Молитва

[Скрыть] Регистрационный номер 0342406 выдан для произведения:
Молитва!
( В. Исаков)
     Звонок  мобильника  среди ночи прогремел на всю квартиру воем воздушной сирены,  оглушительно взорвав пространство тишины. По въевшейся в кровь армейской привычке  отвечать на звонки, инстинктивно схватил крутящийся на одном месте, как  пчела глянцевый черный трезвонящий прямоугольник  с прикроватной тумбочки. Я уже стоял на прохладе  желтого паркета голыми пятками,  прижав их, друг к другу,  по стойке  смирно, но, не поднимая век: не хотелось. Глаза всё  ещё  досматривали красочный сон, где я шёл, взяв за узкую ладошку женщину с длинными  иссиня чёрными волосами поверх хрупких плечиков. Я не шёл, а парил  рядом с красавицей  по белоснежному  полю  ромашек. Хотел  показать, и вёл желанную к заветной, едва  виднеющегося  вдали через белоснежный туман  вечера полоске – конца  Земли-  матушки. Там на ночь укладывалось спать Солнышко в расписной терем,  выдержанный в  малиновой стиле утренней зорьки с громадой кровати в спальне под красным  балдахином. Как в трубке услышал торопливый до боли знакомый женский  трепещущий, как  флажок на ветру, шёпот.  
- Вов,  прости, что разбудила!  
  По инерции и ещё в запале от того, что меня выдернули из красок тёплого  волшебного сна.  Я каждый раз так и не  могу его досмотреть до конца, а он стал всё чаще и чаще повторяться с настойчивостью дворняги, пристающей к  прохожим за краюхой чёрствого хлебушка. Раздраженно сонным голосом, и даже  неожиданно для самого себя, будто на плацу, рявкнул в трубку грубо по армейской привычке, словно, топором палача отсёк.
- Да!
Голос на том конце  провода по  щенячьи залепетал, испуганно  смущенно заметался канарейкой в пространстве  моего уха, сбился.  И через секунду до слуха донеслись  лишь отрывистые  гудки зуммера  отбоя.  
Не раздумывая, в ту же секунду рухнул кулем в постель на автомате в погоне за окончанием сказки. Бросил телефон под подушку. Но! Он, увы, чудо - сон не приходил! Обиделся, наверное: чай  прервал сам! Целый час вертелся с боку на бок. Простынь, скрученная в жгут,  уже взмолилась о помощи, мокрая от жары моего тела. Переворачивал подушку, но она со всех сторон была до испарины жаркой. Встал. Подошел  к лоджии. Открыл  дверь. Стало чуть прохладней.  Прислушался к тишине квартиры. Даже  скрипа  половиц в квартире через стенку не было слышно: сосед всегда ходил  по ночам шаркая тапками, не спал, а тут дрых  мерзавец!  И телефон, отдыхающий на ортопедическом дорогущем матрасе  под рукой, извиняясь чёрным стеклом,  предательски молчал. 
Провел пальцем в сторону по сенсорной панели его поверхности. Захотел  увидеть,  что за наглая  дама  смогла так вмиг выбить  меня  из сна. Но номер автора побудки на дисплее  высвечивался одним словом «неизвестен».  Армейская штабная привычка к  анализу начала ускоренно вычислять голос из трубки. А  чего вычислять?! У меня знакомых женщин не было после  расставания с одной  из самых красивых и искренне  полюбившейся, расколовшей мою жизнь, как грецкий орех на две половинки (обычная, как  у всех жизнь до неё,  рай с ней и  чернота безысходности после неё). Всем  интересным женщинам, кто хотел  посетить  было мою одинокую,   «берлогу» под любым  предлогом отказывал. А может это  одна из них, не смирившейся со своим поражением?! Вышел на лоджию. Присел в  плетёное  кресло. Открытое окно впустило  ночное дыхание ветра. Он мой старый  друг присел  рядом, облокотившись мне на плечо. Извиняясь за  духоту ночи, стал играть бумажными  салфетками, что понуро спали в ажурной салфетнице  на  темной от ночи лакированной поверхности лёгкого стола.
 И тут рука  машинально  растерянно судорожно стала  искать сигареты: я  вспомнил, кому  принадлежал тот трепещущий от страха голосок. Рука  искала, а сигарет  не было: бросил курить лет десять назад. Сердце заныло, забилось  измученной птахой в клетке – груди от ностальгии по той, что почти каждую ночь держал за руку в ромашковом  поле. Пальцы дрожали.  Ветер – друг,  успокаивая, взял  моё сердце  в руки, как  тогда ровно триста двадцать три дня и  восемнадцать часов назад, лишь бы оно не сбилось  с ритма, не  поскакало галопом за той, что позвонила. Тогда  я, тоже сидел на лоджии и, поглядывая в зеркало (никогда  не любил пить один)  справлял тризну по погибшей любви, закусывая боль  сигаретой. Пламя свечи  поддерживало меня, подмигивая желтым  мерцающим огоньком: успокаивало. Мир для меня рухнул после разлуки с ТОЙ  красавицей. Все реагирует на  расставание с любимой по- разному. Кто пил водку, кто вешался, кто уезжал из города навсегда, чтобы убить память даже  тех домов, где он был счастлив.  Я же работал сутками, как «раб на галерах». Домой не приходил, а приползал далеко за двенадцать ночи, чтобы от усталости рухнуть пластом песка  на кровать и не думать, не вспоминать  мою  единственную. А  утром вставал  примерно в  пять утра, заводил  своего верного металлического коня и мчался в молчании  салона на работу.  Бежал  из своей квартиры, лишь бы не чувствовать запах рук любимой, а  он настойчиво не желал уходить из квартиры, напоминал о себе  везде:  в полотенцах, белье. 
 Тут случайно на ум пришли стихи: как - то  прочитал их в « инэте».  Прочитал,  придя  в  десять вечера домой.  Шеф прогнал тогда с работы,  он так и сказал: « Валентиныч,  Вы прекрасный  работник, но  трудоголики  нам не нужны! Домой, отдыхать!».

