Четыре четырёхэтажных кирпичных казармы, как два знака "равняется" подряд в школьной тетрадке, образовывали прямоугольную коробку, за которой находился плац. В пятидесяти метрах от них, как бы замыкая с одной стороны донышко у стакана, стояла кирпичная двухэтажная столовая.
Всё пространство вокруг строений было засыпано снегом. Нельзя сказать, что бы его никто не убирал. Убирали ежедневно, по несколько часов, лопатами и мётлами, но он безжалостно за ночь наваливал ещё. Да и ветер, склонявший почти до земли деревца, безжалостно разносил собранный снег по периметру.
А ещё он развевал полы шинелей как флаги и пытался пролезть в каждую щёлочку одежды и под шапку. Лица обычно наливаются алой краской от мороза, брови и ресницы покрываются белым инеем, и чтоб раскрыть глаз время от времени, приходится, вытаскивая руку из шубенки, снимать лёд с ресниц. Странно, компьютер подчеркнул мне слово шубенки красным и не дал подходящей альтернативы. Я и сам не знал, что это такое, пока не попал служить в Амурскую область. А шубенки – это рукавицы из цигейки (сейчас мутон называют) мехом внутрь и снаружи обшитые зелёным брезентом.
В казарме было относительно тепло – плюс 8, а то и 10 градусов, и ветра не было. Правда, по углам на нас смотрели ледяные иглы по 15-20 сантиметров, а со стёкол на широкий подоконник сползали замороженным водопадом мутные льдины. Счищать их запрещалось, так как можно было разбить стекло, а с подоконника лёд отставал только с краской.
Старослужащие ночью спали под двумя шерстяными одеялами, а молодому составу разрешалось укрываться поверх одеяла шинелью. Если ещё и укрыться с головой поджав ноги, то вполне терпимо, хотя, заснуть можно и при холоде. Многие умудряются спать сидя на табуретах, а некоторые и стоя. Отсутствие достаточных калорий и холод, делают людей вялыми, и возможность расслабиться хоть на несколько минут, организмом воспринимается на "Ура".
В сапогах ходили только на плац, а в основном одевали валенки. Про валенки я много слышал в детстве сказок, песенок и стишков, но ни когда не носил, да и к чему они в Ташкенте - засмеют.
Уже больше месяца, как принял присягу, скинул двадцать килограмм веса, и солдатская роба стала мне велика, как и большинству этого осеннего призыва. Но с детского сада, со школы, в нас прививали любовь к Родине, и служить ей – был священный долг каждого нормального парня.
Я и присягу защищать СССР давал не по обязанности, а по призыву души. Да я был готов, как мои отцы и деды, отдать свою жизнь за её целостность и неделимость. Могли я тогда подозревать, что она с лёгкостью откажется от меня и забудет. А может это не она? А что тогда такое Родина-мать?
Утром, после завтрака было построение, и по части было объявлено, что завтра предстоит опробовать профессионализм молодых водителей, и будет проведён марш на военной технике в насколько сотен километров.
Я не был водителем, и меня это не касалось. Но после построения, меня вызвал молодой лейтенант Кочурев – командир взвода, и сообщил, что меня назначили в команду регулировщиков.
Я посмотрел на него удивлённо, но на вопрос всё ли мне понятно, бойко ответил, «Так точно товарищ лейтенант!» Он довольно ухмыльнулся. Видно было, как недавний ещё курсант, разница в возрасте с которым у нас была три года, получает удовольствие, от права распоряжаться судьбами вверенного ему личного состава. Ну а мы доверяли им – офицерам, как профессионалам, как отцам- командирам.
В каптёрке старшина, выдавая ватные штаны и телогрейку, разъяснил, что мне надо будет просто стоять на одном месте и показывать машинам направление, в котором им двигаться, так как колонна может растянуться на несколько километров, а дорог – их и вовсе не видно. Единственные ориентиры это привязка на карте к крупным объектам, отсутствие растительности пробивающейся из-под снега, да «стрелочники» - кем, в общем, и назначили меня. Так как операция была военная, ни места, ни на какое время, ни прочей информации мне знать было не положено. Всё решали отцы-командиры.
