Полоз

            (*)
Агата нарушила тишину первой, не выдержало её сердце мрачного лица Себастьяна да и собственной совести тоже. Она вздохнула:
– Ты не обижайся на нас, ладно?
            Себастьян воззрился на неё с удивлением. Вообще-то он ждал объяснений или извинений, и даже представлял в голове как ехидно и зло отзовётся на них, а потом смилуется, конечно. А тут «не обижайся». Не обижайся? И всё?
            Впервые Агата и Томаш не хотели его с собой брать! А он-то думал, что уже хорошо сдружился с ними, что его канцелярское прошлое забыто, что он им равен, а они?
            А они хороши! Агата, конечно, пошла мягче, сказала так:
– Я думаю, Себастьяну нужно восстановиться после нашей последней прогулки. Он всё-таки непривычен.
            А Томаш, поддерживая сестру, не церемонился:
– Не выдохся бы!
            И Себастьян даже задохнулся от возмущения. Спас его Квинт, который тоже был крайне озадачен внезапным желанием двух инспекторов избавиться от третьего, и это при том, что Городу не хватало рук, и что Агата с Томашем Себастьяна в свою команду приняли!
– Вы обалдели? – поинтересовался Квинт. – Постыдились бы. У других инспекторов комплекта нет, а вы втроём. Мы и без того идём вам на уступки – вы же брат с сестрой, а у нас родственники в одной команде не работают, сами знаете…
            Агата и Томаш энергично закивали – знали они правила Города, знали, да только в этом насмерть стояли: если кого из них в другую инспекцию перекинут, то оба в отставку подадут!
– Мама наказала нам держаться вместе, – объяснялась Агата, а Томаш просто мрачно отмалчивался.
            И тут заворот!
– Вы не хотите брать Себастьяна? – Квинт не был настроен к деликатности, он был раздражён.
– Мы хотим чтобы он отдохнул! – тотчас откликнулась Агата.
– Восстановился, – поддакнул Томаш.
– Он что, ребёнок? – Квинт возмутился не на шутку. – Вы бы ещё следили поел ли он и вытер ли рот после супа! Он инспектор, он в вашей команде, а подобные отступления настолько подозрительны, насколько вообще могут быть подозрительны!
            Больше Квинт не терпел возражений, Агата и Томаш переглянулись, сдались. Выходили вместе, и Себастьян держался в стороне…
            Впервые за долгое время. Даже в первую свою поездку с ними он не был так отстранён от них.
– Если вам неприятно моё общество, я могу сам просить о переводе, не надо унижаться и говорить о моей болезненности, – процедил он, наконец собравшись с мыслями.
– Ты дурак что ли? – поинтересовался Томаш, – нравится нам твоё общество! Никто тебе отставки не даст.
            Себастьян хмыкнул и всё-таки взобрался на покорную серую лошадь, терпеливо дожидавшуюся его воли. Хмыкнуть-то он хмыкнул, но на душе было непонятно и гадко. Он сначала метался во внутренней невысказанной ярости: чем он им не нравится? К чему лицемерие их дружбы? Потом тосковал: что он сделал не так? Затем просто ждал извинений, а получил:
– Ты не обижайся на нас, ладно? – и это вместо примирений?!
– Я не обижаюсь, я рад, что вы показали истинное отношение ко мне, – отозвался Себастьян. Слова он цедил старательно, но выходило неискренне – голос дрожал.
– Ты нам друг, – заверила Агата, – слышишь? Просто… всего не объяснишь. Плохая эта поездка для нас. Хоть и плановая, но плохая.
– У нас были опасные поездки! – он не хотел ей верить, но какая-то часть его желала примирения и объяснений. И обязательно таких, после которых Себастьян смог бы успокоиться. – Были!
– А мы тебе не про опасность говорим, – вступил Томаш. Сначала он не хотел влезать и предпочёл дать Агате возможность вернуть прежнее расположение Себастьяна. Но у Агаты получалось плохо – она осторожничала, и он решил влезть.
– Вернее, не про привычную опасность, – Агате не понравилось заступничество и вмешательство Томаша.
– Тогда понятно! – Себастьян кивнул. Он пытался управлять своим голосом, дать в него побольше железного равнодушия, чтобы они прочувствовали на себе как обидели его, но это не было в его характере и оттого звучало неубедительно.
– Мы тебя ценим, – снова начала Агата. Она вела свою тропу рядом с его, при этом едва-едва обращала внимание на лошадь, как-то умудряясь её направлять вровень, при этом не отвлекаться. Самому Себастьяну это не было под силу – он не выпускал поводья и был напряжён. Опыт, что ли, сказывался? Вернее, его недостаток.
            Как тут не строй дело, а Агата в полевых условиях с юности работает, а он и двух лет не отъездил с ними, а до того изнежился в канцелярии Города.
– Ценим, – эхом подтвердил Томаш.
– Просто есть то, чего так легко не объяснишь, – Агате будто бы неловко было от того, что она не раскрывает тайну, продолжает держать её в оковах. – И мы, если честно, не представляем даже, что ты о нас подумаешь, когда узнаешь.
            Себастьян задумался. На извинения это всё ещё не походило, во всяком случае, в том виде, какой ему представлялся, но выглядело интересно. Да и смущение Агаты – внезапное, непрошенное…
– Что же там? – чуть менее равнодушным голосом спросил Себастьян, позволяя любопытству победить обиду. Он ещё обижался, конечно, но ему пришло в голову, что ни Агата, ни Томаш прежде его ничем не обидели. Даже в самом начале, когда он и на лошадь-то сесть не мог, и когда желудок сводило от непривычно жирной  и грубой пищи в трактирах.  Нет, не смеялись, поддерживали, утешали, но не упрекали и не советовали развернуться домой.
            Может и впрямь есть что-то большее, чем ему представилось?
– Тут, дружище, всего не объяснишь, видеть надо! – Томаш был уже весел, смягчение равнодушного тона явно пришлось ему по вкусу.
            Агата закивала.
– Но мы тебя просим, – сказала она, – чтобы ты уж очень плохо про нас не думал.
