.
–Говори, – разрешил Самюэль.
–Капитан, что дальше? Мы прокляты. Мы не можем умереть. Мы не можем жить. Что нам делать, капитан? Мы привязаны к этому кораблю точно якоря. Куда нам деваться? Как поступить?
            Все эти вопросы были очень хорошими, но, как большинство самых хороших вопросов, ответов они не имели. Во всяком случае, в эту минуту.
            Как поступить? Они поступали по-разному. Когда пришло осознание, они впали в панику. Они стрелялись, они кололи друг друга шпагами, они прыгали за борт, пытались повеситься…
            Но всё было напрасно. Раны затягивались на глазах, пули падали с весёлым грохотом на палубу, верёвки, счёта которым не было, отпускали неудавшихся жертв, а волны терпеливо возвращали неудачника. И можно было болтаться в воде хоть сутки, хоть трое  – ни вода, ни акулы, ничего не брало. Бранящегося самоубийцу поднимали наверх.
            Потом они молились. Плакали, пили, снова молились, дрались, обвиняли друг друга, опять стрелялись. На молитвы никто не отвечал, на плач никто не отзывался, ром пьянил, но ненадолго, а драки и дуэли не вели к итогу.
            Пришлось успокоиться. Пришлось впасть в тоску, мрачно выполнять одни и те же обязанности.
            Но команда ждала ответа. Самюэль уже не раз подумал о том, что он хотя бы заперт здесь, между мирами, с теми, кого хорошо знает. Большая часть команды была уже не первый десяток раз при жизни в плавании с ним. Это было уже лучше. Команда имела крепкий дух, но даже самый крепкий дух приходилось укреплять.
            Нечасто, но всё же Самюэль должен был находить для них слова утешения, не зная толком, найдутся ли эти слова для него? но выхода не было. Не приходила смерть, не наступала жизнь. Они плыли.  Они не умирали.
–Лестер, мы не прокляты. Мы свободны. Мы свободны ото всех ветров и штормов. Они не берут нас и наш корабль.
            Такая позиция была у Самюэля с самого начала. он втолковывал: мы не прокляты, мы свободны, ничто не властно над нами, мы дети моря, а не рабы корабля и проклятия.
            Отчасти это помогало! Он даже сам уверовал. Немного уверовал. Каждому надо во что-то верить.
–Да,  братья, мы свободны. Те сухопутные крысы, что называют себя моряками, не знают моря так хорошо, как мы. Они зависят от погоды, они зависят от корабля, от воли моря, от воли морского дьявола и от воли всякого чудовища, что таится в морских глубинах. А мы? Разве мы зависим от этого? Разве мы обращаем внимание на погоду или на волнения моря?
–Не-ет, – слабо возразил боцман.  Славный пират, добрый малый, вполне оправдал своё прозвище – Уэйд Джентльмен  всегда был вежлив, а ещё давал выбор пленникам.
            Самюэль был против убийства пленников, но приходилось, чего скрывать? Но выбора Самюэль не давал. Стрелял лихо, мучений не приносил, убивал умело. А Уэйд Джентльмен, когда приходилось,  предлагал:
–Пуля, нож или море?
            Выглядит одним и тем же убийством, но пираты знали – это не так, шансы есть. Шансы есть у выбора «море».
–Кто там пищит? – поинтересовался Самюэль с нарочитой небрежностью. – Говорите как мужчины или молчите как рыбы.
–Нет! – гаркнуло уже несколько человек. Они ободрялись. А как было не ободриться, когда иной веры, кроме слов их капитана и не было? Они должны были верить. Они заставляли себя верить.
–И в чём дело? –  продолжал Самюэль, – я вас спрашиваю, братья, разве мы несчастны? Да мы золота награбили больше, чем все испанцы!
            Одобрительный гул встретил его слова. Здесь главное было не уточнять, что тратить это золото им, честно говоря, было негде. Они делали тайники, прямо в море и на маленьких островках, спрятанных в морях и океанах. Там они ходить могли, потому что нельзя было деться далеко от корабля и иначе уйти с острова. Сколько скопилось у них этих тайников? Самюэль не считал.
–Мы не можем умереть, так заметил Лестер,  – Самюэль переходил на самое сложное, – а разве мы хотим умереть? Нет, мы хотим жить. Мы хотим плавать в море, мы любим его, мы его дети, мы его сыны! Нам есть что вспомнить об этом море. Мы помним каждый шторм, обрушенный на нас. Море испытывает. Море терзает. Оно ждёт, что мы заплачем как портовые девки и попросимся, как сухопутные крысы, на берег. Морем владеет лишь сильный. А мы сильны?
