ПУКШЕНЬГА

                                                                                         Глава  первая

Из Москвы мы должны были выехать в середине ноября. Мы направлялись на север, туда, где мы ещё ни разу не были, где можно было встретить белого медведя и увидеть во всей его красе и неповторимости Северное сияние.

Так, по крайней мере, говорили между собой взрослые.

У нас же в Москве уже неделю шёл мелкий, промозглый дождик. Было сыро и слякотно.

 Мы уезжали всей семьёй: отец, мама, мы с братом, и Смерчь – огромная восточно-европейскаяовчарка, несколько лет назад подаренная нам папиными друзьями.

 Смерчь был в наморднике – это ему совершенно не нравилось, и он всё старалсяпередней лапой  стащить его, дажетёрсяголовой об землю и заборчики.

 Мы вышли на перрон вокзала, когда по радио кто-то гнусавым неразборчивым голосом, скороговоркой, объявил посадку на поезд Москва-Архангельск.

Поезд, похожий на зелёную гусеницу, стоял у второй платформы и ждал своих пассажиров.Паровоз, как застоявшаяся лошадь, изредка выпускал из своих железных ноздрей пар и пофыркивал.

 Заняв своё купе, разложив чемоданы и сумки по багажным ящикам, мы с       нетерпением стали ждать отправления.

В окно вагона я первым увидел, как на перрон вышел человек в железнодорожной форме с красной фуражкой на голове и, вытащив из футляра зелёныйфлажок, поднял над собой.

Совершенно неожиданно здание вокзала поехало в сторону.Мы даже не почувствовали толчка, или что ещё там может быть при отправлении поезда: просто вокзал вместе с провожающими, мороженщиком и человеком с флажком медленно поплыл в сторону, не туда, куда нам надо было ехать, а в обратную сторону.

 По-видимому, паровозом управлял опытный машинист - он знал, куда надо ехать вокзалу, а куда нам.

 На перроне провожающие прощально махали руками и что-то кричали вслед уходящим от них вагонам. Какая-то женщина быстро шла за нашимвагоном, ичто-то говорила в окно соседнего купе.

Послышался первый, затем, через небольшой промежуток времени, второй перестук колёс на стыках рельсов, а затем зачастил, зачастил всё убыстряясь и убыстряясь.

Назад уплывали последние станционные постройки, затем, появился и пропал семафор, с поднятой красной рукой. А потомкакие-то будки со стрелочниками в красных фуражках и с зелёными флажками в руках.

 Простучав колёсами на последней переводной стрелке, поезд вместе с пассажирами вырвался из  столицы, и помчался, отсчитывая телеграфные столбы и километры…

 Ураа! Мы едем на Север! Мы едем в край белых медведей! Так, по незнанию, думали мы сбратом. Прощай Москва!

 Поезд шёл себе и шёл, то с ходу проскакивая, то останавливаясь на каких- то станциях и полустанках. Мы с братом валялись на верхних полках вагона и смотрели на проплывающий за окном пейзаж.

Мимо проносились небольшие рощицы и деревеньки с пасущимися на выгоне коровами и гусями. Коровы поворачивали в сторону проходящего поезда головы и печальными глазами провожали его. Они, наверное, завидовали нам, людям, едущим в этом поезде. Конечно  же, завидовали, они тоже хотели быпрокатиться в нём, и посмотреть, чтоже такого интересного  есть вдругих краях, а у них нет.

 Несколько раз навстречу нам с шумом и грохотом проносились грузовые и пассажирские поезда.

Телеграфные столбы, связанные между собой множеством проводов, вышагивали от горизонта до горизонта. Они, то бежали по равнине,товзбирались на пригорок, а то вдруг, неожиданно, пропадали за лесопосадочнойполосой.

 Несколькоразнаш поезд проскакивал по железнодорожныммостам, переброшеннымчерез неглубокиеречушки.

Создавалось впечатление, что мы стоим на месте, а всё, что мы видели в окне, двигалось куда-то назад само по себе.

Всё это увлекало нас, имы,загадывая и споря, какая картина появитсяза следующим поворотом, весело проводили время в дороге. Нам совершенно некогда  было скучать.