– Не буду, – заверил Себастьян, – если вы считаете меня другом, как говорите сами, то должны знать, что дружба – это равенство, и если у вас есть какой-то секрет, то я приму его с вами.
            Он сам возгордился от своей речи, но Агата и Томаш переглянулись, и он почувствовал себя прежним юнцом. Мало ли что они скрывают? Да, поездка всего-то простая – нужно съездить к одному из исследователей Города, да узнать результаты его труда, но почему так боятся и тревожатся Агата и Томаш? Не поторопился ли Себастьян с красотой и горделивостью высказывания? Всё-таки они не были трусами, и уже не первый раз совершали некоторые дела втайне от Города, кое-где скрывая факты в отчётах, а кое-где и прибавляя то, чего не было. То есть, Агата и Томаш знали, что могут на него положиться, но если скрывали здесь…
            Но отступать было некуда. Себастьян утешал себя тем, что очень уж страшного или позорного не выяснится. В конце концов, они же команда! Агата и Томаш, может быть, конечно, ведут себя иногда развязно и грубо, а может и идут на кое-какие преступления, но ведь ничего дурного не делают – это точно.
            Точно?
            Но Себастьян решил понемногу навести следы, чтобы попробовать понять в какую сторону дует ветер. На привале он спросил:
– А как зовут этого исследователя?
– М… Дариуш. Дариуш Бежицкий, – Агата не сразу вспомнила имя, похоже, не часто его упоминали в Городе.
– Что за имя такое? мне кажется, я впервые слышу, – признался Себастьян.
–  В этой глуши оно нормальное, – вклинился Томаш, – мы же с Агатой неподалёку отсюда родились, мы знаем. Чем дальше – тем страньше.
            Себастьян притих. Он никогда не задавал вопросов о прошлом брата и сестры, не знал откуда они родом и плохо представлял их семью, для него они были привычной частью Города. Сам Себастьян родился уже в Городе, его родители работали в Канцелярии и очень дорожили своим спокойным размеренным трудом…
– Да, – подтвердила Агата, – у нас тут много всякого странного. И имена – это ещё не худшее. Впрочем, в Бежицком имя – это не самое странное. Он, как бы это помягче сказать…фанатик. Ему твёрдо верится в то, что он и его потомки выбраны высшими силами, чтобы открывать тайны мира. И чем дальше тайна, тем ему лучше. Пока он был молод, он натурально болел от любви к Лох-Несскому чудовищу.
            Все трое вздохнули. Лох-Несское чудовище было общей головной болью для Города. Проблема была в самом озере Лох-Несс, под которым растянулась сеть непролазных пещер. Городу было проще сделать вид, что никакого подобного места нет и раз в год вспоминать, отряжая безнадежную инспекцию, которая, конечно, ничего не находила, чем всерьёз заниматься этим вопросом.
– Потом ему не давали покоя кентавры, – продолжил Томаш, – Бежицкий заложил свой дом, чтобы снарядить экспедицию, которая, как ты догадываешься, никого не нашла. А теперь…
            Он осёкся. Агата тревожно взглянула на него.
– А чем он занимается теперь? – Себастьян не понял причины их осечки, но уцепился за неё.
– Великим полозом, – мрачно ответил Томаш.
– Кем-кем? – Себастьян решил что ослышался. – Я не…
– Огромная змея – длиной около десяти метров, толщиной с доброе бревно. Обитает в краях, богатых золотом и чаще всего греется на солнце именно там, где хорошие залежи. Также умеет гипнотизировать птиц – те теряют волю и сами идут в его пасть, а также охотятся и спят на деревьях…– скучным голосом начала объяснение Агата.
– Я знаю что такое полоз, – перебил её Себастьян, – я к тому, что есть просто змеи, которых зовут полозами, а насчёт великого… его признали несуществующим! Есть крупные змеи, есть просто змеи, но мистическая сила Великого полоза признана сказкой!
– Тем не менее, ты будешь удивлён, если узнаешь, сколько денег Город даёт ему на исследования, – заметила Агата. – Город признает несуществующим ту или иную дрянь, но иногда выделяет деньги, если получает какие-то доказательства или псевдо-доказательства, но их нужно проверить, а за это время финансирование никто не срежет. Бежицкий – это такой вот вечный загребатель денег. Он всё время даёт нам какие-то чешуйки, шкурки, уверяя, что это Полоз, тот самый. А пока мы проверим, он занимается его бесплотными поисками и дальше. Мы приезжаем к нему, ничего не выяснив, а он нам опять что-то даёт…
– и что хуже всего, он реально верит, – подметил Томаш. – я бы понял, если бы он делал деньги и просто использовал Город, так он то дом заложит, то в долг возьмет, потому что надо же ехать, искать чего-то!
– Безумец и неприятный человек, – Агата была короче в своих мыслях. – Так что, не реагируй на него сильно.
– И в этом тайна? – поперхнулся Себастьян, – я что, безумцев не видел?
            Он не понял проблемы, не увидел причины, по которой его они так хотели огородить. В самом деле, что ли, боятся и считают неженкой?
– Увидишь, – загадочно пообещала Агата.
***
            Дариуш Бежицкий был безумцем. Нет, все люди безумцы в той или иной степени, но этот даже не пытался скрываться, напротив, своё безумство он выпячивал как стяг.
            Взлохмаченный, кое-как одетый, он заискивающе глядел на них, не моргая, и чудилось Себастьяну, что в глазах его стоит какая-то неприятная желтизна. От него дурно пахло, как говорил сам Дариуш, не желавший молчать и минуты:
– Это для того, чтобы привлечь их, понимаете?
            Себастьян старался не слушать. Его резануло «их», он полагал, что Полоз, тот самый, Великий – всё-таки одиночка. Но в доме Дариуша, столь захламлённом и убогом, было смрадно и душно, и он не отметил должным образом этой странности.
            Повсюду валялись разные змеиные шкурки, у некоторых, к ужасу Себастьяна, сброшенных шкурок, вились вполне себе живые розоватые змеиные тельца.
– Как ваши исследования? – Агата, которая отметила сочувственным взглядом состояние Себастьяна, не желала раскланиваться и перешла сразу к делу.