–Да!
–Мы сила, капитан!
            Эффект был в общем-то достигнут, но Самюэль знал – самый лучший эффект нужно закрепить. Чтобы хватило на дольше.
–Так я вас спрашиваю, братья! Проклинать ли нам то, что мы здесь, привязаны к морю? Просить ли нам морского чёрта о снисхождении или своим терпением и своей силой обломать его рога? Я вас спрашиваю, братья, достойные ли мы морские мужи или нам следует просить об отставке? Ждать, когда нас сменят какие-нибудь трюмные вши, которые и моря не знают?
            Нет, конечно же нет. Комнада уже возражала лихо, оживлённо.
            Самюэль улыбался. Оставалось ещё одно  – цель. Это было настоящей проблемой. Куда плыть, когда они проплыли уже весь мир?
            Грабить? Убивать? Жечь? Нет, всё это было.
–Куда мы поплывём? Мы, нескованные ни жизнью, ни смертью, ни законом людским, ни словом божьим? А? куда? Куда хотите?
            Самюэль решил предоставить решение команде. Пусть помогут ему поставить цель. Это ведь и им нужно.
            Но команда впала в ступор. Ни слишком давно были в море, и оно сделалось для них одинаковым. Ожидание не оправдалось, пришлось прийти на помощь. Самюэль оглядел свою команду:
–Рыжий Генри, где ты потерял левую руку?
–В Нассау, капитан! – радостно отозвался Рыжий Генри – почётный и ни разу не слабый член абордажной команды, даром, что вместо левой руки обрубок.
–Так! – Самюэль улыбнулся, – А ты, Стервятник, где зарубил Седого Кидда?
–На Святой Марии, капитан! – канонир по прозвищу Стервятник был счастлив вниманием капитана. Как мало нужно было живым. Ещё меньше нужно было мёртвым. А тем, кто был ни тем и ни другим…
            Им хватало памяти. А у Самюэля была прекрасная память.
–Отлично! – капитан хмыкнул, – Джон?! Откуда ты родом?
            Джон был младше всех на корабле. Но он, определённо имел задатки славного пирата и достиг бы значительных высот, если бы не попал под проклятие, вызванное пиратской гордыней. А так  ему было одиннадцать лет, он подносил во время боя порох, и ему навсегда, до скончания проклятия, до прихода милосердия, было одиннадцать.
            Самюэлю даже было жаль его. он помнил, как Джон подбежал к нему сам во время захвата корабля, не обращая внимания на грабёж вокруг и испуг, и умолял взять его в команду. Сначала было смешно, а потом юнец выхватил тонкий нож и сказал, что убьёт себя, если ему откажут. Отчаяние Самюэль ценил и согласился. Между прочим, не пожалел. Джон был ловок и лихо отдавал приказы другим мальчикам, которые попадали на корабль, и имели задачу подносить порох во время битвы. Благо, в ночь проклятия их не было, Самюэль едва бы перенёс такой удар по совести.
            Самюэлю хватало Джона. Мальчик не отчаивался, не делал вид, что не понимает, но не отчаивался. Он ещё не вкусил жизни и мало что понимал о смерти, а уж тем более о наказании её отсутствием.
–С Антигуа… отозвался Джон, польщённый вниманием капитана.
–Прекрасно! – Самюэль кивнул и обратился уже к коку, – Стив, откуда была та девица, из-за которой ты подрался с Метким Уиллисом?
            Кок важно расправил плечи и отозвался:
–Галвестон, капитан!
–И хороша была? – подмигнул Самюэль.
–Стоила всего, – ответил кок. Он был уже в своей памяти. И это тоже было важно.
            Вообще, в пиратском мире портовые девки всего лишь необходимость, потребность, а привязка к ним – повод для шуток. Но никто не подсмеивался над коком. Историю ту знали все, и было в ней что-то такое, что не позволяло шутить даже прожжённым морским волкам. Хотя всё было известно – одни пираты захватили корабль, потом продали всех, кого ещё можно было продать после захвата, на ближайший остров. И в числе проданных была некая Марианна. Молодая, на свою беду ещё и красивая, нетронутая никакой хворью, она плыла на корабле к своему жениху вместе со своими родителями. Судьба распорядилась иначе. Судьба швырнула её от родителей и от жениха на пиратский остров, к матросне и смраду. Но тут ей впервые повезло – да, в мире порядочном это не было везением, но на Галвестоне это было счастьем – её приметил и назвал своей Меткий Уиллис –  мерзавец каких поискать, на самом деле, очень ревнивый и беспощадный к своим людям и к своим женщинам. Но он назвал Марианну, которая оставила своё фамильное имя в прошлой, счастливой и безмятежной жизни, своей. И та подчинилась, понимая, что в противном случае её ждёт. А потом на острове она встретилась со Стивом  молодым Стивом, ещё не коком, ещё не в команде Самюэля.
