Вамп La femme fatale
Антон лежал на кровати и перебирал струны гитары, иногда бросая взгляды на Андрея. Тот в свою очередь не реагировал, полностью погруженный в любимое занятие: склеивал из спичек избушку – сувенир. На календаре была суббота, позади трудная неделя с лекциями и зачетами. До вечера, то есть до времени безудержных тусовок, было еще далеко, и друзья просто лентяйничали. Третий жилец комнаты отсутствовал, и разговор сам по себе постепенно переключился на него.
- Марк впервые подался в женское общежитие пединститута. – Завел разговор Антон.
- Даю 10 к 1, что он попадет в ее сети.
- Ставку не принимаю. Она просто грабительская. И без этого понятно, что нежное, еще девственное любовными муками, сердечко Маркиза сразу же воспылает страстью к ней.
- В такую влюбляются сразу.
- И навсегда.
Андрей замолчал, но ненадолго. Он словно прислушался сначала к себе, чтобы отыскать ответы на все сомнения.
- Возможно. По крайней мере, любовь такая не выгорает до конца. Тлеет где-то на самом донышке, но не гаснет.
Ему был не приятен этот разговор, не приносящий ничего, кроме нового всплеска боли. Хотя и понимал, что весь сегодняшний вечер будет полностью посвящен ей. В том, что Марк придет и заведет «пластину», не вызывало ни капельку сомнения.
И как будто в доказательства, в комнату влетел, как на крыльях, Марк. Весь такой встревоженный, разлохмаченный и возбужденный. На щеках горел яркий румянец, а в глазах – какой-то дьявольский огонь.
- Это чудо! Чудо света!
- Египетские пирамиды?
- Александрийский маяк?
- Висячие сады Семирамиды?
-Храм Артемиды?
Марк растерянно смотрел на друзей, недоуменно хлопая глазами. Наконец-то, до него дошел сарказм, и он обреченно махнул рукой:
- Ну, вас, со своими шуточками. Я имел в виду совсем другое.
- Девушку?
- Да. – Удивление не покидало его лица. – Да. Девушку! С большой буквы! Мимо нее просто невозможно пройти. Она завораживает и околдовывает. Она просто сводит с ума. Стоит только взглянуть в ее глазки, и сразу понимаешь, что это погибель. Это словно наркотик. Хочется еще, еще, еще! – Он говорил на высоких тонах. Бегал по комнате, натыкаясь на скудную мебель. При этом сильно жестикулировал. Потом схватил сл стола графин с водой, и одним залпом опустошил его.
- Залить это пламя невозможно. – Тихо прошептал Андрей, и раздавил почти готовую избушку-сувенир. Антон с интересом смотрел на него, ожидая дальнейшую реакцию. Но тот взял со стола книгу, завалился на кровать, давая понять, что происходящее его не касается. И Антону не понравилось это, он всегда считал равнодушие – самым страшным пороком человечества.
- Знаете, а имя у этой феи такое необычное, а главное редкое. – Марк был слеп, не замечая ничего вокруг.
- Знаем. – Проворчал Антон, откладывая гитару. – Зовут эту стерву Майей.
Он был еще и глух, раз услышал из всего сказанного только имя ее.
- Откуда?
- Ты первый год в институте. И неудивительно, что сразу угодил в ее сети. Каждый новый курс в полном составе влюбляется в нее.
- Конечно. – Мина озабоченности сменилась на радушный вид. – В такую не влюбиться просто невозможно. Это …. – Он замолчал, закатил глаза к потолку, подбирая подходящий эпитет.
- Стерва! – Повторил Антон, со злобой подчеркивая это единственное слово.
Словно ушат холодной воды вылили на голову бедного друга. Он стоял древним истуканом и, не мигая, смотрел на товарища. В глазах его застыл немой вопрос, требующий немедленных разъяснений. И Антон не стал откладывать их.
- Никто не собирается спорить, что Майя – шикарная девчонка. Этакий эталон. Не обратить внимания на нее – нонсенс. И даже влюбиться – почти неизбежность. Но она – стерва. Она пользуется этим. – Антон говорил быстро, боясь, что Марк начнет перебивать и доказывать обратное. – Каждый новый курс поголовно влачится за ней. Не знаю, может она – энергический вампир, и «сосет» с нас жизненные соки. А может, просто она питает свое самолюбие. Ну, нравится ей, когда вокруг ее особы порхают мальчики с умиленными глазками. Гадать не буду. Скажу только то, что знаю. Только ленивый не ходил к ней.