– О! о! мне кажется, что я как никогда близок к открытию! Понимаете, прошлой ночью я слышал свист…– Дариуш приблизился к ним, и Себастьян ощутил острый запах конского пота, какой-то сладковатой фруктовой гнили и немытого тела. – Да! Они были рядом! Я счастливый человек. Прежде я только слышал от очевидцев про свист, а прошлой ночью…
            Свист? Какой свист? Себастьяну казалось, что Полоз не свистит. Всё, что о нём было сказано, вроде бы расходилось с тем, чтобы это чудовище свистело. Но он не стал спорить, а продолжал оглядывать отвратительное жилище, кишащее извивающимися телами. К своему ужасу, Себастьян увидел несколько прибитых к стенам тут и там змеек…они ещё шевелились, несчастные, но явно умирали.
– Что это? – бесцеремонно перебил Себастьян рассказ про тонкий свист из-под кустарников.
– А? – Дариуш взглянул на него с удивлением, – ах это…проверяю живучесть! Так вот, вы представляете, я пошёл на гору, ветер вёл меня туда, свист усиливался…
            Живучесть? Себастьяна передернуло от отвращения, всеобщего – к Дариушу, к его дому, к змеям, к его методам. Да, он и сам ненавидел змей, но то, что делал Дариуш, Себастьяну казалось даже с ненавистью к змеям жестокостью.
– Хватит этого, – перебил Томаш, – что покажешь Городу, Дариуш?
            Дариуш моргнул, желтизна в глазах стала отчётливее, резче, сами черты его как-то заострились…
– Я всё-таки настаиваю, господи Томаш, что мои исследования – это настоящий прорыв, и недоверие, которое Город проявляет ко мне…
– Твои исследования антинаучны, блудливы и лишены смысла, – перебила Агата жалкое блеяние Бежицкого, – и то, что ты здесь ещё существуешь, это, так сказать, милость – наша и Города.
            Бежицкий как-то ослабел от её тона. Он махнул рукой:
– В столе мешок. Он ваш.
            Томаш, не скрывая брезгливости, с трудом переступая через комки извивающихся змей, пробрался к столу, заваленному бумагами с какими-то смутными схемами.
            Себастьян увидел что на схеме есть не только змеиное строение тела, но и крыло. В разрезе, трудноугадываемое, но всё-таки крыло. И это тоже ввело его в ступор – у Великого Полоза не было крыльев, только змеиное тело – мощное, но не крылатое!
            И потом – мешок?
            Но Томаш уже вытаскивал из единственного ящика мешок. На нём тоже пристроилась черненькая тоненькая змейка и Томаш стряхнул её с брезгливостью.
– Там разные чешуйки, – объяснил Дариуш. – Где-то на полгода проверки.
            У Себастьяна не складывалось. Мешок с чешуйками шкуры Полоза? И где-то в столе? И «полгода проверки»? разве исследователь может быть таким спокойным, если отдаёт улики, которые могут стать открытием? Да и станет ли фанатик держать столь важные вещи где-то в столе, в мешке да так, чтобы самому не соизволить даже и подойти, самому отдать?
            Нет, не складывалось у Себастьяна.
– Уже уходите? – спросил Дариуш, когда Агата, тихо бранясь, первой пошла к дверям, – а как же мои исследования?
– Да плевали мы на твои исследования, – ответил Томаш за себя и сестру, – мы вообще бы тебя не видели, да вот не выходит…ну работай, псих. Себастьян?
            Себастьян кивнул. Стараясь не смотреть на Дариуша и не наступить на какую-нибудь из змей, он поспешил прочь, испытывая брезгливость к каждой детали этого дома – начиная, от липкий, серых полов, кишащих змеями, и заканчивая его хозяином.
            Но просто уйти не удалось.
– они не хотя меня слушать, не хотят! – молвил Дариуш, когда Себастьян был у спасительной двери, за которой ждал холодный воздух, чистый и свежий, очищающий от смрада этого мерзкого дома.  – Боже мой, как ужасно!
            Себастьян не стал отвечать, а вышел, с мрачной тошнотой заметив, что на дверях входной двери прибита разрезанная надвое змея.
            Свежий воздух был чист и прозрачен. Он колол лёгкие и очищал дыхание от всё ещё стоявшего мёртвой пеленой смрада этого неприятного дома.
            Не сговариваясь, пошли прочь. Только когда свежий воздух стал окончательно морозить горло, освободив его от присутствия смеси отвратительных ароматов, Себастьян спросил:
– А теперь честно, чем он занимается?
– Догадался? – без тени удивления спросила Агата. – Я не сомневалась.
– Догадался, – подтвердил Себастьян, – так чем?
– Знаешь, Город – это странная логика, – Агата начала издалека. Томаш мрачно стоял рядом, не торопил её, но прятал глаза от Себастьяна, и это означало, что сейчас и прозвучит та самая тайна, которую Себастьян ощутил, собрав воедино всё несходящееся. Не от безумца его берегли, не от него! – Город не верит в то, что может, кажется, существовать, и верит в то, что существовать не должно. Взять тех же… ну кого?
– Единорога, – подсказал тихо Томаш.
– Точно, – кивнула Агата. – Правители Города решили, что финансировать поиски единорога – плохая затея, мол, он не существует и выдумка. Деньги Хельга получила только тогда, когда приволокла мертвый образец в Город. Зато управителям показалось логичным существование Феникса. Но сам посуди, Себастьян, что реальнее – лошадь с рогом или птица, которая восстанавливается из собственного же пепла?
– К чему это? – не понял Себастьян. Он задал конкретный вопрос и не мог понять, почему Агата так издалека идёт, от очевидного. На его взгляд всё было просто – Город не работал в полях и от того не представлял реального положения вещей.
– А к тому, что Дариуш Бежицкий занимается сейчас не поисками Великого Полоза, в который Город верит, а поисками летающий змей! – объяснила Агата.