            Встреча была случайной, но судьбоносной. Было смешно и нелепо, но случилось чувство. Отчаянное, горькое, безысходное. А потом была драка с Метким Уиллисом, с трудом прекращённая друзьями, и побег  трусливый побег Стива и его нервное обещание:
–Я за тобой вернусь.
            Было и возвращение. Правда, оказалось, что возвращаться не к кому. Марианна приняла страшную смерть, хотя даже сподвижники Уиллиса отговаривали его от убийства несчастной, предлагали продать её, но он был неумолим. Мёртвую красавицу швырнули к ногам Стива, вернувшегося за ней, и предложили выпить за её здоровье.
            Позже, конечно, Стив отомстил. Он присоединился к Самюэлю, а тот схлестнулся с мерзавцем. И победил, потому что всегда побеждал и не знал, что можно проиграть. и Меткий Уиллис, без всякого, принятого Самюэлем суда, пошёл по доске с полного одобрения всей команды.
–Мы не будем его судить,  объяснил тогда Самюэль, – и не будем давать ему шанса. Он обидел одного из нас. И  он поплатится.
            Это было давно. Оставалась только память.
–Итак, путь намечен! – решил Самюэль, – запоминаем, друзья! Сначала мы плывём в Нассау. Затем  к Святой Марии. Затем Антигуа, и…Галвестон! Возражения?
            Возражений не было. Было ликование – у команды появилась цель. Малая, но даже малым довольствуется разум, когда искать и надеяться не на что.
–Мастер над парусами! – призвал Самюэль, – вы слышали своих братьев?
–Так точно, капитан!
            Мастер над парусами уже вовсю был в деле. Команда ликовала: есть, есть какой-то путь. А там, может быть, есть что-то интересное, и может быть надежда, а может и освобождение? А если нет – они дети моря, они его сыны и они плывут, плывут, пока есть куда плыть!
–Слава капитану!
–Слава Чёрному Сэму!
            Так громыхали голоса  радостные, счастливые голоса, которые меньше четверти назад были полны безнадёжности. Под эти крики Самюэль вернулся в свою каюту. Он утешал, но кто утешит его? он загордился, но какой из пиратов не загордился? Но фигура возникла на его пути. И что он должен был теперь делать? С кем ему советоваться? Он сам устал от корабля, от качки, от соли, разъедавшей не живую и не мёртвую кожу его рук.
            Он устал. Устал вдохновлять, устал выдумывать. Устал даже от этой усталости. Сна давно не было. Был путь, было море, были какие-то намеченные мелкие остановки, какой-то маршрут, а смысла не было, его приходилось искать и выдумывать на ходу.
            Снова стук.  Снова Хенсли.
–Опять ждут? – поинтересовался Самюэль всё с той же нарочитой беспечностью. – У меня уже горло иссохло.
            Хенсли протянул флягу с ромом.
–Капитан, как считаете, это навсегда?
            Самюэль отпил. Он думал. Он много думал об этом. Пока всё, что он понял, это то, что нет ничего страшнее слова «навсегда».
–Я не знаю, – лгать Самюэль не стал. – Та сила…она прокляла нас. Она сказала, что мы будем плыть, пока есть море. А я думаю, что море – это единственное, что навсегда.
–Может нам стоит просить прощения? – Хенсли был напряжён.
–У кого? – спросил Самюэль. – У кого, старпом? У моря? У той дряни? Нет, если мы будем просить прощения, мы станем рабами, мы станем слабыми, мы будем также прокляты, только ещё и унижены. Море запомнит наш позор.
 –Но та фигура…капитан, если она простит нас?
–А тебе надоело плыть?
            Хенсли помолчал. Он любил море.
–Я скучаю по твёрдости под ногами, – наконец он ответил. – Не думал, что смогу скучать, но всё же.
–Тогда ходи по потолку, – предложил Самюэль,  я не знаю чем тебе помочь.  Я не бог. Я только капитан. Капитан проклятого корабля и проклятых людей. И я сын моря. Даже если это море вечное.