Марк начал подавать признаки жизни, а после последнего заявления вообще вышел из коматозного состояния:
- Ты хочешь сказать, что она – шлюха? – Румянец сменился бледностью. На лбу выступила обильная испарина. Глаза заблестели не добрым огоньком, и кулаки сжались. Вид и правду был устрашающим.
- Упаси Боже! – Антон поднял руки, словно сдаваясь в плен. – Я не говорил этого.
- Тогда, какого рожна ты тут нес всякую околесицу?
- Она не шлюха. Еще никого она не допустила до своего шикарного тела. Просто она забавляется и играет, получая от всех «рыцарей печально-влюбленного образа» внимания и подарки. Когда же это внимание становится утомительным, она просто меняет поклонника.
- Чушь! – Отмахнулся Марк. Кажется, он потихоньку стал успокаиваться. Снял куртку, присел за стол и закурил. А в голосе проявились нотки гордости и вызова. – Между прочим, она пригласила меня к себе в гости.
- В субботу в шесть часов. – Продолжил предложение Антон
Марк на этот раз удивился без слов, выронив сигарету. Антон же был доволен произведенным эффектом, и решил укрепить свой успех:
- Суббота. Шесть часов. Комната сто двадцать три.
Марк молчал, ему не хватало слов.
- Ты будешь там не единственным. Поверь. Наберется человек пятнадцать. Будете всей коммуной пить чай, вести разговоры, играть в застольные игры. Этакий светский салон госпожи Майи. Каждый преподнесет ей приятный сувенирчик, как знак влюбленности и заинтересованности. И каждый будет стараться быть самым остроумным украшением посиделок, чтобы именно ему выпала честь – удостоиться доброго взгляда этой Клеопатры конца XX века.
- Перестань! – Резко осадил друга Марк. Вскочил, эмоционально прошелся по комнате. – Брось паясничать! Всем твоим словам – грош цена. Пустота! Вакуум!
- Не веришь? А зря! Лично я не попался в ее очаровательные сети. Потому, как голова у меня крепкая и сердечно здоровое. Но не веришь мне, спроси у Андрея.
Они разом посмотрели на Андрея, который все это время лежал, отвернувшись к стенке, и смотрел в книгу. Именно смотрел, не перевернув ни разу ни одной странички. Но артистично не выдал того факта, что прислушивался к разговору соседей по комнате.
- Андрей, - позвал его Марк. В его голосе была мольба и надежда, что вот сейчас встанет Андрюха, и развеет все слова.
- Не занимайтесь ерундой, - пробурчал под нос Андрей.
- Вот! – Обрадовался Марк, и вновь возбужденно заходил по комнате. – Вот!
Потом схватив куртку, он выскочил в коридор. А в комнате повисла тишина. Антон не понимал друга, который в неподходящий момент проявил преступное равнодушие. Терпение постепенно покидало его.
- Андрей, - начал, было, он свою очередную пламенную речь, но друг проявил решительность, вскочив с кровати в одно мгновение:
- Чего?
- Ты не прав. Почему бы тебе не сказать Маркизу всю правду? Почему?
- Не хочу.
- Не хочешь рассказывать? Хорошо! Но подтвердить мои слова ты мог? Просто сказать «да»! И все.
- Пусть мальчишка пройдет через это.
- И тебе не жалко его?
- Иногда разочарование в людях полезно. Он узнает и обратную сторону влюбленности. И снимет, наконец-то, свои розовые очки.
- А если он, как Ванька, бросит институт? Или еще хуже, как Вовка, полезет в петлю? Ты об этом не подумал?
- Он крепкий. Выдержит.
- А если нет?
- Отстань от меня, - отмахнулся Андрей, и добавил после паузы. – Мне никто не помог в свое время.
- И что? Что хорошего? Ты же переменился, кардинально. Уже два года прошло, а ты все еще под ее чарами. Ты перестал смеяться от души. Ты перестал радоваться листопаду, проливному дождику, солнечным бликам на стене. Ты уже не способен видеть в лужах отражение вечности.
- Я повзрослел. – Грустно ответил Андрей, и покинул комнату, почувствовав необходимость в одиночестве.
Антон остался один, но в отличие от друга это ему было в тягость. Он завалился на кровать и постарался погрузиться в волшебные объятья Гипноса. Но мысли мешали, терзали его. Марка было бесконечно жалко. Парень впервые влюбился, а ждет его такой удар. Выдержит ли? Вот в чем вопрос. Лишь бы не наделал глупости, а с него станет. Человек-то он ранимый. Да и Андрея теперь он начинал понимать. До сих пор не зажили раны. И этот разговор приносил лишь неприятные чувства. Майя для него так и осталась гением чистой красоты, не смотря ни на что. Что же такое любовь? Какую же безграничную власть она имеет над человеком. Делает из него то героя, то посмешище. И знает Андрей, что стерва она, но не может вытравить из организма яд этот. Два года мучений и терзаний! Караул!
