Меланхолия даоса

Бессмертие порождает скуку. Черная желчь меланхолии вновь просочилась в Замок Запретов и растворила гармонию узора дней и ночей. Коли пьешь нектар бессмертия ежедневно, будет оскомина. Полеты наравне с облаками не захватывают дух, когда превращаются в обыденность. Магическая сила, бьющаяся под пальцами, перестает опьянять, когда к ней привыкаешь. И тогда ты вспоминаешь о молодости: не о той, вечной и заполученной магией, а о молодости разума — первой и единственной. Сколько лет прошло с тех пор, как ты ничего не знал о мире, и потому был жаден к нему? Вернуться можно только выпив вина забвения, но не глупо ли это, расстаться с золотом знаний ради попытки схватить медь впечатлений?

Пальцы тарабанили по эбеновой глади стола и вдруг замерли. Идеи приходят ниоткуда, источник творчества неподвластен даже магу. Даос нашел, что развлечет его, и сам удивился необычной мысли. Любовь смертные называют лекарством от скуки. Для него же, даоса, женщина должна быть идеальной, а на земле, как известно, нет совершенства, и воображение уже рисовало одну форму за другой: он сотворит женщину, которой нет равных. Сделать ее по образу и подобию тех красоток, что будоражили его в бытность простым человеком? Повторить облик богинь? Или, может, нанести удар по самолюбию даосски Цайхэ, живущей в Южных горах, и уединяться для утех с ее точной копией? Нет, даос придумал кое-что получше — он создаст свое отражение, и оно будет идеальной парой. Хлопнув в ладони, даос разверз ткань миров под ногами и перенесся в мастерскую. Мир людей не мог вынести силы его колдовства, потому он творил в мире богов, кузне давно заснувшего божества вулканов.

Маг из пяти стихий отлил круглое зеркало и хрустальным кинжалом вычертил отражению новые черты — женские. Когда девушка по ту сторону бронзовой глади стала совершенна, он запел, сплетая пять звуков и выманивая ее наружу. Она сделала несколько шагов вперед, и зеркало отвергло ее, расколовшись за округлыми плечами. Осколки его покрылись патиной — больше у даоса не было отражения. Маг воздел руки, и восемь ветров ворвались в рот зеркальной девы, даря дыхание и свойства живого человека. На ухо он прошептал ей слова, передающие знание языка, и с восторгом маг слушал первую речь, произносимую новорожденной. Он дал ей имя — Лэй Ри, и вспомнил свое первое имя — Лэй Ран.

Рядом с Замком Запретов колдун выстроил Замок Наслаждений, разбил сады и воздвиг горы. Каждый цветок, каждый камень должен был подчеркнуть красоту зеркальной девы, и Лэй Ран был доволен. Трижды семь лун он наслаждался обществом зеркальной красавицы, и не находил в ней изъяна, пока проклятая даосска Цайхэ не явилась узнать, не умер ли затворник ей на радость. Как и в былые времена, они соревновались: насылали мор на селения и после состязались в целительстве, ловили смиренных цилиней и свирепых драконов, чтобы отпустить их на свободу, пытались очаровать друг друга иллюзиями и даже погубить, но снова не было победителя, и бой перешел в словесную перепалку. Тут Лэй Ран и послал зимородка за Лэй Ри, желая поразить даосску-гордячку запретной магией. Но та лишь рассмеялась:

— Твоя скука зашла так далеко, что ты решил поиграть в божественных творцов, сотворивших людей? И это жалкое зрелище ты пытаешься выдать за совершенство?

— Ты ошибаешься, считая ее лишь пародией на людей. Лэй Ри, танцуй! — приказал он, и зеркальная дева закружилась в танце.

— Чем больше смотрю, тем противней становится, — Цайхэ прикрыла лицо рукавом. — Мне и одного тебя хватает, а двух вынести невозможно. У нее лицо поприятнее твоего, но все то же отсутствие вкуса и фантазии. Красота танца — в его живости, в чувстве каждого движения, а что чувствует кукла? Наверняка ты внушил ей единственное желание — любить тебя. Но даже любовь у тебя криво получилась, потому что все, на что способна кукла — слепая преданность. Она не дотягивает до человека, и потому — несовершенна.

— Ты хочешь убедить меня, что люди, ведомые страстями, совершенны?

— Нет, я хочу доказать тебе, что бесценность людей — в их различии. Даже два человека с одинаковыми лицами будут разниться, и один полюбит другого не потому, что тот такой же, как он сам, а потому что он другой.

