Отогрей мне ДУШУ!

Отогрей  мне  ДУШУ! 
( В.Исаков)
   Не  спалось.  Ночь  вплетала  в  темноту  своих  длинных кос  тягучие ленты опять   нескончаемых  часов  бессонницы.  Открыл  рамы  окон, духота   не продохнуть:  быть  грозе.  Прохладный  ночной  ветер без разрешения  зашел в гости  и  остался  со мной присев  на   рядом стоящий  стул. Он словно  закадычный  друг  оперся  на мое  плечо. Задумался.  Так  и сидели  на пару.  Ему  сегодня, тоже  было не с кем  помолчать и посидеть.  Посмотрев  на меня с  сожалением,  призывно  помахал руками и  пригласил к  нам  свою  давнишнюю подружку: ночную прохладу. Она  изучающее  посмотрев на меня, прикоснулась к  груди  прохладной  ладошкой, стараясь  охладить мои мысли,  мешающие   заснуть  какую  уже ночь подряд.  Вот так и сидели  втроём.  Глядели  в  окошко, а я   курил почти беспрестанно.  Смотрел,  не отрывая  взгляда   от  одинокой   звезды  вдалеке на том  краешке   горизонта, видимо тоже   страдающей  от бессонницы.  Наверное,  ей  было, тоскливо,  на душе, как  сейчас у  меня.   Она курила,  осерчав  на что – то или  на кого - то?!  Открыв  по моему  примеру  окно, видел, как  красный  огонек  её сигареты   тлел  прерывисто. 
   Встал, переместил стенку  зеркального  шкафа в сторону, выбрал из глубины костюм, недавно  купленный в Хельсинки  за скромные три «штуки»  евро.  Из  охапки  висящих  на вешалке  цветных галстуков  нашел  мой  любимый  англицкий  и тонкую белую  рубашку: она была первой  на вешалке,  с  рубашками попавшейся  под  руку.   Оделся  и,  посмотрев  на себя  в зеркало,  с напольной вешалки из карликовой  березы  снял широкополую  серую шляпу.  На выбритые  всегда щеки кинул несколько капель моего любимого одеколона  «Пи».  Вбил  ступни  в модельные  туфли из  кожи рептилии, а в  поясную кабуру  с  нежностью  вложил  любимый скромный  шестизарядный  «Бульдожик».  Взяв    в правую руку  трость  с   набалдашником  в виде  черепа  с высунутым  языком из – за аккуратно  вырезанных  зубов, вышел  из квартиры в ночь,  закрыв  дверь всего  на один  поворот  ключа.  Трость  делал  сам, сам   вырезал череп  из бивня  мамонта. Череп это символ тщетности надувания  щек для всех смертных. Смерть она всегда стоит за плечом, и  я бы всем посоветовал  в трудных ситуациях  советоваться с  ней: помогает.  
  Странная  на первый  взгляд   привычка  просить  совет  у  смерти всегда спасала  от необдуманных  поступков. 
Трость  на  удивление  всем моим  многочисленным знакомых и малочисленным друзьям стала  моим талисманом.  
Ужасно  захотелось выпить водки, хотя  бы  немного  грамм 50  под огурчик. Коньяка  был  полный  бар, а водки странно ни одной  бутылки.    Задумался и сам себе  признался, глядя в душу, чего  греха таить это   всё слова, как  и мысль, купить   водку.  Да, это было  поводом  встретить кого - то живого и обмолвиться  или в  лучшем случае поговорить ни о чем, хотя  минут пять, а  если повезет,  может и  больше.  Ветер, как  преданный  пес   увязался  за мной и перед  дверью  успел выбежать на улицу  первым, слегка толкнув  меня  плечом.   Темнота обняла  нас  и повела,  взяв  за руку, как  утро с  его нежными руками водит  малышей  в  садик, а  нас с  Ветром ночь  повела в водочный магазинчик.   Мне было  все равно, какую водку  покупать. На  ум  пришло название  водки «Смирнофф».  Понравились   в названии последние  две  буквы  «ФФ», значит,  выбор товара сделан и  есть цель на какое – то  время  в  этой  жизни.   Пошел  на пару  с ветром в  тот почти в центре города  дорогой  магазинчик.  Мне стала  смешно, когда узнал, что он работает круглосуточно.  Ну, кто  будет покупать  водку  ночью от трех тысяч «бумажек» и выше?!  Но  магазин  работал, а значит,  был спрос.   Ветер  бежал  впереди  меня, задирая   мужчин и,  легким  трепетным  движением  лаской  рук  поправлял  прически  женщинам. 