            Себастьян даже поперхнулся от неожиданности. Летающие змеи? Да кентавры реальнее! Или василиски. Или… да кто угодно! Летающие змеи! Надо же! огромные твари с крыльями, которые и шею как кобра растягивают, и свистят, и шипят, и в пещерах живут, на зверей и человичинку охотясь? А ещё имеют светящийся гребень на голове, да ещё горящей смолою пахнут, а в дополнение – на закуску, сворачиваются кольцами и так, кольцом, прыгают, спускаясь с гор…
            Само описание невероятное. На фоне летающих змей, признанных ещё сто пятьдесят лет назад основателями Города несуществующими, Великий Полоз и впрямь реален!
– Какой бред! – выдохнул Себастьян, откашлявшись. – И вы…помогаете?
– Помогаем, – Томаш не стал отпираться. – Он нам приготовит всяких чешуек да следов с дерева, мол, следы. Мы в Город отвезем, там скажут, что всё ерунда, или что идентифицировать нельзя, выдадут ему ещё денег, а он своими бреднями занимается и дальше.
            Себастьян помолчал, переваривая услышанное. Теперь он понял почему его не хотели брать с собой, нелегко понимать что твои друзья участвуют в такой лжи, помогают лгать Городу, передавая его деньги с одного провального исследования на другое.
            Он попытался найти в себе ответ – что он чувствует? Стал ли он презирать Агату или Томаша? Стал ли ненавидеть их? Но внутри него ничего не поменялось, они стояли, с тревогой смотрели на него, будто бы боялись реакции, а он понимал, что всё осталось по-прежнему.
            Почему? Возможно потому что он не проникся сочувствием к Бежицкому. Возможно потому что ему было всё равно на его исследование.
– Почему вы ему помогаете? – только и спросил Себастьян, тепло взглянув на друзей. Он ждал ответа в духе благородства и добродетели, как они, проникнувшись его верой в летающих змей, пришли на помощь, и что-то в этом духе.
            Он был наивен.
– Деньги, – Томаш пожал плечами. – Часть того, что даёт ему Город, остаётся нам.
            Себастьяна слегка качнуло. Деньги? Он никогда не задумывался о жаловании – ему хватало того, что платил Город, и тут…такой низкий мотив?! От них? От друзей?
– Мы не всегда будем молоды, – Агата поняла его смятение, – не всегда сможем быть в полях. А еще – каждый раз мы можем не вернуться из поездки. И хорошо, если не вернемся мы полностью, а если вернемся покалеченные? Город выбросит нас. Городу нужны здоровые, сильные. Когда придет отставка, мы окажемся на обочине жизни и в нищете. Мы этого не хотим.
            Об этом Себастьян тоже не задумывался. Он как-то не представлял себя старым или покалеченным. Ему казалось, что если что-то и произойдет на выезде, то он умрет сразу. А как иначе? Но теперь он задумался над словами Агаты и вспомнил, что старики в Городе занимают посты в правлении или в Канцелярии, а вот в полевых их нет. Да и быть не может.
            И Город их и правда не содержит в отставке. У Города свои траты.
– Не презирай нас сильно, – попросила Агата, – нам сами противно. Дариуш единственный, с кем мы так поступаем. Это как вклад в будущее.
– Или презирай, но не сдавай,  – тихо добавил Томаш, – так все счастливы. Город выглядит славно, давая шанс на исследование, Дариуш занимается своими делами, а мы… мы готовимся к будущему.
            Себастьян снова попытался найти в себе хоть какую-то часть ужаса или отвращения к ним. молчала совесть, молчало чувство долга, которое обязывало сдать их Городу – сытым управителям, которые не задумываясь посылали инспекторов куда вздумается и не могли их порою снарядить толком. Пытался он найти в себе и осуждение, но осуждение Дариуша было сильнее, чем попытка найти в себе осуждение для Агаты и Томаша.
– Не молчи, – Агата не выдержала первой, – нам и так стыдно! Мы и не хотели чтобы ты знал.
– Но я знаю, – сказал Себастьян, – и в связи с этим у меня вопрос. А может и не один. Но начну с легкого. Какая моя доля?
            Они растерялись и Себастьян почувствовал удовлетворение – нечасто получается вогнать в ступор опытных полевых инспекторов.
– Ты…ты не сдашь нас? – не поверил Томаш. – Не осуждаешь?
– Да пошло оно всё, – Себастьян махнул рукой, – Город не обеднеет, Дариуш тоже своё получит. Так что? Нет, ваша доля должна быть больше, вы это придумали и организовали, тут вопросов нет.
– Ну, – Томаш быстро взглянул на Агату, – вообще-то мы можем обсудить.
– Какой второй вопрос? – спросила Агата, отмахнувшись от брата. Она смотрела на Себастьяна с предельным вниманием.
– А где ещё можно провернуть такое? – Себастьян не стал лукавить. – Кого мы еще инспектируем и на кого влияем?
– Ты что, – Агата не верила, – ты предлагаешь нам ввязаться в подобные дела еще раз?
– Мы и так рискуем, – Себастьян кивнул, – уже рискуем. Но с чем мы останемся? И потом, нас трое, и вы правы – мы не всегда сможем работать в Городе и на Город. А так будем хоть что-то иметь.
            Пауза, возникшая между ними, могла резать воздух напряжением.
– И мы ещё боялись ему сказать, подумать только! – Томаш очнулся первым, редкое, надо признать, явление, обычно первой отмирала Агата.
– Это риск, – напомнила Агата.
– Риском больше или меньше, не все ли равно? Квинт отправит нас завтра на какой-нибудь край света, и что будет? – Себастьян неожиданно почувствовал, что ему легко спорить и отстаивать свою точку зрения. И, что хуже – он не чувствовал себя виноватым. В былые время, во время работы в Канцелярии, подобное не пришло бы ему в голову, а теперь? А теперь он так легко соглашался, так настаивал и понимал – он изменился, очень изменился…
            Как же это произошло? Почему?  А может изначально было в нём это дурное и вылезло, оставшись без надзора? Или не было, и он и впрямь изменился?
(*)(Предыдущие рассказы о мирке Инспекции – «Чёрная Мавка»,  «Стрыга»,  «Красные глаза», «Про чудовище»,  «Упыриха»,  «Агуане»,  «Озеро» и «Без покоя». Каждый рассказ можно читать отдельно, без привязки)
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2024

Регистрационный номер №0534064

от 10 ноября 2024

[Скрыть] Регистрационный номер 0534064 выдан для произведения:             (*)
Агата нарушила тишину первой, не выдержало её сердце мрачного лица Себастьяна да и собственной совести тоже. Она вздохнула:
– Ты не обижайся на нас, ладно?
