Месть волчонка

[Скрыть] Регистрационный номер 0407980 выдан для произведения:  
Серёжа Панкратов был слегка угловатым и молчаливым мальчишкой. Он слишком выделялся на фоне новоиспеченных шестиклассников и казался всем маленьким волчонком в своре собак. Даже свой пионерский галстук он носил с некоторой небрежностью, словно бы аристократ свой шейный платок.
                Сорокадевятилетняя учительница истории Вера Михайловна Лизогубова же торопилась проведать свою престарелую мать. Она обычно делала это по субботам, отпрашиваясь пораньше с работы. Последний урок истории был в шестом классе «Б». Она поставила детям пластинку с записью  «Сказания о Роланде» и просто радовалась тому, что красно-чёрный проигрыватель заменяет её рассказ.
Мысли Веры Михайловны сейчас были далеки и от класса, и от детей. Она только старательно смотрела на новенькую ученицу – Викторию Кочеткову. Эта миленькая девочка ужасно походила на ангела, как его обычно рисовали на старых рождественских открытках. Волнистые и в меру короткие каштановые волосы и... тщательно отглаженное форменное платье с белоснежными манжетами и таким же свежим парадным фартуком.
                Кочеткова появилась в этом классе в первых числах сентября. Она сразу выделилась среди остальных учеников. Другие девочки на её фоне разом поблёкли. Как-то раз в голову Вере Михайловне пришла затейливая мысль, что ей не надо было становиться учительницей истории, а просто продавать в Детском мире кукол. Она бы с большим удовольствием рассаживала их по полкам и даже как-то бы принаряжала, стараясь поскорее сбыть с рук.
                На Панкратова, сидевшего почти на «камчатке» она  почти не обращала внимания. Тот и впрямь походил на маленького хищника – молчаливый и сосредоточенный не по годам. Родители Панкратова часто приходили на собрания, но вели себя так, словно бы были не живыми людьми, а каменными истуканами, вроде тех, что были на далёком острове Пасхи.
                Мать Веры Михайловны очень любила смотреть передачу «Клуб кинопутешественников»: она торжественно усаживалась перед экраном телевизора, даже сервировала журнальный столик для чаепития. Старушка старалась разнообразить свою одинокую старость. Отец Веры Михайловны умер, когда той не исполнилось и двадцати пяти лет. Она была поражена столь быстрым его уходом и всё никак не решалась связать свою судьбу с бывшим своим однокурсником Виталием Селезнёвым. Хотя отец сам часто напоминал ей о необходимости скорого и, главное, обязательного замужества.
                Дети молчали. Звучали только голоса артистов. Пластинка почти отыграла одну сторону.
                - Завтра ведь сразу два праздника – День Конституции и День Учителя.
                Вика Кочеткова между тем шариковой ручкой  рисовала  рыцаря. Она старалась сделать его похожим на Серёжку Панкратова. Этот мальчишка понравился ей больше всех других–   о не пытался толкать её на переменах, ведь Вика плохо видела и потому всегда сидела на первой партой прямо перед учительским столом.
                Кочеткова и в прежней школе была на хорошем счету. Её одаряли Почётными грамотами, её слегка кокетливое фото висело на Доске Почёта. А здесь, здесь она собиралась стать Председателем  пионерской дружины. Эта мечта была столь яркой, что она даже краснела от волнения.
                Родители Вики были в разводе. Муж не оправдал надежд Викиной матери. И сразу после развода та решила поехать обратно в этот небольшой город – променяв шумную столицу на тихий и спокойный городок.
                Вика была рада тому, что взрослые перестали спорить и ссориться. Отец остался в Москве, а они с матерью приехали сюда, в довольно небольшой город на левом берегу Волги.
Теперь она боялась показаться всем смазливой полусиротой. Такой сиротой, каких показывают в разнообразных киносказках. Она потому и осталась с матерью, что ужасно боялась, что станет в глазах возможной мачехи Золушкой. Мать часто описывала ей увлечения отца разнообразных молоденьких девушек, которые годились Вике скорее в старшие сестры, чем в мачехи.
Вика был девочкой романтичной. Она втайне от всех писала стихи – теперь она мысленно сочиняла свою собственную балладу о смелом франкском рыцаре.
 