Фонари  торжественно  светили  нам с  ветром  под ноги серым  неуютным светом,  перекидываясь  несколькими  словами  с моим  ветреным другом,  желая   нам  доброго пути. Хотели было  идти с нами, но  их  ноги залили  бетоном, и  они  потеряли  всякую надежду  на свободу.  Вот поэтому  и излучали такой  грустный  стальной  свет.
  Возвращались домой, не встретив никого,  чтобы  поболтать ни о чем.  В  руках были пакеты с покупками.  В  пакетах,  радуясь переменам в жизни, лежали:   сухая  колбаска,  недавно испеченный белоснежный батон. Две  баночки  красной  икры спали  рядом  с банкой  мелких маринованных  огурчиков. И  еще  много всякой  снеди, хотя  домашние  холодильники  были  переполнены.  
Всё  объяснялось  просто.   Сегодня   захотелось  девушке  продавцу  сделать доброе  дело,  купив  много продуктов.   Хозяин магазина  девочкам  - продавцам клал    десять процентов  к  зарплате с  каждой  покупки. Умница! 
 Те и старались  улыбаться и просили заходить  только  к ним  за покупками!  Бегали  вокруг  покупателя  и пели ночным соловьем: приятно.   А  моему  другу  Ветру было  скучно! Он  в  обиде на  всех мел за моей  спиной  щеткой  раздражения   плитки  тротуара.  
  С каждым  шагом  расстояние к   одинокой  квартире сокращалось.  Старался идти медленно,  пробуя  растянуть время  до боли знакомого  скрипа  открывающейся  двери одиночества.  Решил  пойти окружным  путем  к дому, как бы с «черного хода»  двора  через  подворотню   сделав несмелую  попытку  потянуть  время.  Зашел  в подворотню.  В  нос ударил  запах  мочи (ну, нет  для приезжих  гастербайтеров  туалетов, стоящих почти недалеко). Или  у  них  в своих  жарких странах  так принято  или   в карманах  не было 15  рублей, чтобы  зайти в платный туалет.    
      Откуда – то принесенная  молодыми  хулиганами ажурного  чугунного  литья  лавочка стояла,  прижавшись к стене  дома от страха  здешнего  нахождения. После  привольного   стояния  в  проветриваемом  добрым  теплым  ветром  городском сквере  со  счастливыми мамами и  выгуливающие  по красным дорожкам свои красивые коляски с  гулькающими  малышами  в них.  Подворотня  для лавочки  стала  адом.   На лавочке  сидели  две  женщины  без возраста и даже  с одинаковыми прическами.  Короткие  засаленные  волосы  зачесаны  назад  и закреплены  старым   по  двадцать копеек   пластмассовым  гребнями.   На плоских,  опухших  от чрезмерно  принятой  утром  водки (судя  пот запаху) лицах  при свете  тусклой  лампочки выделялись  двумя  черными сломанными линиями   по - середине   нарисованные  карандашом брови.   Из – под грязных  нестиранных  платьев  (видимо из  числа выброшенных  людьми за не надобностью)  выглядывали  чулки со сморщенными пузырями  на коленках. Они держались благодаря  грязно серым  широкими  круглыми   резинками  чуть выше  колен.  Ярко  накрашенные алой   дешевой  помадой  губы оставались  единственным пятном  на лице.   Губы   выделялись  при тусклом свете   лампочки  подворотни, за который зацеплялся  взгляд. 
На ногах  стоптанные,   на плоской  подошве  потертые вельветовые   башмаки.  Из башмака  в  дыру чулок  сиротливо  выглядывал  кусок   пятки.   Голос  одной  из женщин,  будто  звук  надколотой   по  краю  чайной  чашки спросил  кокетливо. Заметил  сразу коричневый  цвет  зубов  от курения. И их  кариес  не пощадил. 
-  Милостливый  государь,  с  Вашего   разрешения  не составите  компанию   женщинам, присев    к нам на  лавочку?    Позвольте  сударь пригласить   Вас  для общения!?  Простите  нас  сэр  великодушно,  смею  спросить  изволения  поинтересоваться, а  есть   ли  у  Вас  сигареты?   Угостите,  плис!
