Голова Балейдвы еще не успела полностью окраситься в цвет горного снега, когда чужое учение пришло на его землю. Оно появилось из ниоткуда, но в перечных словах проповедников было нечто притягательное. Балейдва и оглянуться не успел, как все в его городе говорили на новом языке, отрекаясь от предков. Балейдва стал совершенно седым, пытаясь вернуть людей на тропу, проторенную их прадедами и прабабками. Люди смеялись над ним и шли в выросший на месте прежнего святилища белокаменный храм со зверями-стражами на вратах. Больно было старому Балейдве смотреть, как отрекаются от прошлого. Как нож в сердце было, что его собственные дети и внуки сбежали к чужим богам да перестали называть его отцом-первосвященником, оставив только земное «отец». Как дети отреклись от настоящих слов этой земли, так и Балейдва отрекся от своих детей. Он ничего не взял из предательского дома. В лесу подобрал себе палку, чтоб служила вместо детей опорой для старых ног, в лесу сорвал себе травы, чтобы связать новую одежду - подвижника. Балейдва забрался далеко, к подножию гор, согласных цветом с его головой. Каждый вечер он вместо огня, посвященного его богам, смотрел на закат неугасимого солнца. Пусть люди играются, губя себя, здесь он сохранит учение в чистоте. Здесь он дождется того единственного, молодого, чьи уши будут открыты для сокровенной влаги знания.
Боги видели его верность и надежды, и старость хоть и испещряла морщинами и пятнами тело Балейдвы, но не уступала его старые кости смерти. Раз в поколение Балейдве снились сны о родине, в которых видел он, как одно мерзкое учение сменяется другим, а то другое постепенно прогнивает и дает ростки новым сорнякам. Все учения ложны, только Балейдва знал первые слова, полученные от богов. Он ждал и молил земную мать, небесного отца, и ветер, владеющий душами странников, перестать терзать людские сердца и наконец-то послать ученика.
Треснул сук на заросшей тропе под ногой чужака. Юноша с благородным высоким лбом и печатью знаний на лице пришел в долину Балейдвы. Привыкшее биться размеренно сердце старика вздрогнуло от волнения. Он проводил долгожданного ученика в шалаш и до золотых лучей рассвета расспрашивал того. Но когда солнечный плод налился огненным соком, Балейдва исчез, оставив юношу одного. Только когда тот убрался из долины, Балейдва вернулся обратно и окурил дымом можжевельника четыре угла шалаша. Юноша не мог стать его учеником.
Шли годы, гремели залпы далеких войн и строек, а Балейдва все ждал. Многие приходили к нему, но всех он покидал на рассвете. Может, и сегодня он ждет того самого, избранного богами преемника. Балейдва поклялся не опускать зерно учения в неплодородную почву.
А что с теми, кто приходил к нему? Они возвращались обратно, к своим настоятелям или отцам, и говорили, что видели того самого Серебряного Старца. Мудрец говорил с ними всю ночь одними вопросами, но их было достаточно, чтобы солнце утром сияло-по новому.
[Скрыть]Регистрационный номер 0307079 выдан для произведения:
Голова Балейдвы еще не успела полностью окраситься в цвет горного снега, когда чужое учение пришло на его землю. Оно появилось из ниоткуда, но в перечных словах проповедников было нечто притягательное. Балейдва и оглянуться не успел, как все в его городе говорили на новом языке, отрекаясь от предков. Балейдва стал совершенно седым, пытаясь вернуть людей на тропу, проторенную их прадедами и прабабками. Люди смеялись над ним и шли в выросший на месте прежнего святилища белокаменный храм со зверями-стражами на вратах. Больно было старому Балейдве смотреть, как отрекаются от прошлого. Как нож в сердце было, что его собственные дети и внуки сбежали к чужим богам да перестали называть его отцом-первосвященником, оставив только земное «отец». Как дети отреклись от настоящих слов этой земли, так и Балейдва отрекся от своих детей. Он ничего не взял из предательского дома. В лесу подобрал себе палку, чтоб служила вместо детей опорой для старых ног, в лесу сорвал себе травы, чтобы связать новую одежду - подвижника. Балейдва забрался далеко, к подножию гор, согласных цветом с его головой. Каждый вечер он вместо огня, посвященного его богам, смотрел на закат неугасимого солнца. Пусть люди играются, губя себя, здесь он сохранит учение в чистоте. Здесь он дождется того единственного, молодого, чьи уши будут открыты для сокровенной влаги знания.
Боги видели его верность и надежды, и старость хоть и испещряла морщинами и пятнами тело Балейдвы, но не уступала его старые кости смерти. Раз в поколение Балейдве снились сны о родине, в которых видел он, как одно мерзкое учение сменяется другим, а то другое постепенно прогнивает и дает ростки новым сорнякам. Все учения ложны, только Балейдва знал первые слова, полученные от богов. Он ждал и молил земную мать, небесного отца, и ветер, владеющий душами странников, перестать терзать людские сердца и наконец-то послать ученика.
Треснул сук на заросшей тропе под ногой чужака. Юноша с благородным высоким лбом и печатью знаний на лице пришел в долину Балейдвы. Привыкшее биться размеренно сердце старика вздрогнуло от волнения. Он проводил долгожданного ученика в шалаш и до золотых лучей рассвета расспрашивал того. Но когда солнечный плод налился огненным соком, Балейдва исчез, оставив юношу одного. Только когда тот убрался из долины, Балейдва вернулся обратно и окурил дымом можжевельника четыре угла шалаша. Юноша не мог стать его учеником.
Шли годы, гремели залпы далеких войн и строек, а Балейдва все ждал. Многие приходили к нему, но всех он покидал на рассвете. Может, и сегодня он ждет того самого, избранного богами преемника. Балейдва поклялся не опускать зерно учения в неплодородную почву.
А что с теми, кто приходил к нему? Они возвращались обратно, к своим настоятелям или отцам, и говорили, что видели того самого Серебряного Старца. Мудрец говорил с ними всю ночь одними вопросами, но их было достаточно, чтобы солнце утром сияло-по новому.