            Себастьян воззрился на неё с удивлением. Вообще-то он ждал объяснений или извинений, и даже представлял в голове как ехидно и зло отзовётся на них, а потом смилуется, конечно. А тут «не обижайся». Не обижайся? И всё?
            Впервые Агата и Томаш не хотели его с собой брать! А он-то думал, что уже хорошо сдружился с ними, что его канцелярское прошлое забыто, что он им равен, а они?
            А они хороши! Агата, конечно, пошла мягче, сказала так:
– Я думаю, Себастьяну нужно восстановиться после нашей последней прогулки. Он всё-таки непривычен.
            А Томаш, поддерживая сестру, не церемонился:
– Не выдохся бы!
            И Себастьян даже задохнулся от возмущения. Спас его Квинт, который тоже был крайне озадачен внезапным желанием двух инспекторов избавиться от третьего, и это при том, что Городу не хватало рук, и что Агата с Томашем Себастьяна в свою команду приняли!
– Вы обалдели? – поинтересовался Квинт. – Постыдились бы. У других инспекторов комплекта нет, а вы втроём. Мы и без того идём вам на уступки – вы же брат с сестрой, а у нас родственники в одной команде не работают, сами знаете…
            Агата и Томаш энергично закивали – знали они правила Города, знали, да только в этом насмерть стояли: если кого из них в другую инспекцию перекинут, то оба в отставку подадут!
– Мама наказала нам держаться вместе, – объяснялась Агата, а Томаш просто мрачно отмалчивался.
            И тут заворот!
– Вы не хотите брать Себастьяна? – Квинт не был настроен к деликатности, он был раздражён.
– Мы хотим чтобы он отдохнул! – тотчас откликнулась Агата.
– Восстановился, – поддакнул Томаш.
– Он что, ребёнок? – Квинт возмутился не на шутку. – Вы бы ещё следили поел ли он и вытер ли рот после супа! Он инспектор, он в вашей команде, а подобные отступления настолько подозрительны, насколько вообще могут быть подозрительны!
            Больше Квинт не терпел возражений, Агата и Томаш переглянулись, сдались. Выходили вместе, и Себастьян держался в стороне…
            Впервые за долгое время. Даже в первую свою поездку с ними он не был так отстранён от них.
– Если вам неприятно моё общество, я могу сам просить о переводе, не надо унижаться и говорить о моей болезненности, – процедил он, наконец собравшись с мыслями.
– Ты дурак что ли? – поинтересовался Томаш, – нравится нам твоё общество! Никто тебе отставки не даст.
            Себастьян хмыкнул и всё-таки взобрался на покорную серую лошадь, терпеливо дожидавшуюся его воли. Хмыкнуть-то он хмыкнул, но на душе было непонятно и гадко. Он сначала метался во внутренней невысказанной ярости: чем он им не нравится? К чему лицемерие их дружбы? Потом тосковал: что он сделал не так? Затем просто ждал извинений, а получил:
– Ты не обижайся на нас, ладно? – и это вместо примирений?!
– Я не обижаюсь, я рад, что вы показали истинное отношение ко мне, – отозвался Себастьян. Слова он цедил старательно, но выходило неискренне – голос дрожал.
– Ты нам друг, – заверила Агата, – слышишь? Просто… всего не объяснишь. Плохая эта поездка для нас. Хоть и плановая, но плохая.
– У нас были опасные поездки! – он не хотел ей верить, но какая-то часть его желала примирения и объяснений. И обязательно таких, после которых Себастьян смог бы успокоиться. – Были!
– А мы тебе не про опасность говорим, – вступил Томаш. Сначала он не хотел влезать и предпочёл дать Агате возможность вернуть прежнее расположение Себастьяна. Но у Агаты получалось плохо – она осторожничала, и он решил влезть.
– Вернее, не про привычную опасность, – Агате не понравилось заступничество и вмешательство Томаша.
– Тогда понятно! – Себастьян кивнул. Он пытался управлять своим голосом, дать в него побольше железного равнодушия, чтобы они прочувствовали на себе как обидели его, но это не было в его характере и оттого звучало неубедительно.
– Мы тебя ценим, – снова начала Агата. Она вела свою тропу рядом с его, при этом едва-едва обращала внимание на лошадь, как-то умудряясь её направлять вровень, при этом не отвлекаться. Самому Себастьяну это не было под силу – он не выпускал поводья и был напряжён. Опыт, что ли, сказывался? Вернее, его недостаток.
            Как тут не строй дело, а Агата в полевых условиях с юности работает, а он и двух лет не отъездил с ними, а до того изнежился в канцелярии Города.
– Ценим, – эхом подтвердил Томаш.
– Просто есть то, чего так легко не объяснишь, – Агате будто бы неловко было от того, что она не раскрывает тайну, продолжает держать её в оковах. – И мы, если честно, не представляем даже, что ты о нас подумаешь, когда узнаешь.
            Себастьян задумался. На извинения это всё ещё не походило, во всяком случае, в том виде, какой ему представлялся, но выглядело интересно. Да и смущение Агаты – внезапное, непрошенное…
– Что же там? – чуть менее равнодушным голосом спросил Себастьян, позволяя любопытству победить обиду. Он ещё обижался, конечно, но ему пришло в голову, что ни Агата, ни Томаш прежде его ничем не обидели. Даже в самом начале, когда он и на лошадь-то сесть не мог, и когда желудок сводило от непривычно жирной  и грубой пищи в трактирах.  Нет, не смеялись, поддерживали, утешали, но не упрекали и не советовали развернуться домой.
            Может и впрямь есть что-то большее, чем ему представилось?
– Тут, дружище, всего не объяснишь, видеть надо! – Томаш был уже весел, смягчение равнодушного тона явно пришлось ему по вкусу.
            Агата закивала.
– Но мы тебя просим, – сказала она, – чтобы ты уж очень плохо про нас не думал.