 Через пару дней картина за вагонным окном стала резко меняться: небо ещё больше нахмурилось,покрылось какими-то, свинцового цвета,  тучами. Затем, незаметно пошёл снег, сначала мелкий, потом повалил крупными пушистымихлопьями. Он шёл весьдень.

Снегбелым покрывалом накрыл всю землю, крыши домов, налипнул на ветви деревьев и провода. Верхушки телеграфных столбов, как грибными шляпками, тоже покрылись снегом.

За стеклом вагонного окна видимость, из-за постоянно падающего снега,стала плохой. Стало как-то даже неинтересно смотреть вокно.

 В вагоне весь день был включён свет, и я, чтобы как-тоубить время, занялся чтением, а братишка, повернувшись лицом к вагонной стенке, наверное, решил вздремнуть.

К ночи занялся ветер. Он как-то сразу загудел, засвистел, закружил в весёлом  танце, падающий снег. Начался буран. В вагоне моментально похолодало, а потом и вовсе стало холодно, словно вагон вообще не отапливался.  

Чтобы  не  замёрзнутьокончательно, пришлось закутываться в одеяла.

А буран всё усиливался. Порывы ветра налетали на поезд, билисьв окна, бросались охапками снега, и выли, выли, выли!

Вагон под их мощными и настойчивыми усилиями раскачивался и содрогался.

 Поезд, сбавив скорость и часто подавая гудки, медленно пробирался сквозь  обезумевшую пургу.

Было  немного  страшновато, особенно, когда паровоз гудел.

 Рано  вечером, не найдя, чем таким интересным заняться, я по примеру брата тоже решил лечьспать, и даже не заметил, как уснул.

                                                        Глава вторая

Разбудил меня не перестук вагонных колёс, а какое-то непонятное повизгивание и порыкивание, переходящее в поскуливание, и вроде как в детский плач.

Я нагнулся с полки и посмотрел вниз. Мама и папа спали, а Смерчь тоже лежал, и с укоризной смотрел на меня, словно хотел сказать или спросить - «И чего не спиться человеку в такую рань?»

Значит, поезд стоит, догадался я.

Выглянув в окно, я ничего не увидел, кроме разбушевавшейся, рассвирепевшей вьюги. Она завывала,рычала и визжала, как большой взбесившийся зверь.

В купе было так холодно, что изо рта придыхании вылеталпар.

По-видимому, моя возня разбудила всех.

Отец, поднявшись, решил сходить в вагон-ресторан, чтобы купить еды, но вскоре вернулся ни с чем, и на наши удивлённо-вопросительныевзгляды, сказал, что гармошку тамбурного перехода оторваловетром и неизвестно куда унесло. Скорость ветра так огромна, что перейти из вагона в вагон совершенно невозможно. Один пассажир, сказал папа,  сделал попытку перебраться, но его сбило с ног и чуть не унесло ветром. Совместными усилиями других пассажиров его еле спасли.

Мама пошла к проводнику вагона,  спросить о нашем местоположении. Вернувшись, она с грустью сказала - оказывается, мы стоим в степи, в двухстах пятидесяти километрах отАрхангельска, а впереди нашего поезда, доходящие до полутора-двух метров снежныезаносы. Паровоз их пробить не может и нам придётся ждать снегоочиститель, который должен вскоре прийти из Архангельска.

Прошёл день - буран не прекратился.

Ветер всё также налетал на поезд и сыпал снегом. Вагон покачивало, а иногда он, словно в ознобе, вздрагивал.

 На вторые сутки вьюга, набесившись и натешившись вволю, вывалив на нас весь свой запас снега, наконец-то утихомирилась.

Светило солнце, на небе ни облачка.

Пассажиры по одному, по двое, а то и небольшими группами начали выходить из вагонов. Спускаться по вагонной лесенке приходилось только до середины – до самого горизонта расстилался ровный снежный наст, покрытый твёрдой ледяной коркой. Он блестел, искрился, вспыхивал радугой под лучами яркого северного солнца.

 Метров за триста-триста пятьдесят от людей, вдоль поезда цепочкой бежала небольшая стая волков. Я впервые видел их так близко, и так свободно живущих в бескрайней заснеженной степи. Раньше они мне встречались только в неволе, в железной клетке Московского зоопарка, а  больше нет, нигде не видел.