А время хоть и медленно, но шло. Марк, понятное дело, сидит у Майи и слушает ее сладостный голосок. Андрюха, скорее всего, бродит по переулочкам и мается.
И он оказался прав в своих догадках. Только Андрей не бродил по улицам, а сидел в скверике, который располагался в ста метрах от общежития пединститута. Иногда бросал взгляды на здание, где в знакомых окнах мелькали тени. Он не чувствовал ни боли, ни уколы ревности, ни желания. В душе была пустота, неприятная, сосущая. И под ногами вырастала горка пепла и окурков. Память вернула его в двухгодичное прошлое, заставляя заново пережить те дни. Он увидел ее, и неожиданно почувствовал легкость во всем теле, и, дремлющие до сего времени, таланты к пению романсов и стихосложению. Это была любовь. Любовь такая основательная и большая. Зрелая что ли, спелая. Которая, увы, так и осталась невостребованной, непонятой и непринятой. Она не выплеснулась. Она осталась на душе и сердце. И посему прокисла и прогоркла, оставляя лишь горечь и боль.
- Андрей. – Неожиданно громко раздался рядом голос, и Марк присел рядом. – Ты что здесь делаешь?
Андрей постарался по лицу друга узнать о его душевном состоянии. Но было темно, а голос звучал спокойно и ровно.
- Ну как?
- Ничего страшного, - тот усмехнулся. – Там собрались такие экземпляры, которые, по моему личному мнению, имеют гораздо меньше шансов, чем у меня.
- Это твое мнение. У Майи свои критерии.
- О! Неужели, и ты сейчас начнешь лапшу нарезать?
- Нет.
- Слава Богу!
- Врать тебе я не стану.
- Скажешь правду?
- Голую.
- Давай.
- Майя – не романтик, а прагматик. И сердце свое она не подарит, а продаст. Не перебивай! Замуж она выйдет только по расчету. И знаешь, я не осуждаю ее за это. Жизнь такая, диктует свои правила. Что раньше высмеивалось и всенародно осуждалось, теперь входит в норму, а где-то и просто в необходимость. Вот только Майя тщательно скрывает это, и даже нарочито высмеивает. Одаривает надеждой всех подряд, потом потихоньку узнает о твоих родителях, материальном положении, оценивает твои подарки и знаки внимания. И если даже ты не подходишь, она не сразу дает отворот-поворот. Есть у нее привычка принародно унижать и втаптывать в грязь. – Андрей даже заскрипел зубами, и вновь схватил сигарету, хотя от них уже подташнивало. - А кто твои родители?
- Крестьяне, - обреченно ответил Марк.
- Тогда тебе мой совет: не встречайся с ней больше, пока твои чувства не окрепли и не набрали силу. Потом будет поздно.
- А вдруг она влюбится. Ведь любовь не выбирает объект. У любви нет разума.
- Может быть. Хотя…, - Он затушил сигарету, выкуренную лишь на половину. – Это не о Майе. Она слишком любит себя, чтобы позволить необузданным чувствам терзать себя.
Молчание затянулось. А тем временем наступила осенняя ночь, и стало прохладно. Андрей поднялся и вопросительно посмотрел на друга, но тот лишь покачал головой. И Андрей покачал головой и ушел. Марк остался в полном одиночестве. Морозец креп, проникая сквозь легкую куртку, вызывая озноб. Он бросил взгляд на окна, в которых продолжал гореть свет. «Время X». – Решительно приказал себе Марк, направляясь к общаге. Дверь открыла Майя. Она уже готовилась ко сну, была без косметики, и все равно выглядела при этом просто потрясающе. Но Марк, настроившись очень серьезно, не дал себе шанса свернуть с намеченного. Без лишних предисловий задал мучавший его вопрос:
- Мои родители – крестьяне. Бедные крестьяне. Это что-то значит для тебя?
Майя сильно побледнела, но уже через мгновение взяла себя в руки. Едва заметный румянец разбавил бледность лица.
- Что это?
- А если придет любовь? Большая, настоящая любовь, которая сводит с ума. А твой избранник окажется бедным. Что тогда?
Майя окончательно пришла в себя, постепенно перехватывая нить разговора в свои умелые руки:
- Любовь?! Это лишь красивое слово. Родители любят своих детей, дети отвечают взаимностью. И все, вот это и есть любовь. Все остальное – мишура и фальшь.