–Я не отказываюсь, капитан!  – горячо заверил Хенсли. Но Самюэль и без того не сомневался в преданности старпома. Куда бы тот делся от вечности? От обещанной, а как там пойдёт – кто знает?
–Тогда что у тебя ещё?
–Ничего, капитан.
–Тогда разбуди меня через пару часов.
            И Самюэль демонстративно улёгся на койку. Хенсли оставалось только сдаться и оставить капитана. А тот лишь вздохнул: что он мог сделать? Только изображать что всё в порядке, что всё идёт так, как надо, и ничего, ничего не случилось. Они в море, это самое главное, а море может быть вечным, но едва ли это важно.
            Им надо плыть. Им просто нужно иметь какую-то цель и надежду. Самюэль мог её дать, но с ужасом думал о дне, когда его красноречие иссякнет.
            Он отвечал за своих людей и при жизни, и теперь. А что он мог дать им в безнадёжной вечности моря?
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2023

Регистрационный номер №0521887

от 23 октября 2023

[Скрыть] Регистрационный номер 0521887 выдан для произведения:             Море было тревожное. Море что-то чувствовало, хотя, конечно, никому не могло пожаловаться, и если билось оно о берега далёкой ещё земли, если налетало на борт корабля, то с тихой жалобой, с тихой мольбой, с непонятой просьбой. Ещё бы! Море  – сильное, беспощадное, неумолимое, привыкло к жизни и смерти, оно чётко знало грань между мирами, но сейчас происходило что-то непонятное: корабль, шедший по его волнам, ещё был напитан жизнью, ещё хранил людское тепло, но кому он принадлежал? Море знало и ужасалось – им владели ни живые. Но и не мёртвые.
            И море не понимало, как ему быть и чем встречать этот корабль. Море билось о его борта, море просило корабль уплыть прочь, не пугать и не путать себя.
–Морей ещё много, есть лучше и богаче меня, – стонало оно, уговаривая корабль отступить.
            Но корабль был упрямым. Кораблю было некуда деться. Перед кораблём был целый мир и ни одной цели.
***
–Капитан, – Хенсли знал, что не следует входить в каюту капитана в такой час. Это была привычка, традиция, которую вывели и приняли ещё давно: этот час принадлежит лишь одному человек и если только ситуация окончательно не вышла из-под контроля, нарушать покой этого часа не следует.
            Так было при жизни самого Хенсли, при жизни капитана и всей команды. Так оставалось и сейчас, когда их корабль и их существование замерло между мирами жизни и смерти, когда вся их сущность летела по беспощадному морю, пугая его.
            Но ситуация была той самой, вышедшей из-под контроля и Хенсли пришлось нарушить традицию.
–В чём дело? – спросил Самюэль. Он прекрасно знал в чём дело. Он всё слышал. Но ещё до того, как нашлось что слышать, он уже предполагал, что будет нечто подобное: годы научили его замечать взгляды, шелесты, ещё не оформленные в слова.
–Вас желает видеть…– Хенсли замялся. Он был славным помощником. Пожалуй, за все годы, включавшие в себя годы их муки зависания между мирами, Хенсли был лучшим старпомом. Он точно умел чувствовать настроение своего капитана, корабля, моря и команды. Он умел находить общий язык со всеми. Он прекрасно знал карты, умел ориентироваться по звёздам и владел, наверное, не меньше, чем десятком языков. Нет, знание многих языков – это не редкость для пирата, в конце концов, земли и люди разные попадаются на его пути, невольно научишься. Но Хенсли не просто обходился как многие пираты несколькими общими словами, включавшими в себя пару-тройку вопросов и десяток угроз разного уровня. Нет, Хенсли владел языками на должном, добродетельном уровне – он умел поддержать и разговор на самые разные темы, и прочесть, и на слух перевести – всё это было уже сложнее, всё это требовало лишних интеллектуальных затрат и уже не было так распространено. Но Хенсли с детства имел тягу к разным языкам и научился обращать этот интерес во что-то нужное.
            Самюэль умел ценить это. Хенсли иногда был незаменим. И сейчас он, раздираемый между всеми, кого он так научился чувствовать и понимать, явно мялся.
            Самюэль поспешил на помощь:
–Кто? Неужели морской дьявол?
            Хенсли передёрнуло.
–Ох, – капитан рассмеялся, – Хенсли, с нами произошло уже всё, что только могло произойти. Ну?