Даже  ветер, излавливающий  руками противный  запах в  подворотне  завис  над асфальтом от услышанного.  Я остановился.  
Представился  и  достал  из  внутреннего бокового кармана на фалде  пиджака  мои любимые  сигареты в плоском  прямоугольнике  пачки « Данхил». 
Старшая  по  возрасту  так  показалось,  было  хотела  встать, но  ноги её не удержали  от  выпитого  утром  и, она   рухнула  мимо  лавочки.  Подошел  и помог  подняться.  Посадил  на прежнее  место.  В  ответ  услышал 
- Грасиас   (спасибо) монсеньор!  
Это был   мой   любимый  испанский  язык.   Машинально произнес  в ответ  -  Пер  надо!  (не за что)  
Я  растерялся слегка. Потом, посмотрел  на лавочку.  Ветер  вмиг  смел  с неё  окурки и старые  газеты на землю.  Прислонил  трость  к  скамейке.  Присел. Ветер  присел  рядом  в  удивлении  рассматривая  дам.  Женщины  с испугом  смотрели на меня  и на протянутую  пачку  сигарет.   Помоложе   непроизвольно  громко  икнула.  Обе  потянулись недоверчиво  к  пачке  за  сигаретами  грязные  пальцы с  чернотой  под  сломанными  ногтевыми  пластинами.   Помог   прикурить сигареты  серебряной зажигалкой  «Ронсон».  Ветер   озадаченно разглядывал  уже  меня!  На его  лице   увидел   широко  раскрывающиеся  в  удивлении  глаза, тоже,  как  у  этих сидящих рядом  женщин. 
Достал из  кармана  брюк цветной  носовой  платок  и раскинул  скатертью -  самобранкой  на лавке.  Из  пакета   молча,  начал доставать  продукты.  Нарезал перочинным ножом батон  и, дернув  за колечки,  открыл  банки с икрой, положив их  рядом с батоном. 
 Огурцы  в банке  смялись свободе,  когда  открыл крышку и аккуратно  под  молчаливым осуждающим  взглядом женщин.  Положил  её  в пустой  пакет:  видимо  они привыкли кидать  на асфальт  тут же все  ненужное   рядом  с лавочкой.    Достал  из пакета колбасу, и всё – всё, что было  в  пакетах.  Женщины  молчали.   Помоложе   с  волнением в голосе  спросила,  сглатывая  слюну от голода.
- Это  все  нам?! Простите,  это  нам можно  кушать сэр?! Сори, мы  ничего  не сделали для  Вас,  откуда  такая  щедрость  добрый  человек?!
Они молчали.  В глазах был испуг.  Жизнь  их  заставила  выучить одну истину:  за просто так  в  этой жизни ничего  не бывает.
Ответил, одним  словом. 
-  Вам!
И без  предисловий  добавил.
- От души!   А  если дозволите,  я посижу с  Вами,  скрасив  своим  присутствием Ваше  общество. 
 Более  старшая   ничего  не говоря,  протянула  грязную  ладошку   к бутылке. Младшая  из кармана  достала  маленький  граненый стаканчик  на  75  грамм и выставила  его на скамейку, затем  такой же второй  из   непонятного пакета  или сумки  стоящего  рядом  тут же в ногах.   И гордо  водрузила его  полковым знаменем  на  платок.   Задумавшись  немного и  глянув  мельком  на меня, достала третий, из той  же  емкости, все - таки  этот   пакет, когда - то  слегка  напоминал  женскую сумку. Надув  щеки, дунула в  стакан и  обтерла  его  куском  подола  своего замызганного  платья внутри.  С  грацией  королевы, посматривая   на  меня, величавым  движением  руки  поставила  стакан к  другим:  третьим другом.  Я, молча,  наблюдал  за  всеми действиями женщин.   Они вопросительно  смотрели на меня, боясь  почему – то  меня.  Кивнул головой  в знак  согласия.  Тогда  женщина  налила  водки на удивление  своими  трясущимися  руками  поровну  всем.  Надеясь  на  одно, что  водка  дезинфицирует,   приподнял стакан. Женщина,  на выдохе  вымолвила.