- Но я.
- А у тебя страсть. Похотливая страсть к обладанию женского тела. Гудбай, бэби. – И она захлопнула дверь. А он еще долго стоял под нею, тупо глядя на бирку с номером 123.
Вернувшись в свою общагу, то уловил в комнате терпкий запах алкоголя.
- Это Андрюха напился, - послышался из темноты комментарий Антона.
- И часто он так?
- А когда тоска нападает по…. - Он не закончил предложение.
Марк и так все понял. Тем более Андрей в пьяном бреду то смеялся, то плакал, то шептал имя ее.
Дед Макар накрыл стол в саду. Так было принято повсеместно: обедать на свежем воздухе, что способствовало пищеварению. Впрочем, три яблоньки и заросли вишни в палисаднике трудно было назвать громким титулом «сад». Но старик гордился им, ухаживал, поддерживая идеальный порядок. Он провел рукой по окладистой бороде и зычно крикнул:
- Мужики! Обедать!
Первым с террасы сбежал Аркадий, в легких брюках и гавайской рубашке. Бросил на скамейку рядом с собой спортивную сумку. Ему предстояло уехать из дома на вахту. Потом из гаража вышел Тарас, и долго умывался под колонкой, громко фыркая и охая. В такие жаркие дни он предпочитал из одежды только шорты и панаму. Потому и загорел так, что напоминал какого-то американского креола.
- Как тачка? – Спросил его Аркадий, когда Тарас занял свое место за столом.
- Масло поменял, - пожал плечами Тарас. – А в остальном – полный ажур.
- Малыш! – Аркадий крикнул так, что полусонные от зноя воробьи сорвались с ветки. С ленцой, нехотя, из зарослей репейника и глухой крапивы появился малыш. Пятилетний мальчуган с белыми, как лён, волосами и россыпью ярких веснушек.
- Мой руки, и за стол! – Тон Аркадия не учитывал возможности на хоть какое-то возражение.
Наконец-то, все семейство собралось в полном составе. С аппетитом поели холодную окрошку, которую дед Макар готовил просто потрясающе. Да и в такую жару она была просто необходимой. Обычно, они и обходились только этим блюдом русской кухни, но не сегодня. Следовало хорошенько подкрепиться. И потому на второе дед пожарил куриные окорока и отварил картофель. По окончании трапезы, когда со стола убрали всю посуду, Тарас водрузил в его центр огнедышащий самовар. Лишь малыш не принимал участие в чаепитие. Он с недоумением смотрел на взрослых: как можно в такое пекло пить еще и огненный чай? Уж лучше банан из холодильника. Холодный и приятный. Аркадий смахнул со лба бисерки пота, посмотрел на часы.
- Пора. – Сказал он, и малыш бросился ему на шею. Прижался, затих.
- Ну, что, малыш?
- Не уезжай.
- Надо, сынок, надо. Что тебе привести?
- Автомат.
- Какой?
- АКМ. – Серьезно ответил малыш и даже для солидности нахмурил брови.
Взрослые переглянулись, не скрывая улыбок
- Ты главное слушайся деда и дядю? Ok?
- Хорошо. – Малышу явно не нравилась такая перспектива, но деваться было не куда.
Тарас между тем выгнал из гаража белоснежную «девятку».
- Пора! – Еще раз повторил Аркадий. Поцеловал сына, похлопал по плечу деда Макара, и, подхватив сумку, направился к машине. Малыш вновь юркнул в заросли репейника, где находилось его тайное убежище. А старик еще долго сидел за столом и смотрел на дорогу.
Машину вел Тарас и, едва выехав на трассу, он прибавил «газ». Стрелка спидометра устремилась к отметке в 100 километров в час, задрожала на ней мелкой дрожью. Каким-то шестым чувством, или же боковым зрением, увидел, как не одобряюще покачал головой старший брат. Аркадий работал водителем – дальнобойщиком, и его профессиональное кредо гласило: осторожность и внимание. Да и машина принадлежала ему, потому Тарас сбросил скорость. Машина плавно катила навстречу городу.
- Завтра сено на дальнем лугу будет готовым. – Сказал Аркадий.
- Да не волнуйся, привезем. На зиму то хватит?
- С лихвой. Славненько мы потрудились.
- Ага. – Тарас лишь на мгновение отвел глаза от дороги. На мгновение, и …, перед машиной возникла девушка.