Звонок раздался совершенно неожиданно. Пластинка почти была дослушана. Кое-кто нетерпеливо заёрзал на своих стульях.
Вика мысленно уже спускалась в гардероб за своим красивым плащом. В городе ещё царило слегка прокладное, но всё же бабье лето.
Но Вера Михайловна остановила её и ещё двух – Марину Круглову и молчаливого Панкратова.
- Сегодня ваше дежурство, не забыли?
- А Панкратов с нами будет дежурить? – вдруг слишком поспешно спросила Вика, пытаясь  скрыть своё волнение.
Марина зло покосилась на Кочеткову.
Марина недолюбливала эту красивую и умную девочку. До её прихода Панкратов помогал ей с математикой и даже пару раз забегал домой на зимних каникулах.
Марина усмехнулась. Она вдруг решила поиграть с этой красавицей, как кошка с мышкой. Хорошо было бы  предложить ей что-то очень пряное и опасное – вот бы было хорошо, если бы она...
От одной этой мысли лицо Марины засветилось странным торжеством. Сама она давно привыкла быть голой на людях. Мать водила её с собой в баню. И там среди других голых женщин Марина переставала считать себя одинокой.
- Ладно... Серёжа будешь помогать девочкам?...
Сергей был невозмутим. Он посмотрел  сначала на Кочеткову, затем на Круглову. В школьном журнале фамилии девочек стояли одна за другой. Но это одно только их и сближало.
Марина была конопатой и рыжеволосой, как клоунесса. Она совсем не умела учиться, радуясь каждой четвёрке, словно бы всемирному чуду.
Вика положила ключ от кабинета в кармашек на своём праздничном переднике. Она оделась так по случаю учительского праздника.  И теперь старательно торопилась показаться всем себя вполне взрослой и самостоятельной.
 Стоило Вере Михайловне выйти в коридор, как конопатая Круглова сразу стала командовать.
- Панкратов, возьми ведро и принеси воды.
Сергей, молча, взял ведро и пошёл к двери. Он чувствовал какой-то подвох в тоне своей старой подружки, но невольно подыгрывал ей.
Марина заговорщески посмотрела на смущенную Вику и стала снимать с себя белый фартук.
- Ты что? – не сразу поняла Вика.
- Ты тоже сними. А то замараешься ещё.
Вика потупила взор. Ей вдруг стало немного страшно...
- А как же Сергей?
- Ты что в него втюрилась?..
- Немного, - потоптавшись на месте, нехотя призналась Вика.
Краска  стыда тотчас  же ударила ей в лицо. Ведь Панкратов совсем не был отличником, как она сама. А влюбляться в такого замкнутого и нелюдимого парня, писать о нём стихи – что может быть глупее...
- А хочешь ему сюрприз сделать?
- Какой ещё сюрприз?
Вика смотрела на Марину с непониманием.
- Такой... Знаешь, что мальчишкам больше всего в женщинах нравится?
-  Нет...
- Им нравится, когда она перед ними совсем голая стоит, - тоном знатока произнесла Круглова.
Она, правда, немного смущалась своей не по возрасту щуплой фигуры. Но посмотреть на голую Кочеткову ей очень хотелось – Вика была освобождена от уроков физкультуры и просиживала это время в школьной библиотеке...
- Ну, что, а то может слабо...
- Нет... А ты тоже... да?
- Конечно... Что я подругу одну в беде оставлю?
Кровь застучала у Вики в висках. Она обреченно сняла с себя  сначала передник, затем ярко-красный пионерский галстук. И замерла, боясь продолжить то, что делала более смелая и наглая Круглова.
Марина уже оставалась в одних трусах. Те как-то нелепо выглядели на её загорелом теле.
Вика вдруг вспомнила, как будучи октябренком, читала замысловатую книгу о брате и сестре, что  стали крошечными и путешествовали среди трав, словно бы в джунглях. У самой Вики не было ни старшего, ни младшего брата. Она была для родителей скорее красивой и дорогой куклой, чем живым человеком.
И она стала делать всё то, что уже успела сделать более смелая и наглая Марина.
 
Серёжа  не решился набирать воду в школьном туалете. Мужской туалет был закрыт, а в девчачий он просто постеснялся идти, и потому побрёл за водой к водоразборной колонке.
Обратно, он возвращался довольно быстро, стараясь не останавливаться на отдых. Ведро не казалось ему слишком тяжёлым. Он только думал, куда потом девать грязную воду, не выливать же её в окно.
Сердце Серёжи громко стучало. Оно напоминало ему голос пионерского барабана – кто-то невидимый стучал кленовыми палочками по коже, выстукивая ритм марша.
Новенькая девочка тоже казалась ему красивой. Таких он видел в витрине детского магазина и ещё на старой открытке с поздравлением ко Дню Знаний. То, что её зовут слишком громко и почти по-иностранному, ему тоже пришлось по душе. Victory – это по-английски значит «победа». От одного этого слова он тотчас вспомнил соседа по улице.  У него тоже была «Победа» - но так называлась машина, похожая на большую толстую свинью. Так по крайней Серёже казалось в детстве. И сосед тоже был противным и толстым.
В школу он проник с чёрного хода.
«Вот девчонки будут ругаться, что я так долго гулял!», - думал Сергей, идя довольно скоро, и почти не чувствуя тяжести своей ноши.
 