– Не буду, – заверил Себастьян, – если вы считаете меня другом, как говорите сами, то должны знать, что дружба – это равенство, и если у вас есть какой-то секрет, то я приму его с вами.
            Он сам возгордился от своей речи, но Агата и Томаш переглянулись, и он почувствовал себя прежним юнцом. Мало ли что они скрывают? Да, поездка всего-то простая – нужно съездить к одному из исследователей Города, да узнать результаты его труда, но почему так боятся и тревожатся Агата и Томаш? Не поторопился ли Себастьян с красотой и горделивостью высказывания? Всё-таки они не были трусами, и уже не первый раз совершали некоторые дела втайне от Города, кое-где скрывая факты в отчётах, а кое-где и прибавляя то, чего не было. То есть, Агата и Томаш знали, что могут на него положиться, но если скрывали здесь…
            Но отступать было некуда. Себастьян утешал себя тем, что очень уж страшного или позорного не выяснится. В конце концов, они же команда! Агата и Томаш, может быть, конечно, ведут себя иногда развязно и грубо, а может и идут на кое-какие преступления, но ведь ничего дурного не делают – это точно.
            Точно?
            Но Себастьян решил понемногу навести следы, чтобы попробовать понять в какую сторону дует ветер. На привале он спросил:
– А как зовут этого исследователя?
– М… Дариуш. Дариуш Бежицкий, – Агата не сразу вспомнила имя, похоже, не часто его упоминали в Городе.
– Что за имя такое? мне кажется, я впервые слышу, – признался Себастьян.
–  В этой глуши оно нормальное, – вклинился Томаш, – мы же с Агатой неподалёку отсюда родились, мы знаем. Чем дальше – тем страньше.
            Себастьян притих. Он никогда не задавал вопросов о прошлом брата и сестры, не знал откуда они родом и плохо представлял их семью, для него они были привычной частью Города. Сам Себастьян родился уже в Городе, его родители работали в Канцелярии и очень дорожили своим спокойным размеренным трудом…
– Да, – подтвердила Агата, – у нас тут много всякого странного. И имена – это ещё не худшее. Впрочем, в Бежицком имя – это не самое странное. Он, как бы это помягче сказать…фанатик. Ему твёрдо верится в то, что он и его потомки выбраны высшими силами, чтобы открывать тайны мира. И чем дальше тайна, тем ему лучше. Пока он был молод, он натурально болел от любви к Лох-Несскому чудовищу.
            Все трое вздохнули. Лох-Несское чудовище было общей головной болью для Города. Проблема была в самом озере Лох-Несс, под которым растянулась сеть непролазных пещер. Городу было проще сделать вид, что никакого подобного места нет и раз в год вспоминать, отряжая безнадежную инспекцию, которая, конечно, ничего не находила, чем всерьёз заниматься этим вопросом.
– Потом ему не давали покоя кентавры, – продолжил Томаш, – Бежицкий заложил свой дом, чтобы снарядить экспедицию, которая, как ты догадываешься, никого не нашла. А теперь…
            Он осёкся. Агата тревожно взглянула на него.
– А чем он занимается теперь? – Себастьян не понял причины их осечки, но уцепился за неё.
– Великим полозом, – мрачно ответил Томаш.
– Кем-кем? – Себастьян решил что ослышался. – Я не…
– Огромная змея – длиной около десяти метров, толщиной с доброе бревно. Обитает в краях, богатых золотом и чаще всего греется на солнце именно там, где хорошие залежи. Также умеет гипнотизировать птиц – те теряют волю и сами идут в его пасть, а также охотятся и спят на деревьях…– скучным голосом начала объяснение Агата.
– Я знаю что такое полоз, – перебил её Себастьян, – я к тому, что есть просто змеи, которых зовут полозами, а насчёт великого… его признали несуществующим! Есть крупные змеи, есть просто змеи, но мистическая сила Великого полоза признана сказкой!
– Тем не менее, ты будешь удивлён, если узнаешь, сколько денег Город даёт ему на исследования, – заметила Агата. – Город признает несуществующим ту или иную дрянь, но иногда выделяет деньги, если получает какие-то доказательства или псевдо-доказательства, но их нужно проверить, а за это время финансирование никто не срежет. Бежицкий – это такой вот вечный загребатель денег. Он всё время даёт нам какие-то чешуйки, шкурки, уверяя, что это Полоз, тот самый. А пока мы проверим, он занимается его бесплотными поисками и дальше. Мы приезжаем к нему, ничего не выяснив, а он нам опять что-то даёт…
– и что хуже всего, он реально верит, – подметил Томаш. – я бы понял, если бы он делал деньги и просто использовал Город, так он то дом заложит, то в долг возьмет, потому что надо же ехать, искать чего-то!
– Безумец и неприятный человек, – Агата была короче в своих мыслях. – Так что, не реагируй на него сильно.
– И в этом тайна? – поперхнулся Себастьян, – я что, безумцев не видел?
            Он не понял проблемы, не увидел причины, по которой его они так хотели огородить. В самом деле, что ли, боятся и считают неженкой?
– Увидишь, – загадочно пообещала Агата.
***
            Дариуш Бежицкий был безумцем. Нет, все люди безумцы в той или иной степени, но этот даже не пытался скрываться, напротив, своё безумство он выпячивал как стяг.
            Взлохмаченный, кое-как одетый, он заискивающе глядел на них, не моргая, и чудилось Себастьяну, что в глазах его стоит какая-то неприятная желтизна. От него дурно пахло, как говорил сам Дариуш, не желавший молчать и минуты:
– Это для того, чтобы привлечь их, понимаете?
            Себастьян старался не слушать. Его резануло «их», он полагал, что Полоз, тот самый, Великий – всё-таки одиночка. Но в доме Дариуша, столь захламлённом и убогом, было смрадно и душно, и он не отметил должным образом этой странности.
            Повсюду валялись разные змеиные шкурки, у некоторых, к ужасу Себастьяна, сброшенных шкурок, вились вполне себе живые розоватые змеиные тельца.
– Как ваши исследования? – Агата, которая отметила сочувственным взглядом состояние Себастьяна, не желала раскланиваться и перешла сразу к делу.
