Когда мы в 1967 году пошли в школу, у Кольки родился брат Григорий, которого баба Дуня прозвала «Гагарин» - настолько она восхищалась им. «Герой родился! Гагарин» - восклицала она и за ней все остальные, но только не Колька. Ему было обидно, что он, взрослый уже парень, первоклассник, как бы гавно, а это, писающееся в пеленки, создание, не успев появиться на свет - уже герой. (В скобках замечу, что, в общем-то, все так и вышло. Колька опустился на дно и помер, а Гришка - нет. Но была ли провидцем Баба Дуня или сами виноваты - теперь не разберешь).
Да, вся семья повернулась лицом к малышу, предоставив Кольку самому себе. Конечно в этом большой беды нет. Издавна считалось, что после шести лет ребенок непосредственно в родителях не нуждается, поэтому с этого возраста и отправляли в школу. Мы тоже в родителях не нуждались и понимали, что новорожденному требуется внимание и забота, в которой мы не то, чтобы необходимости не испытывали, а, наоборот, уже чурались ее. Но! Зачем нужно было расхваливать одного ребенка, игнорируя другого? Как результат - возникновение неприязни между братьями, переросшей, впоследствии, в неприкрытую ненависть и презрение.
Но в жизни, не бывает никогда ничего чисто белого или чисто черного, поэтому в любом серьезном всегда проглядывает что-нибудь комическое. Так и здесь - неприязнь к Гришке перенеслась и на слово «Гагарин», которое в нашей речи получило презрительно-уничижительный оттенок. Так мы называли только очень плохих людей. «Гагарин» произносилось резко, как плевок. Да это и было плевком, словесным плевком в того, который не заслуживал ничего иного. Своих ребят мы так никогда не называли. Для них были «хорошие» ругательства: «Козел, Сука, Сволочь, Гад». «Гагариным» звали только чужих, особенно тех, кто дал затрещину, набил морду или отнял деньги. Понемногу, «Гагарин» вообще превратился в междометие, заменив вездесущий «Бля». Бедный космонавт, вряд ли он мог подозревать, что его фамилия будет когда-либо использована в таком контексте.
Ну, до чего же въедлива детская память. На всю жизнь этот «Гагарин» стал для меня символом кого-то или чего-то гадкого, отвратительного и омерзительного.
Шли годы, а «Гагарин» так и не сходил с языка, ни в двадцать, ни в тридцать, ни в сорок лет. Я все также продолжал выплевывать, сквозь зубы, «Гагарин», встречаясь с каким-нибудь мерзавцем или узнавая о каком-либо несчастье.
И Гагарин мне за это отомстил!
Дело в том, что к пятидесяти годам «Гагарин» ушел из моего лексикона. Появилось много других ругательных междометий до тех пор пока... я не приехал в Дом-музей Гагарина в деревне Клушино.
Возвращаясь из усадьбы Тесово, где я отдыхал, решил сделать небольшой крюк, чтобы наконец побывать в гагаринской деревне. А то, как говорится, уже и помирать пора, а я там ни разу не был.
Про сам музей рассказывать нечего - дом как дом, обычный, деревенский. Вот именно, что обычный и деревенский. Ведь и сам Гагарин был обычный, деревенский. И те, кто видел его фото, помнят, что ростом он не вышел. Короче - был мал, как большинство русских крестьян. Также невысок был и его дом. Поэтому, разговорившись со служительницей музея, я не заметил притолоки и со всего маху впаялся в нее лбом.
- Гагарин! - вспомнив давно забытое слово, выругался я...
Она же не поняв моих слов, поддакнула: - Да, Гагарин.
- Да не там, а тут! - воскликнул я, указывая рукой на притолоку.
В ответ женщина промычала нечто невнятное.
- Отомстил! Отомстил, собака! - злобно рявкнул я, догадавшись кто отомстил и за что отомстил.
Она, видя меня в ужасающем состоянии (от удара я скрючился и, не отпуская руку ото лба, скорчил, наверняка, такую рожу, что смотреть было страшно) видимо решила, что я спятил, хотя, на всякий случай посмотрела на притолоку, но Гагарина там не нашла.
В голове нехорошо зашумело и я, согнувшись в три погибели, чтобы не треснуться обо что-нибудь еще раз, вышел на крыльцо, на свежий воздух. Минут через пять мне полегчало. Я думаю, именно от свежего воздуха, поскольку не выношу гнилого дерева и от особо старого у меня даже случается рвота. И хоть дом Гагарина и восстановлен в 1971 году, но это же сорок лет!
Тут ко мне вышли служители музея, справится о моем здоровье. А я им поведал про нашу трактовку слова «Гагарин», что повергло их сначала в ужас, а потом вызвало улыбку. Думаю, они вспомнили свое детство. И закончил я свой рассказ словами:
- Вот как за это, я бы сказал, нетипичное использование своей фамилии, Гагарин мне отомстил. По лобешнику треснул. Ведь, больше сорока лет ждал!
Хотя Гагарин оказался своим, в доску, парнем. Не держал на меня зла и бил в полсилы. Отъехав пару километров от Клушина и пообедав, я понял, что удара больше почти не чувствую, голова не болит, да и шишка не прощупывается. А приехав в Москву и вовсе бы забыл про случившееся, если бы не записал его на диктофон.
Помочь сайту
Поздравления