–Команда, вас желает видеть вся команда, – наконец, отозвался старпом. Весёлости и шутовства своего капитана он не разделял. Даже сейчас, когда они застыли между мирами, слова о морском дьяволе казались ему дурными и неподходящими. Он верил в то, что всегда может быть хуже, чем сейчас.
            Самюэль помедлил. Он готовился. Он ждал, что это случится. Сначала они все были напуганы. Потом веселились, пугая своим бессмертием забредшие на их путь корабли. Но это было давно. Проклятие, сковавшее их, уже не веселило и не пугало. Оно наводило тоску. Команда ждала ответа. Ждала спасения. Грабить они устали. Куда девать золото тем, кто ни жив, ни мёртв, и не может отойти от корабля? Они могут только зайти в порт, но не могут даже толком сойти на берег. Куда им деваться с их посудины? И сколько так будет ещё?
            Самюэль прекрасно помнил, как на их пути из чёрных глубин поднялась фигура. Переливаясь серебряным, будто бы лунным светом, она осмотрела их с высоты практически божьей. Но была ли та фигура богом? Едва ли.
            Они не были алчны. Они не были глупы или злобны. Они просто плыли и неведомая сила просто оказалась на их пути. Или они на её. И фигура, воплотив в себе эту силу, с какой-то издёвкой прокляла их – напуганных, замерших, ничтожных.
            Самюэль предполагал кто или что это было. Но сейчас это не имело значения.
–Иду, – решил капитан и поднялся с койки.
            Хенсли выдохнул. Он оставался верен своей жизни.
***
            Разумеется, они не ждали его для того, чтобы поздороваться. Каждый пират знает, что если капитана ждёт его команда  это уже тихий мятеж. Это пока недовольство. Оно ещё не оформлено в битву, в бойню, но это уже недалеко.
            Впрочем, какая могла быть бойня среди тех, кто оказался в одной нелепой ситуации? Они все попали под одно проклятие. Они все возомнили себя владыками морей. И фигура, восставшая из воды на их пути, не стерпела и прокляла, прокляла их вечностью.
            Она-то исчезла, а Самюэль остался один на один со своими людьми, с проклятыми людьми. И ему оставалось утешать их, а главное  спасти от безумия заточения на этом корабле.
–Ну, братья? – Самюэль сразу взял деловой тон. Словно они плыли и даже торопились, а не имели в запасе прорву времени. Самюэль не знал, вечность их ждёт или ещё сотня лет, будет ли им когда-нибудь дано прощение? Но он оставлял свои размышления себе. Команда не должна была о них знать. Если капитан показывает свои сомнения и колебания, если капитан показывает как он слаб, команда не слушает больше такого капитана. В мире живых это кончается мятежом и презрением, в мире, который держал их  это усиливало тоску, являло безумие и…всё то же презрение.
            «Не любовь вечна, совсем не любовь»,  мимолётно подумал Самюэль, пока команда, удивлённая его скорым приходом, собиралась у капитанского мостика, не решаясь оказаться близко.
–Ну? – подбадривал Самюэль, – что такое? В чём дело?
–Капитан…– смельчак нашёлся. Это был Лестер, квартирмейстер. Самюэль знал, что Лестер очень хотел получить себе прозвище и всегда и всюду представлялся как Кровавый Глаз, но внешность его была совершенно не разбойничья, не пиратская – невысокий, худой, светловолосый, весь какой-то хилый и нескладный  – он остался Лестером. Да, в боях он был яростен, но до боя ещё надо было дожить.
–Говори, – разрешил Самюэль.
–Капитан, что дальше? Мы прокляты. Мы не можем умереть. Мы не можем жить. Что нам делать, капитан? Мы привязаны к этому кораблю точно якоря. Куда нам деваться? Как поступить?
            Все эти вопросы были очень хорошими, но, как большинство самых хороших вопросов, ответов они не имели. Во всяком случае, в эту минуту.
            Как поступить? Они поступали по-разному. Когда пришло осознание, они впали в панику. Они стрелялись, они кололи друг друга шпагами, они прыгали за борт, пытались повеситься…
            Но всё было напрасно. Раны затягивались на глазах, пули падали с весёлым грохотом на палубу, верёвки, счёта которым не было, отпускали неудавшихся жертв, а волны терпеливо возвращали неудачника. И можно было болтаться в воде хоть сутки, хоть трое  – ни вода, ни акулы, ничего не брало. Бранящегося самоубийцу поднимали наверх.