– О! о! мне кажется, что я как никогда близок к открытию! Понимаете, прошлой ночью я слышал свист…– Дариуш приблизился к ним, и Себастьян ощутил острый запах конского пота, какой-то сладковатой фруктовой гнили и немытого тела. – Да! Они были рядом! Я счастливый человек. Прежде я только слышал от очевидцев про свист, а прошлой ночью…
            Свист? Какой свист? Себастьяну казалось, что Полоз не свистит. Всё, что о нём было сказано, вроде бы расходилось с тем, чтобы это чудовище свистело. Но он не стал спорить, а продолжал оглядывать отвратительное жилище, кишащее извивающимися телами. К своему ужасу, Себастьян увидел несколько прибитых к стенам тут и там змеек…они ещё шевелились, несчастные, но явно умирали.
– Что это? – бесцеремонно перебил Себастьян рассказ про тонкий свист из-под кустарников.
– А? – Дариуш взглянул на него с удивлением, – ах это…проверяю живучесть! Так вот, вы представляете, я пошёл на гору, ветер вёл меня туда, свист усиливался…
            Живучесть? Себастьяна передернуло от отвращения, всеобщего – к Дариушу, к его дому, к змеям, к его методам. Да, он и сам ненавидел змей, но то, что делал Дариуш, Себастьяну казалось даже с ненавистью к змеям жестокостью.
– Хватит этого, – перебил Томаш, – что покажешь Городу, Дариуш?
            Дариуш моргнул, желтизна в глазах стала отчётливее, резче, сами черты его как-то заострились…
– Я всё-таки настаиваю, господи Томаш, что мои исследования – это настоящий прорыв, и недоверие, которое Город проявляет ко мне…
– Твои исследования антинаучны, блудливы и лишены смысла, – перебила Агата жалкое блеяние Бежицкого, – и то, что ты здесь ещё существуешь, это, так сказать, милость – наша и Города.
            Бежицкий как-то ослабел от её тона. Он махнул рукой:
– В столе мешок. Он ваш.
            Томаш, не скрывая брезгливости, с трудом переступая через комки извивающихся змей, пробрался к столу, заваленному бумагами с какими-то смутными схемами.
            Себастьян увидел что на схеме есть не только змеиное строение тела, но и крыло. В разрезе, трудноугадываемое, но всё-таки крыло. И это тоже ввело его в ступор – у Великого Полоза не было крыльев, только змеиное тело – мощное, но не крылатое!
            И потом – мешок?
            Но Томаш уже вытаскивал из единственного ящика мешок. На нём тоже пристроилась черненькая тоненькая змейка и Томаш стряхнул её с брезгливостью.
– Там разные чешуйки, – объяснил Дариуш. – Где-то на полгода проверки.
            У Себастьяна не складывалось. Мешок с чешуйками шкуры Полоза? И где-то в столе? И «полгода проверки»? разве исследователь может быть таким спокойным, если отдаёт улики, которые могут стать открытием? Да и станет ли фанатик держать столь важные вещи где-то в столе, в мешке да так, чтобы самому не соизволить даже и подойти, самому отдать?
            Нет, не складывалось у Себастьяна.
– Уже уходите? – спросил Дариуш, когда Агата, тихо бранясь, первой пошла к дверям, – а как же мои исследования?
– Да плевали мы на твои исследования, – ответил Томаш за себя и сестру, – мы вообще бы тебя не видели, да вот не выходит…ну работай, псих. Себастьян?
            Себастьян кивнул. Стараясь не смотреть на Дариуша и не наступить на какую-нибудь из змей, он поспешил прочь, испытывая брезгливость к каждой детали этого дома – начиная, от липкий, серых полов, кишащих змеями, и заканчивая его хозяином.
            Но просто уйти не удалось.
– они не хотя меня слушать, не хотят! – молвил Дариуш, когда Себастьян был у спасительной двери, за которой ждал холодный воздух, чистый и свежий, очищающий от смрада этого мерзкого дома.  – Боже мой, как ужасно!
            Себастьян не стал отвечать, а вышел, с мрачной тошнотой заметив, что на дверях входной двери прибита разрезанная надвое змея.
            Свежий воздух был чист и прозрачен. Он колол лёгкие и очищал дыхание от всё ещё стоявшего мёртвой пеленой смрада этого неприятного дома.
            Не сговариваясь, пошли прочь. Только когда свежий воздух стал окончательно морозить горло, освободив его от присутствия смеси отвратительных ароматов, Себастьян спросил:
– А теперь честно, чем он занимается?
– Догадался? – без тени удивления спросила Агата. – Я не сомневалась.
– Догадался, – подтвердил Себастьян, – так чем?
– Знаешь, Город – это странная логика, – Агата начала издалека. Томаш мрачно стоял рядом, не торопил её, но прятал глаза от Себастьяна, и это означало, что сейчас и прозвучит та самая тайна, которую Себастьян ощутил, собрав воедино всё несходящееся. Не от безумца его берегли, не от него! – Город не верит в то, что может, кажется, существовать, и верит в то, что существовать не должно. Взять тех же… ну кого?
– Единорога, – подсказал тихо Томаш.
– Точно, – кивнула Агата. – Правители Города решили, что финансировать поиски единорога – плохая затея, мол, он не существует и выдумка. Деньги Хельга получила только тогда, когда приволокла мертвый образец в Город. Зато управителям показалось логичным существование Феникса. Но сам посуди, Себастьян, что реальнее – лошадь с рогом или птица, которая восстанавливается из собственного же пепла?
– К чему это? – не понял Себастьян. Он задал конкретный вопрос и не мог понять, почему Агата так издалека идёт, от очевидного. На его взгляд всё было просто – Город не работал в полях и от того не представлял реального положения вещей.
– А к тому, что Дариуш Бежицкий занимается сейчас не поисками Великого Полоза, в который Город верит, а поисками летающий змей! – объяснила Агата.
