На поэтической волне...

На поэтической волне

-Может дров подбросить, Иваныч?

-Как там уха? Закипела?

Далеко в темноте был слышен  неторопливый разговор, казалось обычных рыбаков, коротавших майскую ночь на берегу острова, упиравшегося северным берегом в разливы Волго-Балта, а южной кромкой  в Белое озеро. Ночь была удивительно тихой и тёплой и каждый всплеск, треск костра, трепыхание  рыбы в прибрежной траве и даже тихий разговор разносился  встревоженным эхом над водой.

-Пора вынимать, глаза у рыбы побелели!- суетился молодой взъерошенный человек у костра. По форменной куртке его можно было определить, что он и его товарищ, чуть постарше не рыбаки, а  представители государственной рыбинспекции. «Рыбчики!» - как  нежно отзываются в наших местах о рыбохране местные браконьеры.

-Может после ухи по разливам пошарим, фарой посветим? - наседал неугомонный молодой рыбинспектор.

-Поспать чуток надо! Завтра день трудный, за рыбаками гоняться по корчам и заливам, да протокола составлять. Надо чтоб глаза не слипались. Вот сегодня мы браконьров славно пощипали, премию заработали, на хлеб с маслом! - пытался охолонить его соратник, перебирая составленные за день листы протоколов.

-Поспать, сегодня поспим, ночь как летом тёплая! А по прогнозу дождище обещали. - щебетал молодой, вынимая котелок с ухой из разгоревшегося костра.

-Завтра подмога из Вытегры будет?- потянулся к мобильнику другой.- Вот и эсэмэска от них уже пришла, выехали.

-С подмогой надёжней, нерест идёт!- поддакивал молодой, резал хлеб и доставал ложки.

Крупного сваренного леща выложили по кускам на газетину, запустив деревянные ложки разом в переливающуюся жиром уху.

Только доблестные защитники природы хлебнули ядрёной ушицы, закусили белым, разваливающимся лещом, как молодой резко вскочил на ноги, прислушался и побежал  в стоящую у берега лодку за фонарём.

-Ты, чо, Лёха?- удивлённо гаркнул его друг.

-Кто-то плывёт? Поёт что ли? Или ругается?- начал шарить лучом фонаря рыбинспектор.

-Да садись, ты, чекист хренов! Никуда он не денется! Его сегодня за три километра слышно будет! Поймаем!- зачерпывал в котелке остатки ухи  старший по званию.

Молодой послушался, выключил фонарь и сел у костра. После ухи вдарили  ароматного чайку, и, казалось, забыли про недавнее происшествие и про рыбака, заблудившегося  на ночной реке.

-Тишина-то, какая!

-Тишина! Для рыбы раздолье…

 Вдруг и старший из инспекторов стал прислушиваться и даже приставил ладонь к уху:

-Точно кто-то поёт? Или плачет? Слышишь, Лёха?

-Слышу, теперь слышу! Рыбак плывёт к нам, видимо к костру! Ну, мы тут его и обуем! - повеселел Лёха, первый раз отправившийся ловить лютых браконьеров. Ещё через полчаса инспектора услышали отрывки человеческого ора:

-Я иду долиной-ой-ой! О-о-о-й!  На затылке кепи-и-и-и, в лайковой перчатке смуглая рука-а-а-а, далеко сияют розовые степи-и-и-и, широко синеет тихая река-а-а-а! – хрипел в ночи кто-то неизвестный.

-Что за ерунда? Кепи какая-то? Может,  на реке перехватим, пока он в озеро не укатил?- теперь уже нервничал Иванович.

-Не знаю, на кой ляд он Есенина-то орёт, бродяга?- спрашивал Ивановича Лёха.

-Да пьяный, поди, в драбадан, вот и орёт!

-Я - беспечный парень, ничего не надо-о-о-о, только б слушать песни - сердцем подпевать, только бы струилась легкая прохлада, только б  ты, родная, могла б мне наливать! – кто-то из темноты перевирал великого поэта, перебирая вёслами.

Теперь уже в луче инспекторского фонаря включенного Лёхой можно было различить дощатый челнок, плывший прямо на костёр инспекторов.