Ночью в 4 часа нас (человек 10 из разных рот) подняли, ещё раз проинструктировали, натянули на рукава красные повязки, посадили с прапорщиком в крытый брезентом кузов ГАЗ -66, и куда-то повезли. Прижавшись, друг к другу мы продолжали дремать в кузове, выдыхая клубы пара в морозный воздух. Забрезжил рассвет, метель унялась, и только слабая позёмка колола лицо своими льдинками-осколками. Несколько солдат уже покинули кузов, и вот пришёл мой черёд.
Прапорщик на половину вылез из кузова, придерживая одной рукой смёрзшийся брезент, а другой указал мне на небольшое деревцо метрах в семистах, и сказал, чтоб я не сходил с места и при приближении машин указывал жезлом направление (как раз на это деревцо). Всё вроде бы просто. Моя первая задача – указывать направление, а вторая – не замёрзнуть. Уж куда проще.
Утрамбовав место, где мне приказали стоять, через полчаса решил, что не имеет смысла стоять и вглядываться вдаль – колонну я и так услышу за километр (если пурги не будет), а вот согреться – не мешало бы. Осмотревшись, стал ломать выглядывающий местами из-под снега кустарник, иногда проваливаясь в снег выше пояса. Собрав небольшую кучку, я стал искать бумагу, и вспомнил, про два письма одной девчонки, которые получил дня два назад одновременно и забыл оставить в тумбочке, так как ещё не написал на них ответ. Почта до нас шла по нескольку недель, и поэтому часто письма приходили пачками с отметками разных дат отправления.
Достал, ещё раз прочёл их, и решил оставить один конверт с адресом, так как блокнот с адресами и 4 рублями, куда-то пропал неделю назад. Письма, скомкав, положил в самый низ под тонкие ветки и поджёг. Вскоре небольшой костёр уже весело играл на лёгком ветру, то и дело, разворачивая направление пламя по ветру и кидая мне в лицо маленькие искры. Жизнь удалась!
Через пару часов проехала колонна, в конце которой ехала походная кухня, прицепленная к ГАЗ-66, и мне выдали целую алюминиевую миску перловой каши с мясом размером со спичечную коробку, и полбуханки чёрного, надрезанного не до конца кусками, хлеба. Правда, он смёрзся, но на палочке, на костре он превращался в гренки, чуть обгоревшие по краям, но зато мягкие и тёплые. Через час проехал ещё один военный трёхмостовый «Урал» - он сломался и отстал от колонны. Я бойко выскочил ему на встречу и показал направление. Он, рыча, проехал мимо, даже не притормозив, и через 5-7 минут, пропал из вида в этой заснеженной пустыне.
Ветер стал набирать обороты и его порывы всё упорнее пытались разметать мой костёр. Вокруг образовалась пелена как кисель, и деревца служащего мне ориентиром не было видно. Мои следы замело, как и колею от проехавшей техники. Наступали сумерки. Растущий вблизи кустарник был мной весь выщипан, а костёр срочно просил ещё топлива. Да и грел костёр только ту часть моего тела, которое было обращено к нему. А морозец уже был явно за 40 градусов, да и ветер чуть не валил с ног.
Я понял, что что-то случилось, и поэтому меня не забрали в казарму. Но также понял, что до утра я так не выдержу и замёрзну. Какое то время меня бил жуткий озноб, пальцы перестали слушаться, и было трудно достать спички из ватника, а затем спичку из коробки, чтоб прикурить сигарету. Хорошие сигареты «Памир» - выкурил штуку и накурился от души, не то, что сладковатая и слабая «Прима». Хотя дома я предпочитал болгарские с фильтром, но здесь не до жиру, и на 3 рубля 80 копеек не разгуляешься. А если учесть разные поборы на пасту, подшивку и прочее – остаётся рубля 2 на месяц. Ну а "Памир" 10 копеек стоит, да спички – копейку. При экономном расходовании можно и на месяц растянуть.