            Себастьян даже поперхнулся от неожиданности. Летающие змеи? Да кентавры реальнее! Или василиски. Или… да кто угодно! Летающие змеи! Надо же! огромные твари с крыльями, которые и шею как кобра растягивают, и свистят, и шипят, и в пещерах живут, на зверей и человичинку охотясь? А ещё имеют светящийся гребень на голове, да ещё горящей смолою пахнут, а в дополнение – на закуску, сворачиваются кольцами и так, кольцом, прыгают, спускаясь с гор…
            Само описание невероятное. На фоне летающих змей, признанных ещё сто пятьдесят лет назад основателями Города несуществующими, Великий Полоз и впрямь реален!
– Какой бред! – выдохнул Себастьян, откашлявшись. – И вы…помогаете?
– Помогаем, – Томаш не стал отпираться. – Он нам приготовит всяких чешуек да следов с дерева, мол, следы. Мы в Город отвезем, там скажут, что всё ерунда, или что идентифицировать нельзя, выдадут ему ещё денег, а он своими бреднями занимается и дальше.
            Себастьян помолчал, переваривая услышанное. Теперь он понял почему его не хотели брать с собой, нелегко понимать что твои друзья участвуют в такой лжи, помогают лгать Городу, передавая его деньги с одного провального исследования на другое.
            Он попытался найти в себе ответ – что он чувствует? Стал ли он презирать Агату или Томаша? Стал ли ненавидеть их? Но внутри него ничего не поменялось, они стояли, с тревогой смотрели на него, будто бы боялись реакции, а он понимал, что всё осталось по-прежнему.
            Почему? Возможно потому что он не проникся сочувствием к Бежицкому. Возможно потому что ему было всё равно на его исследование.
– Почему вы ему помогаете? – только и спросил Себастьян, тепло взглянув на друзей. Он ждал ответа в духе благородства и добродетели, как они, проникнувшись его верой в летающих змей, пришли на помощь, и что-то в этом духе.
            Он был наивен.
– Деньги, – Томаш пожал плечами. – Часть того, что даёт ему Город, остаётся нам.
            Себастьяна слегка качнуло. Деньги? Он никогда не задумывался о жаловании – ему хватало того, что платил Город, и тут…такой низкий мотив?! От них? От друзей?
– Мы не всегда будем молоды, – Агата поняла его смятение, – не всегда сможем быть в полях. А еще – каждый раз мы можем не вернуться из поездки. И хорошо, если не вернемся мы полностью, а если вернемся покалеченные? Город выбросит нас. Городу нужны здоровые, сильные. Когда придет отставка, мы окажемся на обочине жизни и в нищете. Мы этого не хотим.
            Об этом Себастьян тоже не задумывался. Он как-то не представлял себя старым или покалеченным. Ему казалось, что если что-то и произойдет на выезде, то он умрет сразу. А как иначе? Но теперь он задумался над словами Агаты и вспомнил, что старики в Городе занимают посты в правлении или в Канцелярии, а вот в полевых их нет. Да и быть не может.
            И Город их и правда не содержит в отставке. У Города свои траты.
– Не презирай нас сильно, – попросила Агата, – нам сами противно. Дариуш единственный, с кем мы так поступаем. Это как вклад в будущее.
– Или презирай, но не сдавай,  – тихо добавил Томаш, – так все счастливы. Город выглядит славно, давая шанс на исследование, Дариуш занимается своими делами, а мы… мы готовимся к будущему.
            Себастьян снова попытался найти в себе хоть какую-то часть ужаса или отвращения к ним. молчала совесть, молчало чувство долга, которое обязывало сдать их Городу – сытым управителям, которые не задумываясь посылали инспекторов куда вздумается и не могли их порою снарядить толком. Пытался он найти в себе и осуждение, но осуждение Дариуша было сильнее, чем попытка найти в себе осуждение для Агаты и Томаша.
– Не молчи, – Агата не выдержала первой, – нам и так стыдно! Мы и не хотели чтобы ты знал.
– Но я знаю, – сказал Себастьян, – и в связи с этим у меня вопрос. А может и не один. Но начну с легкого. Какая моя доля?
            Они растерялись и Себастьян почувствовал удовлетворение – нечасто получается вогнать в ступор опытных полевых инспекторов.
– Ты…ты не сдашь нас? – не поверил Томаш. – Не осуждаешь?
– Да пошло оно всё, – Себастьян махнул рукой, – Город не обеднеет, Дариуш тоже своё получит. Так что? Нет, ваша доля должна быть больше, вы это придумали и организовали, тут вопросов нет.
– Ну, – Томаш быстро взглянул на Агату, – вообще-то мы можем обсудить.
– Какой второй вопрос? – спросила Агата, отмахнувшись от брата. Она смотрела на Себастьяна с предельным вниманием.
– А где ещё можно провернуть такое? – Себастьян не стал лукавить. – Кого мы еще инспектируем и на кого влияем?
– Ты что, – Агата не верила, – ты предлагаешь нам ввязаться в подобные дела еще раз?
– Мы и так рискуем, – Себастьян кивнул, – уже рискуем. Но с чем мы останемся? И потом, нас трое, и вы правы – мы не всегда сможем работать в Городе и на Город. А так будем хоть что-то иметь.
            Пауза, возникшая между ними, могла резать воздух напряжением.
– И мы ещё боялись ему сказать, подумать только! – Томаш очнулся первым, редкое, надо признать, явление, обычно первой отмирала Агата.
– Это риск, – напомнила Агата.
– Риском больше или меньше, не все ли равно? Квинт отправит нас завтра на какой-нибудь край света, и что будет? – Себастьян неожиданно почувствовал, что ему легко спорить и отстаивать свою точку зрения. И, что хуже – он не чувствовал себя виноватым. В былые время, во время работы в Канцелярии, подобное не пришло бы ему в голову, а теперь? А теперь он так легко соглашался, так настаивал и понимал – он изменился, очень изменился…
            Как же это произошло? Почему?  А может изначально было в нём это дурное и вылезло, оставшись без надзора? Или не было, и он и впрямь изменился?
(*)(Предыдущие рассказы о мирке Инспекции – «Чёрная Мавка»,  «Стрыга»,  «Красные глаза», «Про чудовище»,  «Упыриха»,  «Агуане»,  «Озеро» и «Без покоя». Каждый рассказ можно читать отдельно, без привязки)
 

 

Стук

Магистр