Сдавленный крик, резкий поворот руля, взвизг тормозов. Воздух моментально наполнился запахом жженой резины. Машина остановилась, и в салоне повисла могильная тишина. Тарас чувствовал, как выпрыгивает сердце из груди, а руки, сцепившие рулевое колесо, дрожали мелкой дрожью. Аркадий откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Губы беззвучно что-то шептали. В салон заглянула девушка. Перед Тарасом возникли голубые, словно полевые васильки, глаза, в которых не было ни капельки испуга. Слова грубые, и далеко не литературные, готовы уже были сорваться с его потрескавших губ, да застряли в горле.
- До города не подбросите?
- Садись, - треснувшим голосом только и промолвил он, чувствуя, как возвращается спокойствие и облегчение. Сердцебиение пришло в норму, руки налились уверенностью и силой. Он завел машину, и вернулся на трассу. Аркадий пришел в себя намного позднее. Смахнул липкий пот со лба, резко обернулся к девушке.
- Тебе, что? Жить надоело?
- Мне в город надо. – Девушка чувствовала себя под его тяжелым взглядом, как кролик перед удавом.
- Даже ценой собственной жизни? – Аркадий нашел в себе силы даже усмехнуться в усы.
- Да, - тихо ответила она, и глаза ее наполнились тоской и болью.
- И куда это так спешат красивые девчонки? – Поинтересовался Тарас, не отрывая взора от дороги.
- В военкомат.
- Понятно.
Аркадий отвернулся от нее, принял привычную позу пассажира, и закурил. Потом бросил взгляд на брата:
- Вот тебе и наука. Тише едешь – дольше живешь.
Остаток пути, а он был не близким, в салоне висела абсолютная тишина. Даже музыку не хотелось слушать.
Девушку высадили около военного комиссариата, наотрез отказались от предложенных денег, и поехали на автобазу, где и работал Аркадий. Ему предстоял рейс в Курган, на две недели. Распрощались без всякого жеманства и наигранности. Короткое рукопожатие – вот и все, чем они и ограничились. Тарас еще некоторое время поколесил по городу, делая необходимые покупки продуктов и промтоваров. И уже сворачивал на свою трассу, когда неожиданно он увидел на автобусной остановке знакомую девушку. Её трудно было с кем-либо перепутать: легкий, воздушный, сарафан, золотистые волосы, перехваченные голубой ленточкой в пышный «хвостик», расположенный за правым ухом. Она сидела, низко опустив голову. Явно чем-то сильно опечалена. Тарас остановил машину, посигналил, но девушка не обратила никакого внимания. Тогда он вышел, подошел к скамейке, и осторожно присел рядом. Она даже не шелохнулась. Картина вырисовывалась вполне банальная: опоздала красавица на проводы паренька.
- Не успела?
Она вздрогнула, и, наконец-то, вернулась в действительность. Ее голубые глазки блестели от влаги. Посмотрела на него отсутствующим взглядом, а когда узнала, две крупные слезинки скатились по щекам.
- Его провожала другая. Понимаешь, дру-га-я. – ей явно хотелось выговориться, выплеснуть боль. А вокруг уже образовывалась толпа, среди которых и любопытных хватало. Тарас приподнял ее за плечи, и увел с остановки. Усадил в машину. По городу он ехал очень осторожно. Надо было и на дорогу смотреть, и не упустить нить монолога девушки, у которой сильно накипело на душе:
- Поссорились мы с ним из-за глупого пустяка. И он целых два месяца не появлялся в деревне. Ни слуху, ни духу. Тишина. И на тебе! Как снег на голову – он уходит в армию. Ни проводов, ни вечера. Никто в деревне и не знал. И я, как глупая, лечу в город, чтобы проводить его. Чтобы попросить прощение. И что? Что я вижу? Висит у него на шее новая девчонка. Городская вся такая. Блатная. Расфуфыренная. Подлец.
Она замолчала и, отвернувшись, стала смотреть на пробегающие за окнами картины. А они менялись: исчезли высотные постройки, пролетел быстро пригород с частными домами и палисадниками в цветах, а на смену пришли поля и рощи. Вырвавшись на трассу, Тарас прибавил скорость. Чего греха таить. Любил он быструю езду, когда врывается ветер в салон и поет на непонятном языке непонятные песни. И кажется тебе, что это не ты летишь по трассе, а все пространство летит на тебя, виртуозно при этом тебя огибая. Тарас остановился около остановки деревни, где и проживала пассажирка. Вопросительно посмотрел на нее. Да не проявила никакой реакции. В таком молчании прошло несколько минут.
- Как не хочется домой. – Вдруг тихо сказала она.
Тарас понимал ее состояние. В такие минуты особо не хотелось общаться с родными, которые искренне и активно спешат успокоить, дать какой-либо совет, угодить. Не понимая при этом, что такая опека и забота еще больше усугубляет душевную боль.