 Паровоз, выпустив клуб пара в морозный воздух,басовито рявкнул: машинист, наверно шутки ради, нажал на гудок.

Волки приостановились, повернули лобастые, с настороженно торчащими ушами головы в сторону поезда и, убедившись в отсутствии какой-либоопасности для себя, трусцой побежалидальше.

Хорошо, что Смерчь находится в закрытом купе, и не увидел их, подумал я. Он бы непременно кинулся к волкам и завязал драку. Могла произойти трагедия.

 Как впоследствиивыразился папа - «Смерчь, один против всей стаи? Нет,он не справился бы с ними, ипал бы геройской смертью  на  поле брани!». Я, когда увидел волков, тоже так подумал о Смерче.

Пошли третьи сутки нашего стояния в снежномплену: днём всё также светило солнце, а в небе – голубом и морозном, ни облачка.

В вагоне от холода неуютно. ДажеСмерчь, забравшись на вагонную полку, свернулся клубком и укрыл носхвостом.

Проводник вагона каждый день ходил к паровозу и в вёдрах приносилуголь, и топил печку,чтобы сохранить, как он сказал, при этом сокрушённо разведя руками,хотя бы видимость тепла в вагоне.

 Вода закончилась, свои продукты мы до последнейкрошки съели. В вагон-ресторане продукты тоже закончились, пусто – хоть шаром покати!

Кто-то из пассажиров предложил для добывания воды растапливать снег в титане.

Начали вёдрами носить снег.

Эта немудреная работа отвлекала от чувства заброшенности, помогалазабыть на некоторое время о нашем скудном и невесёлом быте.

Вопрос с водой был решён, но только для питья - умывались всё тем же снегом.

Было не очень-то приятно выходить из вагона по утрам, чтобы сходить в туалет и кое-как умыться.

Мужчины позаросли щетиной, а женщины и ребятишки как-то осунулись, что ли. И лица у всех потемнели - может от редкого умывания?

Снегоочиститель всё не приходил. Все нервничали. Меня от голода начало подташнивать. Другие пассажиры тоже не лучше себя чувствовали.

Чтобы как-то уменьшить чувство голода и поддержать силы, общее собрание пассажиров поезда решило: выдавать каждому пассажиру немного вина или ещё чего-нибудь в этом роде и, разбавляя водой, выпивать. Ку-д-а-а, та-а-а-м! В ресторане, кроме самих поваров, ничегоне нашли!

 Ближе к  полудню послышался далёкий гудок паровоза, но не нашего. К гудку своего мы уже привыкли. Наш в ответ загудел частыми гудками, казалось, он пытался сказать - я здесь! Яздесь! Я жду-у-у!

Пассажиры высыпали из вагонов, и от радости близкого избавления из снежного плена, замахали шапками и закричали – Ураа!Урраа!

 Снегоочистительмедленно продвигался навстречу нашему, застрявшему и заметённому снегом, поезду. Впереди снегоочистителя, в обе стороны от него летел выбрасываемый ротором снег, образуя снежный тоннель.

Часа через три снегоочиститель  подошёл к нашему паровозу.

 Ещё несколько часов,но ужерадостных ив то же время нетерпеливых, мы простояли, пока перегружали из снегоочистителя в наш паровоз уголь иводу.Приехавшие с ним люди, разносили по вагонам судки с горячей пищей, чай, кофе, хлеб и сдобные булочки, посыпанные маком. Вку-сно-ти-ща!

Через столько времени холода и голода, мы наконец-то поели и напилисьгорячего чаю!
       Опять послышалсягудок снегоочистителя. В ответ что-то радостно прокричал прицепленный к снегоочистителю наш паровоз. Под вагоном что-то зашипело, затем, вагон задёргался, и мы поехали, сначала медленно, словно пробуя силы,а потом всё  быстрее и быстрее...

Утром следующего дня, после трёхдневного снежного плена, мы прибыли в Архангельск.

Нас должны были встретить, но не тут-то было. Из-за задержки в пути мы приехали слишком поздно, и встречающих нас ни на перроне, ни в здании вокзала не оказалось. Пришлось устраиваться на неопределённое время внутри здания вокзала.