Вика и Марина стояли бок-о-бок и ждали. Свою одежду  они бросили на парту .
«Вот зуб даю, он подумает, что мы с тобой уменьшились, как Карик с Валей!» - горячо прошептала Вика, прижимаясь к горячему боку своей одноклассницы.
Её сердце было готово выскочить из груди. Оно билось там, словно бы язык колокола о его стенки. Перед глазами впечатлительной девочки разворачивалась битва в Ронсельванском ущелье.
Она уже видела Сергея в латах. Он налетал на очередного мавра и отрубал ему сначала правую, а затем и левую руку, и наконец сносил одним ударом глупую смуглокожую голову с вьющимися чёрными волосами.
Между тем скрипнула дверь кабинета.
 
Панкратов не верил своим глазам. На одной из парт лежали девичьи платья и всё остальное, что ещё совсем недавно было на девчонках.
«Неужели они и впрямь уменьшились... – подумал он, вспоминая про пресловутых путешественников в микромире. – Не могли же они уйти отсюда голыми.
Он попытался представить одноклассниц совсем без одежды. От этого воображаемый барабан его сердца застучал громче и сильнее, словно бы пытаясь поднять военную тревогу.
Девочки затаили дыхание. Более избалованная Вика уже была готова предательски чихнуть, но более смелая Марина прекратила её позывы к чиханию.
Сергей стал вглядываться в поверхность парты. Ему на миг показалось, что он видит нечто розовое, но вдруг оно пропало.
- Ку-ку, - кто-то сказал голосом противной и навязчивой Маринки.
Он поднял голову. Перед ним стояла совершенно голая Маринка. И она совсем не стыдилась этого...
Сергей тотчас же уставился на свои потрепанные сандалеты.  Он вдруг почувствовал, что там, чуть ниже живота, начинает разыгрываться настоящая буря. Он даже боялся поверить, что и Вика, красивая умная Вика теперь точно такая же, как эта назойливая дура Круглова.
Вике было не слишком ловко и прятаться за шкафом, и выйти пред лицо своего рыцаря. Она уже жалела, что пошла на поводу у этой дерзкой троечницы. Тело покрывалось мелкими противными мурашками, а сердце билось с той частотой, с какой швейная машинка издаёт свои цикадьи звуки.
 
Вера Михайловна вдруг осознала, что не может отпереть двери материнской квартиры. На звонок никто не отвечал, и она вдруг занервничала.
«А что если у мамы сердечный приступ и ей надо вызвать «Скорую помощь» - она тотчас же представила себе белоснежный «РАФик» с красным крестом и заволновалась ещё сильнее.
Мать никогда ни на что не жаловалась. Она вела себя как аристократка, тихая и спокойная, словно бы рано постаревшая кошка. Она лишь волновалась по поводу надгробья на могиле мужа, и того, что после смерти, вряд ли разделить с ним общую могилу...
Всё остальное мать волновало мало. Она даже не слушала и не смотрела новостные программы, предпочитая читать книги, напрягая и так слишком уставшие от жизни глаза.
Вера Михайловна уже сожалела и о своём замужестве и о романе с аспирантом Лизогубовым – он активно делал карьеру и постоянно юлил и приспособлялся.
Она совсем позабыла об одинокой и больной матери. Привыкла жить интересами мужа, составляя для него особый график отдыха и меню питания. Игнату Ивановичу не нравилось, что жена до сих пор прозябает в школе. Что в её годы другие выбиваются в завучу или вообще становятся инспекторами ГорОНО.
Он стыдился заезжать за ней на своей сверкающей лаком «Волге» пытался отказываться ходить вместе на детские утренние спектакли. Он уже жалел, что когда-то очаровался милой живой выпускницей истфака.
Она только сейчас поняла, что отдала девочкам совсем другой ключ. Они и впрямь были похожи, только на школьном ключе присутствовал мазок зелёной масляной краски. Это она сделала специально, боясь однажды их перепутать. И вот теперь.
«Надо бежать назад... Надо скорее бежать назад...»
Мысль о том, что это всё случилось, не просто так пришла в её голову с молниеносной быстротой. Вера Михайловна поспешила спуститься по гулкой деревянной лестнице и пойти прочь, стараясь идти не так быстро, как ей хотелось.
Ей уже не хотелось смотреть на берёзы с их желтеющими кронами, не хотелось дышать свежим октябрьским воздухом. Мысль о том, что её мать, наверное, уже давно мертва, приходила в голову всё чаще.
Она боялась окончательно и бесповоротно осиротеть. Боялась и всё отталкивала это мгновение, как спящий человек отталкивает мешающее ему спать одеяло. Вся жизнь теперь вставала у неё перед глазами, вставала и пугала своей безжалостной отчётливостью.
Подходя к школе, она от неожиданности зажмурилась. Её глаза никогда не обманывали её. Но сейчас – сейчас она видела нечто странное – на ветках берёзы, что вытянулась, словно бы не слишком умная акселератка, болтались школьные платья, колготки и белые фартуки.
В душе Веры Михайловны зашевелились липкие змеи страха. Она вдруг удивилась тому, как легко и почти по-девичьи взбежала по ступеням крыльца и дальше, почти не разбирая дороги, бросилась к парадной лестнице.
 