Не доезжая  метров двадцати, неизвестный исполнитель есенинского наследия, прервав стих, зычно крикнул удивлённым стражам правопорядка:

-Вино мужики есть? Или мимо грести? Выйду за дорогу, выйду под откосы,- сколько там нарядных девушек и баб!

 -Давай, давай подъезжай, для тебя найдётся!-  отозвался Лёха, вынимая папку с протоколами на правонарушение.

Челнок со всего хода, вылетев на отмель, протаранил тупым носом аллюминевую лодку инспекторов.

-Ну, ты, леший, осторожней!- рявкнул на него Иванович. -Не видишь что ли? Зенки налил?

Из челнока не вышел, а вывалился на берег мужичок небольшого роста, в леспромхозовской суконной куртке, с распущенными броднями на ногах и гологоловый, рассыпав на прибрежный песок свои золотые кудри. Поняв свою оплошность, нежданный гость встал на колени, и стал расстегивать свою куртку, продолжая незаконченную декламацию:

- К чёрту, я снимаю свой костюм английский, что же, братцы, я вам покажу – я  ли вам не свойский, я ли вам не близкий?
-Нашлась родня!- прошипел Алексей.-Пойдука я его лодку осмотрю, авось рыбу не выбросил.

- Какая рыба? Какая рыба, мужики я - поэт! Я последний поэт деревни, скромен, и хотя имею я малый рост, поделюсь сигаретой последней, с тем, кто вместе со мною рос…- опять переврал Есенина новоявленный поэт.

Костёр опять разгорелся и озарил происходящее на берегу – на коленях стоял полуголый мужик, и бил себя в грудь перед инспекторами без запинки выбрасывая слова в тишину:

-Я последний поэт деревни, я на озере Белом рос и люблю я край этот древний, до солёных и искренних с-с-слёз!

-Фамилия-то твоя как? В нерест по нерестилищу передвигаться нельзя, оштрафуем!-пытался вразумить подошедший к мужику после осмотра челнока Лёха.

-А, ты, чо, салага, меня не узнал? Я – Есенин!-издевательски прозвучал ответ.

-Есенин? Чего тот самый, что на трубе повешался?-съязвил инпектор.

-Сам, ты на трубе! Я жив!!!

-Да это - дурдом какой-то, Есениных нам только и не хватало!- достал мобильник Иванович, пытаясь перезвонить местному участковому.

-Сейчас разберёмся кто ты такой.

Мужичок пополз по направлению к костру:

-Разбирайтесь, а я к огоньку. Винца-то не найдётся для истерзанной души? Муза просит…- заскулил поэт, бубня себе под нос, - Штрафовать вздумали! Не злодей я и не грабил лесом, я всего лишь уличный повеса…
 Иванович набрал номер по мобильнику, ему ответил местный  участковый. Рыбинспектор обрисовал приметы нарушителя и привычку говорить стихами Есенина, через минуту,  выслушав причитания участкового, он махнул рукой, разрезая предутренний воздух, обращаясь к Лёхе:

-И вправду фамилия у его Есенин, только с него ничего не возьмёшь, неработь местная. Гони его от костра, пусть в своём челноке храпит!

Они вдвоём стащили мужичка в челнок, уложили его как в гроб, бросив на него лишнюю куртку:

-Откуда здесь Есенин объявился, родня что-ли?- спрашивал Лёха у напарника.

-Земля русская неразборчива, не только в городах поэтов рожает, а и в такой глуши как выдаст на свет божий самородок, что самой страшно становится! Да не какой он не поэт, Есенина всего переврал!

-А может, реинкарнация? – не унимался Лёха.-Ну, как у индусов, помер и вновь родился, только в другом обличье.

-Не реанкарнация это, а алкоголизм, сынок!- убеждал Иванович.-Выпьют стопку, а крышу-то и сносит. И говорят всякую хрень.

В челноке иногда раздавались всхлипывания, пробивались на волю есенинские строки:

-                     Каждому здесь кобелю на шею, я готов отдать мой лучший галстук…

В результате инспектора, охраняя покой и жизнь самозванца, не сомкнули глаз всю ночь, проведя остаток ночи у догорающего костра. Уже на рассвете инспектора, пригретые весенним солнцем вздремнули, прижавшись плечами друг к другу. Проснулись они от удаляющегося пенья:

-Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне.

