Совсем еще молоденькая медсестренка Ната с реакцией и проворностью кошки сновала между разбитыми только что и дымящимися танками, ныряла в воронки от разорвавшихся снарядов: выискивала раненых. Левой рукой поддерживала сумку с медикаментами, в правой – крепко сжимала рукоять пистолета – на случай непредвиденного столкновения с танкистом неприятеля, выбравшимся из своей подбитой машины.
День только-только перевалил за полдень, но от сотен черных дымов горящей техники, поднятой пыли и постоянно взметавшейся от разрывов снарядов земли, казалось, давно наступила ночь.
Страшный противный лязг металла о металл, нестерпимый вой штурмовых бомбардировщиков и разрывы бомб и снарядов напрочь исключали для уха все остальные звуки. Ни стонов, ни криков о помощи не было слышно.
Шли ожесточенные бои под Прохоровкой.
Со стороны, если бы зритель смог все это увидеть так, показалось бы, что здесь сошлись в смертельном поединке две армады бронированных, дышащих дымом и пламенем машин, ведомых друг на друга нечеловеческим разумом. Сталь против стали, огонь против огня – слились в одно страшное огромное месиво. Расстреливали друг друга в упор, вдавливали в уже рыхлую землю. Сшибались, давили, давили…. А в них – люди. С закопченными лицами, словно подражая лязгу и скрежету металла скрипели от напряжения зубами и вели, вели свои смертоносные машины вперед, пока не были расстреляны или втоптаны другими машинами.
И в этом огненно-стальном бреду она – Ната, то ползком, то бегом, несет собой надежду тем, кто смог выбраться из пораженных насмерть танков - обгоревшим, изломанным, разорванным стальными осколками, но еще живым.
Ната наткнулась на бугорок рыхлой земли, хотела переползти через него и, вдруг, скорее почувствовала, чем услышала под собой протяжный стон. Быстро-быстро разгребла землю руками. - Кажется свой. – Потянула танкиста за комбинезон, переворачивая его на спину.
С обгоревшего, все в струпьях, лица на Натку смотрели живые серые глаза:
- Сестренка – пытался проговорить танкист
- Держись, браток, держись милый, все будет хорошо.
- У-хо-ди, брось меня – стонали его запекшиеся губы
- Нет уж, раз жив, будешь жить – Крикнула Ната, пытаясь пересилить гул пиршества стервы-Войны.
Она тащила тяжелое мужское тело огибая разбитую технику, воронки и безжизненные тела погибших солдат. Пот разъедал глаза, пальцы рук разжимались, не хотели воспринимать не женскую нагрузку. Каких-то три сотни метров до наших окопов, но они растянулись в безмерно длинные километры тяжелейшего пути, где жизнь могла оборваться мгновенно и каждую секунду. И ЭТО почти случилось: разорвавшийся совсем близко фугас ударом молота бросил Натку на дно соседней воронки. Мгновенно затихли гул, рев и разрывы. Казалось, тело разорвано на мельчайшие горящие невыносимой болью кусочки. Появился нарастающий звон в ушах, и полная-полная темнота поглотила сознание девушки.
Сколько времени прошло: минута, час… вечность…
Ната открыла глаза. В полной тишине из высоко-высока, из черной бездны лила свой холодный свет очень яркая звезда. Действительность скрывалась за краями глубокой воронки. Тела не чувствовалось. Была необыкновенная легкость, будто ее сущность парила в невесомом пространстве. Где-то, в глубинах подсознания поплыли картинки той жизни, когда она, пятнадцатилетней девушкой была влюблена в соседского юношу – молодого лейтенанта, только что окончившего танковое училище…. В тайне от всех писала и посвящала ему свои стихи…. Где он сейчас…?
- Танкист! Господи! – Сознание разорвавшейся гранатой вернулось к девушке.
- Где я, что со мной? – Пошевелила руками, ногами…
- Кажется, цела. Я тащила танкиста, где он?
Рядом, в воронке что-то зашевелилось.
- Жив, родненький, сейчас я, сейчас….
Ночь на какое-то время приостановила страшный поединок.
В полуобвалившемся окопчике со своим противотанковым ружьем сидели курили двое: сержант Сорока – бывалый солдат, лет сорока, и молоденький парнишка, лет семнадцати, не более, второй номер – рядовой Ильюшка. В роте все называли его коротко – Илька. Да он то в общем и не курил, так, иногда, баловался, за что частенько «получал» от старшины подзатыльники.
Сорока чуть наклонив голову набок, прислушался.
- Кажется, к нам гости, а ну, выгляни, осторожненько, у тебя глаз молодой…
Илька чуть приподнялся в окопчике. Сначала на палочке высунул каску – для проверочки, затем, надев ее, высунулся сам.
- Петрович, кажется, кто-то ползет, и не один, давай шмальну из карабинчика, а?
-Я тебе шмальну, твою мать! – Выругался Сорока, высунувшись вслед и вглядываясь в темноту ночи.
- А ну, боец, айда за мной! – скомандовал сержант и быстро перевалил свое грузное тело через брустверок перед окопом.
Держа наготове штык-ножи, огибали с двух сторон ползущих прямо на их окопчик людей.
- Мать-перемать, да это же Натка! – в пол голоса опять выругался Петрович, - Помогай Илюха, тащим обоих к себе, там разберемся, давай, давай скоренько, пока не началась пальба.
В медсанбате пришедший в сознание танкист, капитан, шепотом спросил бинтовавшую его медсестричку с очень редким именем Жасмин:
- Послушай, цветочек, а не Наташей ли зовут ту медсестричку, что вытащила меня, глаза очень знакомые.
- Потерпи, герой, скоро сам у нее спросишь. Контузило ее малость, но все обошлось. А вот ее стишок, она у нас – поэт, вот, я тебе сейчас прочитаю, она его позавчера написала а я выучила, слушай:
Разум не воспринимал:
Ночь или день настал,
Смешалось все воедино:
Люди, пушки, танки, машины...
Ад кромешный стоял,
Даже литой металл
В адском горниле сгорал,
А над головою жужжит -
Черная смерть кружит,
Вокруг слышен адский стон,
Взрывы со всех сторон,
Танк наползает на танк,
Съехал разорванный трак,
Валяется сломанный штык,
Солдатик к земле приник,
Осколком пробита каска,
Земля словно красной краской
Пропитана кровью нашей
В этой заваренной каше,
Жар и бешеный гул
От тысяч орудий дул,
И в этом железном бреду
Люди вперед идут!
- Ну как тебе? Хе, заснул. Завтра увидишь свою спасительницу.
Они не встретятся завтра. Утром он будет отправлен в тыловой госпиталь. Потом война разведет по разным фронтам. Войну закончат: он – в Праге, она – в Берлине. И все же их встреча состоится во дворе дома, где они жили до войны, раз и навсегда.
А пока шли тяжелейшие бои под Прохоровкой.
Помочь сайту
Поздравления