- Можно поехать ко мне. – Неожиданно сам для себя предложил он. Девушка резко обернулась и посмотрела в его глаза. Тарас поразился тому, как изменился цвет ее глаз. Были васильковыми, стали темно-синими, как омут.
- Без глупостей. – Он театрально развел руками.
- Хорошо. – Вдруг согласилась она.
Тарас вновь завел двигатель.
Около дома, на лавочке, сидели рядышком дед Макар и малыш. Тарас остановил машину, и направился с гостьей к ним.
- Познакомьтесь. Это дед Макар, это малыш, а это, - он вопросительно посмотрел на девушку.
- Яна. – Представилась она.
- Пошли в дом, - дед поднялся с лавочки. – Вечерять пора.
Тарас пошел загонять «девятку» в гараж, а когда вернулся в дом, там все уже сидели за круглым столом. Тарас присоединился. Ужин проходил в молчании. Как в прочем почти все происходящее в этом доме. Говорили тут мало, только самое необходимое. Яна вызвалась помыть посуду, малыш принялся играть в приставку, а дед Макар, ссылаясь на преклонный возраст и болячки, отправился спать.
- Как все запущенно, - тихо, себе под нос, сказала Яна. Но Тарас, наслаждаясь второй чашкой душистого чая, услышал ее замечание.
- Ты о чем?
- Обо всем.
- И все же?
- Во-первых, о малыше.
- Малыш? – Изумился Тарас, и тут же испугался. – А что с ним?
- Он же не выговаривает «р.». С ним надо серьезно заниматься. Думаю, неделя – другая занятий, и все пришло бы в норму.
- А ты что, логопед?
- Да. Учительница, плюс логопед. – Просто ответила она, продолжая наводить блеск на кастрюли и сковороды. Давая тем самым понять, что и это находится в большом запустении.
- Женских рук не хватает? Да? Это хочешь сказать?
- Да. И это самое плохое для малыша. Вы, взрослые, может и привыкли. А может, вам это и нравится даже, поэтому и не замечаете, что малыш страдает.
Тарас предпочел промолчать. Рациональное зерно в словах Яны, естественно, присутствовало. Тем более, со стороны всегда виднее все плюсы и минусы. Он решил перевести разговор на другие рельсы.
- А ты, вот например, не могла бы позаниматься с малышом? Было бы здорово. Аркаша придет с рейса и удивится.
- Малыш его сын?
- Да.
- А мать где?
- Сбежала. – Тарас налил себе уже остывший чай, принялся, молча, прихлебывать его.
Яна удивилась. Если отец бросает мать с ребенком - было обыденным и повсеместным делом, но мать! Хоть и встречались такие, но довольно редко, и где-то там, далеко. И каждый раз Яна возмущалась. Это просто не укладывается в голове. Как же материнский инстинкт? Да такая женщина не имеет право называться женщиной! В аду и то ей места нет!
- А ваши родители? – Вопрос сорвался, а мысль пришла следом: что-то тут трагическое, и не стоит вскрывать раны. Да слово – не воробей.
- Они погибли. – Ответил Тарас сразу осевшим голосом. – Возвращались с сенокоса. Попали в грозу. Молния ударила прямо в трактор.
- Прости.
Тарас подошел к окну, и прижался лбом к прохладному стеклу.
- Говорят, что время лечит. Может, это и так. У кого-то. Может, просто мало прошло еще времени. Не знаю. Иногда мне кажется, что эта боль никогда не пройдет.
В комнате повисла тишина, которую так своевременно нарушил малыш.
- Дядь, я в туалет хочу.
- Пошли.
- Заодно и ведро вынеси, - попросила Яна.
Оставшись одна, Яна закончила уборку на кухне. Конечно, назвать чистоту идеальной было нельзя, тут следовало приложить максимум усилий и времени, но уже запахло свежестью и уютом. Малыш уснул, а Тарас с Яной еще долго сидели на крылечке, и пили чай.
- Может, я заберу мальчика на недельку к себе. У меня все равно отпуск. А заодно и позанимаюсь с ним. Как ты на это смотришь? А дед Макар? Он, наверняка, будет против. Он так ласково и нежно смотрит на внука. А так, сердит больно.
- Он недавно жену схоронил.
- Бабушку?
- Да нет. Он ведь не родной нам вовсе. Сосед. Но после смерти жены, мы с братом пригласили его жить с нами. Одному совсем плохо.