Вика была готова разрыдаться. Она вдруг впервые по-настоящему почувствовала свою неодетость. В детстве она часто раздевала кукол и откровенно любовалась их целлулоидными телами, но теперь злой взгляд Панкратова тревожил её порядком озябшее тело.
Она поспешила вдохнуть воздух и неожиданно для себя глуповато чихнула.
«Ну, ты и козёл, Серый... – вдруг как-то совсем не по-детски произнесла Круглова.
- Это не я... Это Вы – козы драные, - нервно, почти по-бабьи выкрикнул Панкратов.
Он вдруг почувствовал, как некто вроде его странного почти нелепого отца поселяется в его теле. Отец любил слегка поблажить перед матерью, повыпендрываться, старательно разжигая в себе маленький костёр истерики.
- Серёжа, а как же мы теперь домой пойдём? – плаксиво и почти шепотом пролепетала Вика.
Её кукольно лицо покраснело и разом стало некрасивым и жалким. А Панкратов усмехнулся и вдруг зло, почти дьявольски радостно выпалил: «А как Белочка с Тамарочкой – голенькими до зелёненькой дачки!».
 
Вера Михайловна боялась, что девчонки заперлись на ключ.
«Если они там голые – то ни за что не отопрутся...»
Двусмысленность этой фразы больно ударила по мозгам.
Она вдруг пожалела, но этих проказниц – а саму себя. Что если теперь её жизнь покатится под откос?!
Но на её счастье – девочки даже не вставили в дверную ручку стул – дверь открылась почти бесшумно и она увидела – голых Марину и Вику и красного и злого Сергея Панкратова. Тот к счастью был полностью одет...
- И что же мы тут делаем? А?
 
Игнат Иванович даже не мог представить в какую авантюру вляпался.
Его белоснежная, почти стерильная «Волга» и несчастные нелепые девочки в своих ярких плащах надетых прямо на голое тело!
Платья и  прочую одежду с трудом сняли с веток. Это проделал трудовик,  он, чертыхаясь и проклиная всех на свете,  забирался на лестницу и старательно стягивал чужие платья, колготки и прочее.
- Надо бы веток берёзовых наломать, распарить в рассольчике – да по задницам – чтоб неповадно было! – пробормотал он. – А с этим Панкратовым – я всегда говорил – ещё хлебнём горя – колония для малолетних преступников по нему давно плачет!»
Панкратов чувствовал себя обиженным. Ему даже показалось, что его школьные брюки слегка потяжелели в районе его наглой и слешка прыщеватой попы.
Он уныло побрёл, стараясь не слишком волноваться от мелькавших в мозгу картинок. Перед его взглядом словно бы календарик-переливашку покачивали – на одном рисунке обе девочки были в форменных платьях, а на другом – абсолютно голыми.
Краска ударяла в лицо Сергея. Рассерженный и строгий трудовик едва сдержался, чтобы не наградить затылок ученика отменным лещём.
 
В праздник Конституции Вика Кочеткова простояла весь день в углу. Она стояла лицом к комнате, одетая в самое красивое платье и смотрела на линолеум.
Родители не стали отменять праздник. Они просто объявили дочери бойкот – бабушка и мама старательно пили чай и болтали о пустяках с зашедшими на огонёк знакомыми.
Досталось и рыжей Марине. Отец с матерью тоже не дали ей бездельничать. Голая и зареванная та весь воскресный день хлопотала по хозяйству, стараясь прогнать из памяти и смущенную Вику и такого мерзкого и гадкого Сергея Панкратова.