Осколки Чувств.

Осколки  чувств
(В. Исаков)
    Внезапно за  ночным  окном  проливной  дождь припустил  выбивать  бешеный  ритм  о  холодную  натянутую  поверхность  кожи   луж  до озноба мурашек по спине. Молния  на мгновенье  осветила  чернильное небо, но запутавшись  в   вате  темноты,  угасла   еле видимой  искрой.  Басовой  низкой нотой   прогремел   гром  грозы,  разбудив  облокотившегося во сне  на стол  дежурного  пожарной  части.  Он с испугу  схватил    трубку  черного   массивного  телефона, вскочил со стула, встал  по стойке  «Смирно!» и заученно   спросил: « Где   возгорание?».   Выглянул в  окно,  почему – то перекрестившись,  медленно  положил  трубку  телефона в   черные, как  головешка   руки  аппарата  и,  опять судорожно  зевнув  до  скрипа  в  скулах,  прикорнул. Вернулся  в тот  сбитый  цветной  красочный  сон,  облокотившись  спиной  о  стену,  мерно  захрапел.   Ему  снился  пожар, и  он  в пожарной  форме    с громадным ремнем  на поясе  и в  блестящем  шлеме  выносил  красивую  девушку  на руках  из  объятого   пламенем  дома.  А  девушка с тонкой талией в тонком   летнем  платьице  прильнула щекой  к его плечу,  ища  в нем  защиту.  Она   преданно обвивала  его за шею   красивыми нежными  руками и  смотрела  влюбленными  глазами   через стекло шлема  на  лицо  своего  спасателя.  А   народ, сбежавшийся  поглазеть на пожар,  аплодировал  ему!     И  бабушки,  что  стояли неподалеку  громко   шептали: «Герой, он герой, поди, же  и впрямь  герой!». 
   Стенки домов  посерели от дождя, будто  плакали  от горя расставания,  провожая   в дальний  путь  своё  любимое знойное лето.   Я стоял  за  прозрачной душой  белого тюля, украшающего  раму  пластикового  окна  и,  смотрел  на  пальцы  дождя,  выбивающие  массажем  мелодию грусти по спине  черного  асфальта. До слуха  донесся  издалека  в тишине улицы  цокот подков.  Пригляделся  по направлению  цокота  и увидел, как  по  ночной   мокрой  улице   не обходя  лужи   под дождем,  медленно  шла   лошадь  без  седла и уздечки. Она  брела  без цели,  изредка  наклоняя  голову,  выискивая  на газонах и клумбах   остатки осенней   травы  и цветов.    Быстро  накинув  плащ,  и схватив  из   самой  модной  на сегодня  пластиковой  хлебницы   пакет  с  недавно купленным   хлебом,  ухватил   солонку  вместе с солью  со стола  с  красной  скатерти и, сунув  её  в карман,  сбежал вниз  дробью  каблуков,  сбив   сон   лестничной  площадки.   Дверь  подъезда,   обиженно  захлопнулась  за мной: я прервал  мирный  разговор    двери с  тусклой  лампой,  освещающей  дверь.    
 Тихонько  позвав    промокшую  лошадь свистом,  на который   ко мне    шли,  даже  страшно громадные  псы  достал из пакета   белый батон  хлеба и,   держа  его на вытянутой  руке, медленно  пошел к  ней  на встречу.  Приблизившись, лошадь   осторожно брала куски  батона   мягкими  шелковыми  губами,  лишь  иногда поднимала  голову,   высматривая  кого – то на  улице.  Соль  для неё  была подарком, вежливо   попробовав    угощение,  она  ткнулась  мне  ноздрями   в руку и неожиданно   положила  голову  на плечо с  тяжелым  уставшим от жизненной  суеты вздохом.  Я  гладил  её  мокрую  шелковую шерсть шеи и, шептал  добрые  слова  в  махровое  ухо.  Тут  она неожиданно  встрепенулась и  подняла голову.  К ней   почти   бежала  женщина  с  уздечкой  в  правой руке.  Подняв  руки,  стала  причитать.  Она среднего  возраста,  симпатичная  была  в ярко  желтой  прозрачной   накидке, капюшон   упал  на плечи. Каштановые  влажные от дождя  волосы  стянуты в спешно завязанный  узел простой  резинкой  на затылке.  По  щекам  вместе  с дождем   лились  слезы.  Она  всхлипывала,  скороговоркой   произнося. 
- Ласточка,  да как  ты  ушла  из  загона? Вот  сторож,  пропойца, опять   забыл  закрыть   калитку.   
 И уже   обращаюсь  ко мне,  гордо  выпалила.
- Она у  нас  самая  смелая и любопытная!  
Потом взяв  паузу,   произнесла.
- А  я   вот  бегаю  кругами по  улицам  ищу   мою  пропажу.  
 А  лошадь    приткнулась   ей в  маленькую ладонь, за  белеющим   куском  сахара.   И  вежливо мягко  взяв  его, громко и  вкусно   стала  им  хрустеть.  Шальная  мысль  пробежала:  тоже  захотелось, чтобы  кто – то  искал  меня  посреди  небесной  воды и  также   плакал  от счастья,  гладя  мне плечо, как  сейчас эта  женщина,  оглаживающая лошадь,  успокаивая ее, да так заботливо, что мне  стало завидно.    Женщина попыталась  накинуть  уздечку, а Ласточка   вежливо   нагнула  голову под   руки  своей  хозяйки, чтобы  бы  ей было  удобно.   Уже  отдышавшись и  все  еще  подставляя  под губы  лошади ладонь с кусками сахара,    дама  улыбнулась  мне.