- Спасибо  Вам  шер  ами,  благодетель  наш.  Здоровья  Вам! Такую колбасу  мы  ели  очень  давно в той  жизни.  А  вот  в этой.
Она  посмотрела на свои обноски.
-  Никогда!
-  За  Вас!  Соло (только) но  пуэдо  еста  ля  вида (не  возможна  такая  жизнь).   
Прошу  прощения за плохой  перевод. 
Я  промолчал.  Наклонил  голову,  чтобы  спрятать  сочувствием  в   глазах  под  полами  шляпы.  Они ели,  судорожно, не следя  за тщательностью   пережевывания   и быстро  глотая  все, что  лежало  на  платке,  не стесняясь меня. Они не следили  за  чистотой  рук,  для них это было  ни к чему. У меня  было ощущение, что сирые  боялись  меня, а вдруг  я  отберу   все  съестное   у них.   
Старшая  налила  по второй  и  обе  внимательно  смотрели на меня в ожидании. На Ветер  напал  ступор  от моего  поведения. Его широко  распахнутые   глаза  уже не закрывались, он так и стоял, держа  противный  запах  за  шиворот, чтобы  дать ему пинка и, выкинуть за  пределы  подворотни на  улицу.  Стоял, застыв  истуканом.  Я    поднял рюмку и предложил  тост: « За  рядом сидящих  очаровательных  дам!».   Женщины  смутились  и головы  поникли.  Неожиданно   какому – то идиоту   захотелось послушать  музыку.  И это  в  три часа  ночи!    Он открыл  окна  своей  квартиры  и включил  громко звук, поставив  колонки  на  подоконник.  Хотя скажу, что  музыка была  добрая и спокойная.  
Женщины  молчали. Может  водка  или  мой тост,  включил  их память.  Та  постарше   женщина  рассказала  их историю.  Оказывается,  это была  мать  и дочь  со знанием  двух языков  и  с  двумя  высшими образованиями у  каждой.  Они   утирали слезы, а те всё  ползли вниз по щекам,  оставляя  на них светлые   полосы.   Плача  рассказывали  свою жизнь и, том, как  им досталось в  ней.   Слова « чёрные  риелторы» мне  о многом  сказали. Лет  шесть назад  мы  помогали нашему  однополчанину в разборках с  такими «товарищами».  
Мы  не  полишэн.  Работали  с ребятами  спокойно,  но  по  жестким ими, же придуманными   правилам  «игры».  Результат был положительный.  Друг получил  назад  ключи от  своей  квартиры.  Нотариус, что заверяла все  документы на квартиру  друга и его дачу    слёзно  просила в  ночной лесополосе только одного: « Оставить  меня  в живых»… Мерзость  ещё та!  Если бы  ветер  тогда знал,  сколько  она  росчерком  своего пера оставила людей  на  съедение  горю.  Он бы   засыпал  ей глаза  песком  на всю оставшуюся  жизнь. 
Женщина  помоложе  неожиданно  тихо  промолвила  перед  очередной  песней  из окон  пятого  этажа.
- Сейчас объявляется   белый  танец.  
Мы  танцевали с ней  в  темной  подворотне, свет  тусклой  лампочки был лазерным лучом  цветомузыки.  Женщина   положила   сальные  после  еды  ладони на  мои  плечи, и прислонилась   лбом  в галстук.    Она танцевала и тихонько  подскуливала  щенком в  моих руках,  молча  проглатывая  слёзы: её  плечи  слегка  знобило.  Неожиданно   вспомнил  слова   песни  Вячеслава  Медника.
Отогрей  мне душу  отогрей \ Ни  о чем  другом  я не мечтаю \ 
Мысли мои грустные  развей \ Чтобы  лед в моей  душе  растаял \
Я  уходил с ветром домой, оставив  все  наличные  деньги  им  на одежду, на продукты и  на съём   квартиры  на первое  время.  Они громко   плача в  убогой  подворотне  почти навзрыд отказывались от такого  подарка: им нечего было дать  взамен,  кроме своей души.   А  душа она  не  продается  и не дарится.
  А    через  полгода работы с  «людьми»  кто  огорчил  этих  женщин,  они  получили свою  квартиру обратно,  даже   с  выполненным  шикарным   евро ремонтом. 
  Ветер  по моей  просьбе  запорошил песком на всю жизнь   глаза всем тем, кто  сотворил горе  для этих  женщин.