            Потом они молились. Плакали, пили, снова молились, дрались, обвиняли друг друга, опять стрелялись. На молитвы никто не отвечал, на плач никто не отзывался, ром пьянил, но ненадолго, а драки и дуэли не вели к итогу.
            Пришлось успокоиться. Пришлось впасть в тоску, мрачно выполнять одни и те же обязанности.
            Но команда ждала ответа. Самюэль уже не раз подумал о том, что он хотя бы заперт здесь, между мирами, с теми, кого хорошо знает. Большая часть команды была уже не первый десяток раз при жизни в плавании с ним. Это было уже лучше. Команда имела крепкий дух, но даже самый крепкий дух приходилось укреплять.
            Нечасто, но всё же Самюэль должен был находить для них слова утешения, не зная толком, найдутся ли эти слова для него? но выхода не было. Не приходила смерть, не наступала жизнь. Они плыли.  Они не умирали.
–Лестер, мы не прокляты. Мы свободны. Мы свободны ото всех ветров и штормов. Они не берут нас и наш корабль.
            Такая позиция была у Самюэля с самого начала. он втолковывал: мы не прокляты, мы свободны, ничто не властно над нами, мы дети моря, а не рабы корабля и проклятия.
            Отчасти это помогало! Он даже сам уверовал. Немного уверовал. Каждому надо во что-то верить.
–Да,  братья, мы свободны. Те сухопутные крысы, что называют себя моряками, не знают моря так хорошо, как мы. Они зависят от погоды, они зависят от корабля, от воли моря, от воли морского дьявола и от воли всякого чудовища, что таится в морских глубинах. А мы? Разве мы зависим от этого? Разве мы обращаем внимание на погоду или на волнения моря?
–Не-ет, – слабо возразил боцман.  Славный пират, добрый малый, вполне оправдал своё прозвище – Уэйд Джентльмен  всегда был вежлив, а ещё давал выбор пленникам.
            Самюэль был против убийства пленников, но приходилось, чего скрывать? Но выбора Самюэль не давал. Стрелял лихо, мучений не приносил, убивал умело. А Уэйд Джентльмен, когда приходилось,  предлагал:
–Пуля, нож или море?
            Выглядит одним и тем же убийством, но пираты знали – это не так, шансы есть. Шансы есть у выбора «море».
–Кто там пищит? – поинтересовался Самюэль с нарочитой небрежностью. – Говорите как мужчины или молчите как рыбы.
–Нет! – гаркнуло уже несколько человек. Они ободрялись. А как было не ободриться, когда иной веры, кроме слов их капитана и не было? Они должны были верить. Они заставляли себя верить.
–И в чём дело? –  продолжал Самюэль, – я вас спрашиваю, братья, разве мы несчастны? Да мы золота награбили больше, чем все испанцы!
            Одобрительный гул встретил его слова. Здесь главное было не уточнять, что тратить это золото им, честно говоря, было негде. Они делали тайники, прямо в море и на маленьких островках, спрятанных в морях и океанах. Там они ходить могли, потому что нельзя было деться далеко от корабля и иначе уйти с острова. Сколько скопилось у них этих тайников? Самюэль не считал.
–Мы не можем умереть, так заметил Лестер,  – Самюэль переходил на самое сложное, – а разве мы хотим умереть? Нет, мы хотим жить. Мы хотим плавать в море, мы любим его, мы его дети, мы его сыны! Нам есть что вспомнить об этом море. Мы помним каждый шторм, обрушенный на нас. Море испытывает. Море терзает. Оно ждёт, что мы заплачем как портовые девки и попросимся, как сухопутные крысы, на берег. Морем владеет лишь сильный. А мы сильны?
–Да!
–Мы сила, капитан!
            Эффект был в общем-то достигнут, но Самюэль знал – самый лучший эффект нужно закрепить. Чтобы хватило на дольше.
–Так я вас спрашиваю, братья! Проклинать ли нам то, что мы здесь, привязаны к морю? Просить ли нам морского чёрта о снисхождении или своим терпением и своей силой обломать его рога? Я вас спрашиваю, братья, достойные ли мы морские мужи или нам следует просить об отставке? Ждать, когда нас сменят какие-нибудь трюмные вши, которые и моря не знают?
            Нет, конечно же нет. Комнада уже возражала лихо, оживлённо.
            Самюэль улыбался. Оставалось ещё одно  – цель. Это было настоящей проблемой. Куда плыть, когда они проплыли уже весь мир?
            Грабить? Убивать? Жечь? Нет, всё это было.