-     Спасибо Вам  за  Ласточку,  приходите  к нам  на выездку, это недалеко  тут всего - то   несколько  кварталов.  Странно, что она  не  укусила  Вас и не  ударила: она чужих  не любит особенно  мужчин,  не знаем  почему!
Заботливая  женщина  повела   Ласточку   с собой.  Обернулась и  еще раз   удивленно и оценивающе  посмотрела на меня  и,  помахав мне   ладошкой  на прощанье  с  улыбкой  на  счастливом  лице (нашлась  пропажа).  
Заметил, как  все  одинокие  женщины   оценивающе  рассматривают  мужчин,  и их взгляд, оценку  производил  почему – то всегда  с  ботинок.    Сегодня и  у  Ласточки, как  и  у  пожарника, будет  вкусный  сон: ей перепало  сахара и  соли.  Ласточка   еще  долго  поворачивала  голову с  красиво заплетенной  в  косички   гривой  в мою сторону, а  женщина    уже  вдалеке  на  перекрестке   помахала  мне на прощание  ладошкой и,  услышал   заглушаемый   голосом  дождя  и грома   крик: « Приходииииииите!». 
Молния,  обидевшись  на   темноту,  собрала силы и  засветилась  на черном  тоскливом  небе   белым  веером.  Рядом   бабахнуло,  словно  кувалдой  по огромному    металла.  Уши заложило. Она  осветила  меня с  вывернутым  карманом  от доставания  солонки (туда  она хорошо  проскользнула, а  назад с трудом) и  державшего все ещё  пустую солонку  в руке.  На автомате   отдал  женщине  так  понравившиеся    Ласточке  куски  батона и в придачу  ещё  и  булочки в  пакете.   Дождь не унимался,  уже   старался  мне  делать массаж  спине и плечам.  Я  медленно  по лужам  побрел  домой.  Дверь  подъезда   вела  неторопливую  беседу  с  лампочкой, она  даже  не обратила на меня  внимание. Не удостоила!  Закрыла за мной  дверь  без  раздраженного  женского  хлопка  сзади металл  о металл, а  аккуратно  вежливо  прикрыла, чтобы  стуком  не будить людей и  не  прервать  нить  интересной  беседы.   Зашел в  квартиру,  взял зонт  и  пошел назад  на  улицу  опять  под дождь.   Спустился   медленно и тихо,   дверь  удивилась моему  позднему  уходу  в  ночь.    За  тусклым светом  её  подружки лампочки,  как  за  жирной  черной чертой  была  темень и,  двери  было  страшно, да  еще  этот   гром    непоседа со своей  подругой  молнией добавляли  страха,  бьют  повсюду,  не  угадаешь  и куда:  то совсем  рядом,  то  вдалеке.  
Открыл  зонт и, ноги привычно  сами  понесли  к тому   озябшему под  холодным дождем до  трещинок  знакомому   дому.  Знал, когда – то, так  трепетно   любившая  меня   женщина, живущая  в этом доме  боялась   грозы.  Она  вставала с  постели,   накинув  халатик, смотрела   через  шторы  на  улицу:  не  могла спать  под  белые  сполохи молнии и  литаврный  грохот  грома. Опять, все также  опять   на  автомате  ноги  принесли  меня к её дому. Я  вставал на противоположной  стороне улицы  напротив    ее дома и смотрел  на одинокое   светящееся  окошко, обрамленное    стального  цвета  шторами.  Помнил, как  во время  грозы она прижималась  ко мне,  чтобы не было  очень страшно,  обвивала  шею  нежностью бархата  рук.  При каждом новом литаврном ударе грома ее  худенькие  плечики  вздрагивали.  При яркой  вспышке  света  молний  видел ужас и страх(смешивший  меня) в  ее   изумрудных   глазах: мы смеялись  вместе   над ними.   Чтобы не  дай БОГ она заплакала от страха, уводил  её  на кухни и включал  яркий  свет. Она  за  угощением  меня  вкусным   чаем, а  к ним   на белой  тарелочке  ставила  на стол   мои любимые   пироги с  капустой забыла  на время  молнии и гром  сотрясающий за окнами  мир. 
 Знал, что  гроза  разбудит    её сейчас.    Одна  в  пустой  озябшей  от  тоски     квартире   встанет  с  постели, накинет  халатик и подойдет  босиком  к  окну. Прислонится  к подоконнику и  будет  смотреть на  мокрую  пустынную   улицу,  и  я  знал (чуял  кожей),  вспомнит меня.   Так  уж вышло,  она   не со  мной. Видимо так  было угодно разлучнице  судьбе:  не все  так было  просто в нашей  жизни!
  Стоял мокрым  столбиком под  сильными пальцами дождя  с  раскрытым  беспомощным  куполом   зонта, его  рукоятка   стонала  от боли  в сильно зажатом  кулаке. Плащ уже  кричал от   влажного прикосновения холодных рук дождя. А  ключи  от  её  квартиры  лежали  ненужным  грузом  в глубине  кармана  плаща.  Не  нашел  в  себе сил  выложить их  дома  в   дальний  ящик рабочего  стола. 
Я  ещё  стоял  почти  до рассвета, ожидая, когда  выключится у нее  в квартире  свет, и  она   уснет:  переживал  за  ее страхи.   Сложил   зонт, он  уже  не спасал  от  слез дождя и  побрел домой,  спотыкаясь  об острые   осколки чувств:  вновь и вновь  разрезая себе вот только что  зарубцевавшиеся раны. 
Вспомнил слова  знаменитой  песни  Рады  Рай: «Душа!».   
Ты, Душа моя, - косолапая,
Что болишь ты у меня,
Кровью капая?

Кровью капая, в пыль дорожную,
Не случилось бы со мной
Невозможное.