Расположившись на вокзальной скамье, на спинке которой, как и на всех другихвокзалах, было крупными буквами вырезано – «МПС», мы стали рассматривать снующих вокруг с чемоданами и корзинами, толпящихся у билетных касси в дверяхвокзала, пассажиров.Этобыла обычная,многоразвиденная, но по-своему интересная вокзальная суета.

 Почти у самого входа в вокзал толпа была гуще, и оттуда слышалось пение. Голос чистый, высокий (я даже решил, по неопытности, что это женский), пел стариннуюрусскую песню. Мелодия, слова песни, завораживали, заставляли забыть обо  всём на  свете,  отъединиться  от  мира сего, уйти в безбрежность.

Мы с братишкой стали пробираться сквозь толпу, чтобы увидеть чудесного певца. Нас отталкивали, на нас шикали, но мы с упорством, достойным лучшего применения, пробирались вперёд.

И вот мы перед исполнителем, заворожившим нас своим голосом.

 Им оказался среднего роста старик, весь седой, с бородой почти до пояса, и милым благообразным лицом. Голубые, молодо выглядевшие, не очень крупные глаза под густыми, кустистыми бровями, ласково смотрели на окруживших его слушателей.

Закончивпеть, он снял старенькую мерлушковую шапку,и церемонно, по-старинному, поклонился.

Завороженные божественнымголосом и чудесным пением, зрители некоторое время молчали, а потом, не сговариваясь, разом, захлопали в ладоши и стали давать ему деньги.Он не отказывался, а только повторял - «На храм Божий! Нахрам Божий!»

                                                          Глава  третья

 Архангельск расположен на правом берегу полноводной, широкой Северной Двины, но чтобы попастьв него с железнодорожного вокзала, необходимо переправиться паромом на противоположный берег.

Отец пошёл к начальнику вокзала, чтобы по телефону сообщить о нашем прибытии,и получить, как он нам сказал, разъяснения о наших дальнейших действиях, и что-то надолго задержался.

Железнодорожный вокзал находился не оченьдалеко от реки, и мыс братом, пока отец отсутствовал, пошли в сторону берега, посмотреть, что там происходит. Мы с Женькой не могли же просто так сидеть и рассматривать засиженные мухами электрические лампочки на потолке вокзала. Любопытство терзало  наши головы, да ещё как!

 Со стороны реки к причалу подходил огромный пароход. Таких пароходовя в своей жизни ни разу не видел: на нём в два ряда стояло штук пятнадцать железнодорожных, гружённых и пустых вагонов.

У причала его ожидалнебольшой паровоз.

 Вначале я подумал – «Кукушка», но приглядевшись внимательнее, понял, что обознался.Похож – но, не он. Этот был чуть больше по размеру, и конечно же, мощнее.

Спросите у меня,  откуда у пацана такие знания о паровозах? Так я отвечу -  наш дядя Лёня,родной брат моей мамы, работает помощником машинистана огромном грузовом паровозе – «ИС», и я однажды даже прокатился на нём.

На ком, на ком!  Да не на дяде же! Ну, что вы в самом-то деле! Не маленький же я, чтобы верхом на дяде Лёне кататься!  На паровозе конечно!

 Когда паром причалилк берегу и немного поёрзав, застыл на месте, паровоз заехал на него, прицепил один ряд вагонов, и потащил их на берег.

Куда-то оттащив их, он по параллельным путям вернулся за оставшимися вагонами, и точно также утащил.

Почти все вагоны доверху были загружены лесоматериалом:брёвнами, досками, шпалами и ещё, какими-то брусьями.

Не дав нам до конца разобраться и осмыслить увиденное, как говорят - воочию - нас позвала мама, сказав, что вернулся отец.

Забрав вещи, мыпошли в сторону парома.

И как же мы обрадовались, узнав, что поплывём на нём!

Паром уже загружался пустыми вагонами.

Закончив погрузку вагонов и пассажиров, издав один длинный и  три коротких гудка, он медленно отчалил от берега.

Невысокие, с белыми пенистыми гребешками волны, покрывали реку. Дул «сиверок». Он своими порывами налетал на волны, срывал белую пену, и переносил её на следующую волну. Вода была какого-то свинцового цвета, и выглядела тяжёлой-тяжёлой.