–Куда мы поплывём? Мы, нескованные ни жизнью, ни смертью, ни законом людским, ни словом божьим? А? куда? Куда хотите?
            Самюэль решил предоставить решение команде. Пусть помогут ему поставить цель. Это ведь и им нужно.
            Но команда впала в ступор. Ни слишком давно были в море, и оно сделалось для них одинаковым. Ожидание не оправдалось, пришлось прийти на помощь. Самюэль оглядел свою команду:
–Рыжий Генри, где ты потерял левую руку?
–В Нассау, капитан! – радостно отозвался Рыжий Генри – почётный и ни разу не слабый член абордажной команды, даром, что вместо левой руки обрубок.
–Так! – Самюэль улыбнулся, – А ты, Стервятник, где зарубил Седого Кидда?
–На Святой Марии, капитан! – канонир по прозвищу Стервятник был счастлив вниманием капитана. Как мало нужно было живым. Ещё меньше нужно было мёртвым. А тем, кто был ни тем и ни другим…
            Им хватало памяти. А у Самюэля была прекрасная память.
–Отлично! – капитан хмыкнул, – Джон?! Откуда ты родом?
            Джон был младше всех на корабле. Но он, определённо имел задатки славного пирата и достиг бы значительных высот, если бы не попал под проклятие, вызванное пиратской гордыней. А так  ему было одиннадцать лет, он подносил во время боя порох, и ему навсегда, до скончания проклятия, до прихода милосердия, было одиннадцать.
            Самюэлю даже было жаль его. он помнил, как Джон подбежал к нему сам во время захвата корабля, не обращая внимания на грабёж вокруг и испуг, и умолял взять его в команду. Сначала было смешно, а потом юнец выхватил тонкий нож и сказал, что убьёт себя, если ему откажут. Отчаяние Самюэль ценил и согласился. Между прочим, не пожалел. Джон был ловок и лихо отдавал приказы другим мальчикам, которые попадали на корабль, и имели задачу подносить порох во время битвы. Благо, в ночь проклятия их не было, Самюэль едва бы перенёс такой удар по совести.
            Самюэлю хватало Джона. Мальчик не отчаивался, не делал вид, что не понимает, но не отчаивался. Он ещё не вкусил жизни и мало что понимал о смерти, а уж тем более о наказании её отсутствием.
–С Антигуа… отозвался Джон, польщённый вниманием капитана.
–Прекрасно! – Самюэль кивнул и обратился уже к коку, – Стив, откуда была та девица, из-за которой ты подрался с Метким Уиллисом?
            Кок важно расправил плечи и отозвался:
–Галвестон, капитан!
–И хороша была? – подмигнул Самюэль.
–Стоила всего, – ответил кок. Он был уже в своей памяти. И это тоже было важно.
            Вообще, в пиратском мире портовые девки всего лишь необходимость, потребность, а привязка к ним – повод для шуток. Но никто не подсмеивался над коком. Историю ту знали все, и было в ней что-то такое, что не позволяло шутить даже прожжённым морским волкам. Хотя всё было известно – одни пираты захватили корабль, потом продали всех, кого ещё можно было продать после захвата, на ближайший остров. И в числе проданных была некая Марианна. Молодая, на свою беду ещё и красивая, нетронутая никакой хворью, она плыла на корабле к своему жениху вместе со своими родителями. Судьба распорядилась иначе. Судьба швырнула её от родителей и от жениха на пиратский остров, к матросне и смраду. Но тут ей впервые повезло – да, в мире порядочном это не было везением, но на Галвестоне это было счастьем – её приметил и назвал своей Меткий Уиллис –  мерзавец каких поискать, на самом деле, очень ревнивый и беспощадный к своим людям и к своим женщинам. Но он назвал Марианну, которая оставила своё фамильное имя в прошлой, счастливой и безмятежной жизни, своей. И та подчинилась, понимая, что в противном случае её ждёт. А потом на острове она встретилась со Стивом  молодым Стивом, ещё не коком, ещё не в команде Самюэля.
            Встреча была случайной, но судьбоносной. Было смешно и нелепо, но случилось чувство. Отчаянное, горькое, безысходное. А потом была драка с Метким Уиллисом, с трудом прекращённая друзьями, и побег  трусливый побег Стива и его нервное обещание:
–Я за тобой вернусь.
            Было и возвращение. Правда, оказалось, что возвращаться не к кому. Марианна приняла страшную смерть, хотя даже сподвижники Уиллиса отговаривали его от убийства несчастной, предлагали продать её, но он был неумолим. Мёртвую красавицу швырнули к ногам Стива, вернувшегося за ней, и предложили выпить за её здоровье.