Чем больше Яна узнавала об этой семейке, тем больше удивлялась. Прямо какая-то мужская коммуна. И столько боли! Теперь становится понятно, почему тут царит унылая атмосфера.
- Вам нужно жениться. – Выпалила она.
- Кому это вам? – Удивился Тарас, едва не выронив бокал с чаем.
- Всем троим. И деду Макару, и брату твоему, и тебе, наконец. И тогда, - она замолчала.
- Что тогда? – Подгонял ее Тарас, заинтригованный до корней волос.
- В этот дом вернется праздник. – Почему-то с некоторой долей зла ответила Яна, и поднялась. – Где мне можно переночевать?
- В моей комнате?
- А ты?
- Я летом на сеновале живу.
- Спокойной ночи, - сказала Яна, и вошла в дом.
Утром Тарас отвез Яну и малыша, который с радостью согласился погостить, как он сам выразился, у красивой тетеньки. Дед Макар не одобрил, но и не воспротивился. А потом Тарас окунулся в пучину домашних дел и забот. А их, как всегда, было великое множество. Закончили, наконец-то, уборку сена на зиму, как тут же пришла горячая пора на огородах. И все время Тараса не покидали мысли о Яне. Особняком стоял их разговор на крылечке. И теперь каждый вечер, когда он сидел на ступеньках с бокалом чая, он все вспоминал его, и думал, думал, думал. И мысли эти были далеко не радужными. «Правильно ли устроена наша жизнь? Например, зачем мы держим корову? Зачем сажаем столь огромный огород картофелем и луком? Конечно, излишки идут на продажу, а это большое подспорье в столь тяжелое в финансовом плане время. Аркадий ведь не обязан содержать на свою зарплату еще и меня. А чтобы окончить институт, нужны деньги. И не малые деньги. Так, что и скотина, и огород просто необходимы. Вот только придется мне, наверняка, перейти на заочное отделение. Ведь наступит осень, дед Макар, после отъезда Аркадия в очередной рейс, не сможет управиться с Буренкой, да и с малышом тоже. А где работать? Совхоз почти развалился. Правда, на ферме всегда нужны скотники. Вот только зарплату не платят годами. Зато буду числиться на работе, и дома всегда. И во дворе уберусь, и дрова заготовлю. А вот после института, можно и о городе задуматься. Продадим дом, скотину, машину, и приобретем однокомнатную квартиру. Заживем. Дед Макар, конечно, не поедет. Трудно будет уговорить старика. А оставлять его одного – бесчеловечно и бессердечно».
- Что, сынок, не спиться? – Неожиданно раздался за спиной голос старика. Тарас даже слегка вздрогнул.
- Нет. Устал, наверное.
- Устал, - Как-то нехотя согласился дед, опустился рядом на ступеньку. Не спеша набил трубку ароматным самосадом, и закурил.
- О ней думаешь?
- О ком? – Смалодушничал Тарас.
- О дивчине. Как бишь ее? О. Яна.
- Нет.
- Эх, сынок. Чем человек старше, тем глаза его зорче. Нет. Не глаза, а зрение. Внутреннее. Все я вижу, все я чувствую. Запала девчонка, запала родимая. Укатила, а сердце прихватила.
- Да нет, дед, ты ошибаешься. Да, красивая! Да, приятная! Добрая и обходительная. И все. Все, дед! – Он широко развел руками.
- Знаю, все знаю. Не вспыхнула любовь в одночасье, и что? Зародилась она крупицею малой. Но вырастит, вырастит. Поверь мне. Многое перевидал я на своем веку.
Тарас ничего не ответил старику, но молчание порой красноречивей любых пламенных речей. И дед Макар между тем продолжил:
- Ты еще не чувствуешь ее. Но поверь мне, сынок, через недельку-другую ты снова захочешь повстречаться с нею. Начнутся терзания и сомнения, муки и бессонница. В конце концов, ты признаешься сам себе, что влюблен. И рухнет вся твоя выдуманная свобода и философия холостяка.
- Я не хочу, - нарисованные перспективы не радовали.
- А никто и не спросит твоего желания. Любовь – сила страшная.
Тарас промолчал, задумался над словами мудрого старика.
А слова те оказались пророческими.