Под паромом чувствовалась огромная глубина. Паром, выпуская клубы чёрного дыма, упорно, невзирая на встречныйветер и волны, продвигалсяк противоположному берегу.

Опять пошёл снег - крупный, мокрый и, казалось, тяжёлый. Он, как серой стеной, отгородил нас от окружающего пространства. Видимость ухудшилась.

Через час, а может быть и меньше, мы пересекли реку и пришвартовались к причалу противоположного берега.

 Ураа! Мы в Архангельске! Ураа!  Мы на Севере!

 Почти у самого причала я увидел двое саней, запряжённых небольшими лохматыми лошадками. Это за нами, решил я, и оказался прав. Один из возчиков подошёл к папе, и они о чём-то поговорили. Потом они взяли наши вещи и уложили их на сани, а нас пригласили в другие.

Забравшись на толстый, устилавший дносаней, слой соломы, засунув ноги в «чуни» (это такие огромные валенки с галошами), и накрывшись огромными, тёплыми тулупами – всё это добро предложили нам возчики – я почувствовал себядаже комфортно. Мне, например, здорово  понравилось так ехать.

 Проезжая через город, я видел одно, двух, и изредка, трёхэтажные деревянные дома;
странные, для моего глаза совершенно непривычные, тротуары из досок.

Через центр города, скорее всего по прихоти возчиков, а может и по какой другойпричине, мы не проезжали. Может быть, там есть и кирпичные дома, не знаю. Правда, не знаю.

 Изредка навстречу нам по улице проезжал грузовик или сани, запряжённые одной-двумя лошадками.

Осторожно переставляя ноги по скользкому «тротуару», шли пешеходы.

Какая-то собачонка, надрываясь от лая, выскочила из подворотнии погналась за нами,  но увидев в санях сидящего с грозным видом Смерча, поджавхвостик, быстренько юркнула назад под ворота.

Вокруг всё было серо, неприветливо. Думаю, намоё  восприятиеокружающего,подействовала серая, неприветливая погода. Не повезло нам с ней, решил я, и, спрятав нос в воротник тулупа, неожиданно уснул.

Честное слово я не хотел, ну нисколечко не хотел, но оно само собой уснулось!

Ехали мы всю ночь.

Возчики, по-видимому, спали по очереди.

На рассвете остановились на небольшой привал.

Как только сани прекратили своё движение – пропал скрип полозьев по снегу и звон колокольчиков на дугах упряжи: наступила первозданная  тишина, лишь изредка  нарушаемая  всхрапом  лошади,  или  одиноким звяком потревоженного колокольчика.

Тишина была какая-то осязаемая. Казалось, захоти, и можешь потрогать её рукой.

Вся земля, окружающие нас деревья – всё-всё было покрыто чистым, без единого тёмного пятнышка, снегом.Он был такой белый, чтодаже резал глаза, и чтобырассмотреть что-нибудь вдали,приходилось даже прищуриваться.

Воздух чистый, чуть-чуть морозный.

Снег похрустывает под валенками.

Красота вокруг неописуемая!

Интересное состояние природы: до этих пор мне никогда в жизни такого состояния не встречалось. Очень даже интересное состояние. Ну, совершенно не такое, как у нас в Москве.

Немного размяв ноги, отдохнув и перекусив «Чем Бог послал», так сказали возчики и, накормив лошадей, двинулись дальше.

Лошади, помахивая хвостами, легко перебиралиногами по выпавшему тонким слоем, снегу.

Смерчь вприскочкубежал позади саней.

Каркали вездесущие вороны, да изредка раздавался заполошный стрёкот сороки.

По обеим сторонам узкой дороги высились во всей своей красе, стройные, чем-то похожие на молодых девушек-красавиц, сосны и ели.

Возчики объяснили нам, что это, так называемый, мачтовый лес. Раньше из него изготовляли мачты дляпарусных судов и, что это – очень ценная древесина. В прежние времена, до Советской власти, её злостно вырубали браконьеры, и тысячами кубометров, загрузивна корабли,  увозили, чтобы продать за границу.