Да, эти расчёты я проводил ещё в тёплой казарме, а сейчас мозг усиленно работал – где получить тепло. Ещё днём заметил в сотне метров от меня небольшие холмики – три или четыре. Мне показалось, что они не естественного происхождения, и я решил посмотреть – что это. Пробравшись по глубокому снегу к ним, стал распинывать эти занесённые снегом кучи валенками, и наткнулся на что-то чёрное. Раскопав, я увидел, что это рубероид, с внутренней стороны которого была приклеена стекловата. Расшвыривая снег и разгребая кучу, нашёл еще несколько кусков свёрнутого в трубу рубероида со стекловатой, и понял, что это строители демонтировали или заменяли утеплитель с труб и свезли их сюда.
Перейдя к другой кучке, и копая руками и ногами, быстро, как золотоискатель на чужом участке, под снегом нашёл мусор. Нет! Это был не мусор! Это было то, что не даст мне замёрзнуть – картон и бумага, сломанные ящики и обивка... и многое всего. Это был клад, которому я был несказанно рад. Рубероид со стекловатой замёрз, и его листы не гнулись, из них я сделал что-то наподобие трона – загородив свою спину от ветра. Ящик послужил мне сидушкой, а бумага, картон, тряпки и деревянные обломки мебели стали отличным топливом.
Не слушающимися, обмороженными пальцами я достал спички – их было шесть штук. Ошибиться было нельзя. Я встал на колени у небольшой кучки бумаги и щепок, и, закрываясь от резких порывов ветра, стал чиркать. Коробка намокла, и бумага с коричневой серой расползлась под спичкой, я чиркал ещё и ещё. Но бесполезно, и сера со спички так же слетела. И обе стороны коробки были оборваны и не о чего было зажигать. Но оставалось ещё пять спичек. Я вспомнил, как в школе мы баловались, зажигая спички о тетрадную бумагу. Так, где же её взять сухую, здесь в этой холодной кромешной тьме, где и кончик вытянутой руки не видно.
Я вспомнил про конверт, который оставил утром, разжигая первый костёр. Найдя, а точнее нащупав ровную фанерку в горе мусора, положил её на лист рубероида и прикрыл своим телом. Затем достал конверт, который был тёплый и сухой от моего тела и, положив на картонку, стал резко чиркать по нему спичкой. И она вспыхнула! Прикрывая её ладонями, стал подносить к краям бумаги взятой из кучи мусора, но она шипела и не хотела загораться. Из-за мороза она казалось сухой, но нагревшись, она стала влажной. Спичка погасла, обжигая пальцы. Подумав, повторил всё сначала, но зажёг мой сухой конверт с адресом и сунул под самый низ влажной бумаги. Через 10 минут языки пламени уже лизали моё лицо и грели меня. Спина от ветра была прикрыта, и я от такой благодати стал медленно засыпать...
Проснулся от того, что в мои колени кто-то втыкал острые иглы. Раскрыв глаза увидел, что ватники на коленях прогорели насквозь, а костёр уже угасает. Вокруг ни чего не было видно, только протяжно завывал ветер. Подумал, может волки... Натерев снегом дымящиеся колени, я подкинул в костёр ещё досок и кусок рубероида и снова стал дремать, проваливаясь куда-то в бездну.
На утро меня полузамёрзшего растолкали ребята в военной форме, помогли дойти до машины и посадив рядом с водителем в тёплую кабину отвезли в часть. Оказывается, вчера отцы-командиры, забыли дать указание, забрать меня с поста, а выяснили о моём отсутствии только на утренней поверке, после чего и направили группу на поиски, хотя и предположили, что по всей вероятности я уже замёрз.
Писем от Ленки я больше не получал. А когда вернулся со службы – она была уже замужем. Как-то встретил её в парке, что в центре нашего квартала. Она выгуливала своего огромного пятнистого дога, как старые друзья, мы разговорились. Я не был на неё в обиде – время всё стирает. Но в шутку спросил:
-«Что ж ты не дождалась меня, красавица?»
На что она ответила:
-«А ты мне на письма мои сам не отвечал, вот я и подумала, что ты меня разлюбил».
Я промолчал о том, что эти письма возможно спасли мне жизнь, и мы продолжили разговор об её учёбе в Университете и прочих новостях.
Помочь сайту
Поздравления