С каждым новым прожитым днем Тарас все чаще ловил себя на мыслях о Яне. С каждым днем росла тяга вновь увидеть голубизну ее глаз, окунуться в них. И говорить, говорить, говорить. Даже сновидения его изменили жанр. Любовные мелодрамы с Яной в главной роли. Неделя тянулась мучительно долго. Целую вечность. И наконец-то наступил столь долгожданный день, когда пришел срок забирать малыша. Тарас волновался, словно перед экзаменом, к которому он не готов. Мучила бессонница и расстройство желудка. Хотел поехать с раннего утра, но тут в деревне появились закупщики мяса. И пока Тарас заколол свинью, пока торговался с армянами, день неуклонно катился к своему экватору. Поехать удалось только после обеда. Трасса была почти пустой, и он гнал машину так, что даже у него дух захватывало. Только когда он притормозил около ее дома, Тарас заметил, что на нем только не первой свежести шорты и шлепанцы. Ругнулся про себя, хотелось же немного пообщаться с девушкой. Но не в таком же виде! Пришлось просто посигналить. Из дома вышла Яна, в топике и шортах. И пока она шла к машине, он любовался ее точеной фигурой, чувствуя, как сердце сжимает невидимые тиски, как в области желудка образовался ледяной комочек.
- Привет! Почему не заходишь? – Она белозубо улыбнулась, усиливая впечатления.
Тарас распахнул дверку:
- Я не в форме.
- Понятно. А малыш спит, детям его возраста полезно спать после обеда.
- Согласен. – Тарас даже был рад такому обстоятельству. Не оставит же она ожидать его в полном одиночестве. Яна обошла машину и села рядом, так же не закрывая дверку.
- Посидим?
- С удовольствием. – Он не мог скрывать радости. Но Яна промолчала. Он понимал, что инициатором разговора должен быть именно он, но слова предательски застревали в горле. Впервые он чувствовал перед девушкой робость и смятение.
- Как малыш?
- Он чудесный ребенок. Ты удивишься, когда снова пообщаешься с ним.
- Знаешь, - Тарас решил вернуться к разговору на ступеньках крыльца. – Я всю неделю думал над твоими словами.
- Да?
- Да.
- И что ты надумал? – Яна вся обратилась во внимание и заинтересованность, даже села в пол-оборота к нему.
- Ты права. У нас сложилась чисто мужская коммуна, где имеются три потенциальных жениха. Но у каждого из нас своя философия и свой взгляд на жизнь. Дед Макар вряд ли женится. Со своей женой он прожил душа в душу сорок лет. Бог не одарил их детьми, и они дарили друг другу всю нежность и любовь. После такого счастья и гармонии ему будет проблематично ужиться с кем-то еще, даже если она будет с ангельскими крылышками.
- А Аркадий? – Яна прервала молчание, которое образовалось после монолога Тараса.
- После неудачного брака? – Тарас даже поморщился. – После того, как…. – С гуд едва не сорвалось не литературное ругательство. – Она укатила с командированным. Да он просто женщин терпеть не может. В каждой видит потенциального врага своему миру.
- Это не мир. Это мираж. – Тут же возразила Яна. – Он выдуманный и потому не естественный. Это, во-первых. А во-вторых, нельзя всех женщин ставить в один ряд, мерить одним шаблоном. Таких женщин – единицы. В-третьих, он должен, прежде всего, думать о сыне. А малышу нужна мать.
- Да, ты права. – С такими аргументами трудно было спорить. Он даже облегченно вздохнул. – Вот пусть Аркаша и ломает голову. – Он улыбнулся, словно давая понять, что разговор на этом можно и заканчивать, но Яна не хотела понимать его намека:
- А ты?
- Мне еще рано. Институт надо закончить.
- Меня интересует твоя философия.
- Моя? – Тарас поморщился. – А у меня нет никакой философии. Наверное, потому, что до недавнего времени мне не встречалась достойная кандидатура.
- До недавнего?
Тарас смутился, но лишь на мгновение. Уже в следующее он смотрел с вызовом в ее голубые глазки.
- Да.
Теперь пришла очередь смутиться Яне. Хоть и не было сказано ничего конкретного, но его глаза так явно излучали и восхищение, и влюбленность. А когда он осторожно пожал ее ладошку, пелена и вовсе спала с глаз.
- Ты мне очень понравилась, Яна. Со мной такое происходит впервые. Можно я буду приезжать к тебе.
Вопрос остался без ответа потому, как из дома выскочил малыш, и стремглав бросился к машине.
- Дядя Тар-рас, пр-ривет! – С гордостью произнес он.
- Привет, малыш. – Он подхватил его, пару раз подбросил на руках, потом крепко прижал к груди – Ну ты даешь! Ах, какой ты молодец!
- Папа не пр-риехал?
- Нет еще.
- Сюр-рприз будет.
- Еще какой.
Он так и не дождался прямого ответа на свое предложение. Но, то обстоятельство, что Яна изъявила желание вновь поехать к ним в гости, говорило о многоНет комментариев. Ваш будет первым!