            Позже, конечно, Стив отомстил. Он присоединился к Самюэлю, а тот схлестнулся с мерзавцем. И победил, потому что всегда побеждал и не знал, что можно проиграть. и Меткий Уиллис, без всякого, принятого Самюэлем суда, пошёл по доске с полного одобрения всей команды.
–Мы не будем его судить,  объяснил тогда Самюэль, – и не будем давать ему шанса. Он обидел одного из нас. И  он поплатится.
            Это было давно. Оставалась только память.
–Итак, путь намечен! – решил Самюэль, – запоминаем, друзья! Сначала мы плывём в Нассау. Затем  к Святой Марии. Затем Антигуа, и…Галвестон! Возражения?
            Возражений не было. Было ликование – у команды появилась цель. Малая, но даже малым довольствуется разум, когда искать и надеяться не на что.
–Мастер над парусами! – призвал Самюэль, – вы слышали своих братьев?
–Так точно, капитан!
            Мастер над парусами уже вовсю был в деле. Команда ликовала: есть, есть какой-то путь. А там, может быть, есть что-то интересное, и может быть надежда, а может и освобождение? А если нет – они дети моря, они его сыны и они плывут, плывут, пока есть куда плыть!
–Слава капитану!
–Слава Чёрному Сэму!
            Так громыхали голоса  радостные, счастливые голоса, которые меньше четверти назад были полны безнадёжности. Под эти крики Самюэль вернулся в свою каюту. Он утешал, но кто утешит его? он загордился, но какой из пиратов не загордился? Но фигура возникла на его пути. И что он должен был теперь делать? С кем ему советоваться? Он сам устал от корабля, от качки, от соли, разъедавшей не живую и не мёртвую кожу его рук.
            Он устал. Устал вдохновлять, устал выдумывать. Устал даже от этой усталости. Сна давно не было. Был путь, было море, были какие-то намеченные мелкие остановки, какой-то маршрут, а смысла не было, его приходилось искать и выдумывать на ходу.
            Снова стук.  Снова Хенсли.
–Опять ждут? – поинтересовался Самюэль всё с той же нарочитой беспечностью. – У меня уже горло иссохло.
            Хенсли протянул флягу с ромом.
–Капитан, как считаете, это навсегда?
            Самюэль отпил. Он думал. Он много думал об этом. Пока всё, что он понял, это то, что нет ничего страшнее слова «навсегда».
–Я не знаю, – лгать Самюэль не стал. – Та сила…она прокляла нас. Она сказала, что мы будем плыть, пока есть море. А я думаю, что море – это единственное, что навсегда.
–Может нам стоит просить прощения? – Хенсли был напряжён.
–У кого? – спросил Самюэль. – У кого, старпом? У моря? У той дряни? Нет, если мы будем просить прощения, мы станем рабами, мы станем слабыми, мы будем также прокляты, только ещё и унижены. Море запомнит наш позор.
 –Но та фигура…капитан, если она простит нас?
–А тебе надоело плыть?
            Хенсли помолчал. Он любил море.
–Я скучаю по твёрдости под ногами, – наконец он ответил. – Не думал, что смогу скучать, но всё же.
–Тогда ходи по потолку, – предложил Самюэль,  я не знаю чем тебе помочь.  Я не бог. Я только капитан. Капитан проклятого корабля и проклятых людей. И я сын моря. Даже если это море вечное.
–Я не отказываюсь, капитан!  – горячо заверил Хенсли. Но Самюэль и без того не сомневался в преданности старпома. Куда бы тот делся от вечности? От обещанной, а как там пойдёт – кто знает?
–Тогда что у тебя ещё?
–Ничего, капитан.
–Тогда разбуди меня через пару часов.
            И Самюэль демонстративно улёгся на койку. Хенсли оставалось только сдаться и оставить капитана. А тот лишь вздохнул: что он мог сделать? Только изображать что всё в порядке, что всё идёт так, как надо, и ничего, ничего не случилось. Они в море, это самое главное, а море может быть вечным, но едва ли это важно.
            Им надо плыть. Им просто нужно иметь какую-то цель и надежду. Самюэль мог её дать, но с ужасом думал о дне, когда его красноречие иссякнет.
            Он отвечал за своих людей и при жизни, и теперь. А что он мог дать им в безнадёжной вечности моря?
 
 

 

Дверь

Лихая