Слова стихов  врезались чёрной ломкой занозой в память: увы, не запомнил  имя  автора.
«Я не могу без тебя жить! Мне и в дожди без тебя - сушь, Мне и в жару без тебя - стыть, Мне без тебя и Москва - глушь. Мне без тебя каждый час - с год; Если бы время мельчить, дробя; Мне даже синий небесный свод кажется каменным без тебя. 
  Я ничего не хочу знать -  Слабость друзей, силу врагов; Я ничего не хочу ждать, 
кроме твоих драгоценных шагов». 
    Ветер  сидел рядом тихо и неслышно,пристально глядя мне в переносицу. Да он помнил, как я вырывал с криком от бешеной боли из себя серебряную нить, что связывала с любимой. Кровь расставания порванного на части сердца ещё долго сопровождала меня темными кляксами на полу, на кафеле ванной,на ламинате кухни. Я,  же жил ради неё, дышал ей!Ревность крысой залезала в меня,точила желтыми  грязными резцами душу, выгрызая, как в хорошем импортном дорогом  сыре громадные  дыры. Она,  как – то не выдержала. Глядя на мое расстроенное лицо села  запуганной птахой в кресло передо мной. Её  слегка  знобило. Укрыв плечи  теплым платком, и глядя влево вниз на пол тихонько, только её слова  били кувалдой по сердцу, сказала: « Нам  лучше  расстаться,  пусть будет больно, но это правильно! Я  не выдержу твоей  ревности. Не души меня своей любовью!». Она  ещё  много говорила, старалась не плакать, твердила, что устала  оправдываться и доказывать свою любовь. Сердилась, иногда лишь поглядывая на меня раскосыми  карими  глазами и  закусывая  слегка  нижнюю  губу  до крови.  А я с каждой  минутой  понимал, что расстаемся мы навсегда.  Сердце мое  билось подранком,  потом побежало и,  взлетев, тут же стремглав рухнуло об землю,  разбившись на мелкие  острые,  режущие душу осколки. Встал с кресла.  По привычке  щелкнув  каблуками, повернулся  через левое  плечо и, глядя в пол, молча, направился к выходу из квартиры. Шел  по полу, будто по  минному  полю,еле переступая ногами.      Почувствовал, как плечи слегка  опустились от тяжести: это заботливо  положила свою чугунную руку  на плечи скромная дама, с красивым и главное  редким для моей жизни и характера именем Тоска. Очнулся только  дома на лоджии в кресле на пару  с ветром.  Как сел за руль,как вел машину так и не вспомнил. Любимая  сменила номер телефона и сменила место жительство. Пропала из моей жизни жарким костром  под летним дождём навсегда!
  Телефон молчал! И я, молча, подводил итоги своей жизни. Не утешительные они сердешные! Деревьев  посадил много: каждое  в память о своих  погибших друзьях. Дом не построил,  детей  не вырастил, но спас от  смерти своей  подготовкой  многих  пацанов: до сих пор приходят письма и приглашения  уже на свадьбы сыновей и дочерей  посаженным дедом. Вот и потерял ту единственную мою красавицу, которой  брежу до сих пор по ночам во сне. Смысла жить не было! Да  и не для кого! 
   Повернулся на  кресле к  бабушкиному  комоду.  Приоткрыл  первый  ящик. Рука в темноте глубины  деревянного прямоугольника нащупала  ещё  дедовский трофейный черный  Р – 38.  Ветер забуянил!  Стал биться  в оконную раму. Закричал,  ломая  сучки деревьев, срывал в  бешенстве с них желто красные платья.
  Первый  выстрел осечка…   Передернул затвор.  Второй  осечка… 
В третий  раз  поднес к  виску  вороненый ствол. Почему – то вспомнил слова из  песни  группы  «Сплин». 
- И чёрный кабинет, И ждёт в стволе патрон. Так тихо, что я слышу, Как идёт на глубине  вагон метро. 
 
 Взяв за узкую ладошку женщину с длинными  иссиня чёрными волосами поверх хрупких плечиков. Я не шёл, а парил  рядом с красавицей  в  голубом высоком небе. Заглянул  ей  в лицо: я так и знал: это моя любимая. Не было обиды, забыта  ревность: я был  СЧАСТЛИВ. Она  смеялась!  Мы подошли к концу Земли  матушки, смотрели, как на ночь укладывалось спать Солнышко в расписной терем,  выдержанный в  малиновой стиле  утренней зорьки с громадой кровати в спальне под красным  балдахином….
Утро  било в  глаза  тёплыми руками  осеннего солнышка. Приоткрыл тяжелые веки.  Все  было на своем  месте.  Это я заснул в кресле, на уютной   застекленной до пола лоджии. Посмотрел на комод, ящики кимарили на своих боевых  местах.  Ветер  бесшабашно пинал  рассыпанные по полу салфетки. Вот рассыпал, а  мне  опять убирать! За  такое  долгое  чёрное время со дня расставания я первый раз улыбнулся солнышку. Мысль золотым лучом свербела в голове.
Я нужен! Я найду мою НЕЖНОСТЬ!

© Copyright: Владимир Исаков, 2016
Свидетельство о публикации №216052002303