Мужичок видимо проснулся, оттолкнул свой утлый челночок, сел за вёсла и отправился по своим делам, не беспокоя больше охранителей природы. Теперь, когда солнце поднялось, оно опять покрыло золотой чешуёй волны озера, осветило сиянием кудри поэта, плывшего на встречу солнцу.

-Скажи кому, не поверят! С Есенина штраф содрать хотели!- рассмеялся Лёха.

-Хорошо ещё Маяковский не объявился!- подхохотнул Иванович.

Через двадцать минут инспекторская лодка начала патрулирование прибрежной полосы озера. Лёха в бинокль рассматривал заливы, заросшие тростником.

-Левее Иванович, у берега  смотри! Мужики сетки вытаскивают. Газуй, не уйдут.

Вмиг инспектора оказались у лодки браконьеров, те не успели выбросить сети и рыбу. Рыба, не спрятанная в рюкзаки,  с надеждой смотрела выпученными глазами на инспекторов, задыхаясь от весеннего солнца.

После небольшой перебранки и угроз, напряжение схлынуло, браконьеры присмирели, инспектора достали протокола. Лёха авторучкой показывая на чернявого и высокого мужика, грозно спросил:

-Как фамилия, где живёшь?

-Клюев! Николай Клюев! - как - то необычно значительно произнёс браконьер.

-Ну и что, что Клюев?-  не понял подвоха Лёха.

-Дак, я поэт Клюев, друг Есенина у меня и книга дома есть, приезжай, покажу!- залился улыбкой, оскалив зубы, и пряча рыбу в мешок, рыбак.

-Да у вас, что тут одни поэты живут? Может и Пушкин есть?- рассмеялся в ответ Иванович и спрятал листы  протокола в папку.

Чернявый  подмигнул  соседу, тот прокашлявшись начал было выводить:

-Я вас  любил, любовь ещё  быть  может…

Рыбинспекторы в страхе  оттолкнули  от своей  лодки  браконьерскую плоскодонку,  – Лёха, мотор заводи, только стихов нам и не хватало!

-Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне.

Мужичок видимо проснулся, оттолкнул свой утлый челночок, сел за вёсла и отправился по своим делам, не беспокоя больше охранителей природы. Теперь, когда солнце поднялось, оно опять покрыло золотой чешуёй волны озера, осветило сиянием кудри поэта, плывшего на встречу солнцу.

-Скажи кому, не поверят! С Есенина штраф содрать хотели!- рассмеялся Лёха.

-Хорошо ещё Маяковский не объявился!- подхохотнул Иванович.

Через двадцать минут инспекторская лодка начала патрулирование прибрежной полосы озера. Лёха в бинокль рассматривал заливы, заросшие тростником.

-Левее Иванович, у берега  смотри! Мужики сетки вытаскивают. Газуй, не уйдут.

Вмиг инспектора оказались у лодки браконьеров, те не успели выбросить сети и рыбу. Рыба, не спрятанная в рюкзаки,  с надеждой смотрела выпученными глазами на инспекторов, задыхаясь от весеннего солнца.

После небольшой перебранки и угроз, напряжение схлынуло, браконьеры присмирели, инспектора достали протокола. Лёха авторучкой показывая на чернявого и высокого мужика, грозно спросил:

-Как фамилия, где живёшь?

-Клюев! Николай Клюев! - как - то необычно значительно произнёс браконьер.

-Ну и что, что Клюев?-  не понял подвоха Лёха.

-Дак, я поэт Клюев, друг Есенина у меня и книга дома есть, приезжай, покажу!- залился улыбкой, оскалив зубы, и пряча рыбу в мешок, рыбак.

-Да у вас, что тут одни поэты живут? Может и Пушкин есть?- рассмеялся в ответ Иванович и спрятал листы  протокола в папку.

Чернявый  подмигнул  соседу, тот прокашлявшись начал было выводить:

-Я вас  любил, любовь ещё  быть  может…

Рыбинспекторы в страхе  оттолкнули  от своей  лодки  браконьерскую плоскодонку,  – Лёха, мотор заводи, только стихов нам и не хватало!