— Люди склонны любить тех, кто к ним ближе: единомышленников они зовут друзьями, поддерживающих их замыслы они приближают к себе и начинают любить.

— И снова возражу: они любят не точные повторения самих себя, а других, которые внезапно оказываются близки по духу. Да и это правило имеет исключения: противоположности могут влюбиться друг в друга так, что небо не разнимет их. Может, и у меня с тобой не соперничество, а любовь? — даосска притворно стрельнула глазками в сторону колдуна.

— Какая гадость! — скривил губы даос и стал пристально следить за тем, как танцует Лэй Ри. В тот вечер гордость не позволила ему признать поражения перед даооской, но через день или два Лэй Ри перестала радовать его глаза. Он мог предсказать любое ее движение и слово, и если раньше зеркальная дева умиляла Лэй Рана, и он играл в любовь к ней, теперь Лэй Ри вызывала у создателя лишь раздражение.

— Всего лишь кукла! — однажды не вытерпел он и отослал Лэй Ри в Замок Наслаждений. Меланхолия, болезнь бессмертных, снова отравила его жизнь. Отравленной была и душа Лэй Ри, и совсем недалеко от даоса, за хрустальным мостом, разделяющим два замка, она безутешно рыдала, ведь была создана только для любви. Среди пяти стихий, данных ей даосом, была вода, чувствующая глубоко. Среди пяти звуков, спетых Лэй Ри, была нота огня, привыкшего действовать. Среди восьми ветров, забившихся в груди зеркальной девы дыханием, был ветер запада, ведущий людей к смерти. Отвергнутая тем, ради кого жила, Лэй Ри пожелала умереть.

Во владениях даоса была одна гора, и Лэй Ран предостерегал о дороге, ведущей к мрачным пещерам. Там, по его словам, жили изловленные им чудовища тысячи миров, и один взгляд их мог обратить человека в ничто. Туда зеркальная дева и направилась. Брела медленно, ожидая, что хозяин окликнет ее, вернет добрым словом и все станет как прежде. Но Лэй Ран позабыл об игрушке, и дева оказалась перед завесой, скрывавшей вход в пещеру. Туманная сеть неожиданно легко пропустила Лэй Ри, ведь та была сотворена вдалеке от мира людей и чиста, как ветер поднебесья. Дева оказалась в пещерных залах, и не было им конца. Она искала чудовищ, но видела лишь людей, скованных камнем или спрятанных за тонкими прозрачными перегородками магического льда. Некоторые могли разговаривать, и Лэй Ри жадно расспрашивала их о судьбе. Волшебники, цари и полководцы рассказывали ей, за что даос изловил их и лишил свободы, как он перестал приходиться сюда — жестокость тоже наскучила ему. Лэй Ри стало страшно. Она испугалась, что Лэй Ран узнает о ее проступке и накажет такой же одинокой вечностью или вовсе уничтожит. Тогда зеркальная дева впервые в жизни ощутила жажду — жажду жизни. Она заспешила обратно, но еще одна запертая льдом комната привлекла ее внимание.

Там был туман, клубившийся от стены к стене.

«Неужели никого нет», — подумала Лэй Ри. — «Здесь должна быть женщина, я чувствую ее — хищную, но вместе с тем обворожительную. Красота, которой хотел от меня господин, спокойная, а в ней должна быть красота опасности».

Лэй Ри не знала, откуда в ее голове вдруг взялось столько мыслей. Когда господин любил ее и она была счастлива, ее ничто не заботило: горы были горами, солнце — солнцем, улыбка Лэй Рана — счастьем, а сама она — всего лишь его отражением. Но теперь, когда трава вокруг Замка Наслаждений увяла без притока силы Лэй Рана, а солнце подернулось тучами, что-то перевернулось и внутри Лэй Ри. Все, что слышала она от него, его гостей и пленников за свою короткое существование, зажило в ее голове своей жизнью. Лэй Ри стала править самой собой и выбирать, какие мысли ей принять, а какие прогнать. Зеркальная дева отделилась от господина, но в то же время она стала ближе ему, чем когда-либо. Лэй Ри знала все, что знал даос, ведь была его отражением. Вот и сейчас, видя льдистый туман, мечущийся по ледяной комнате, Лэй Ри знала, что туман когда-то был женщиной. «Красота рождает высокомерность», — так сказал несчастной Лэй Ран и лишил тела, которым красавица так гордилась. Она больше не могла обнимать, целовать или сливаться с кем-то в страсти, но ее память страстно желала возвращения телесности. Лэй Ран думал, что наказание было так себе, он забыл об обидчице еще до того, как новый снег лег на головы гор. Однако Лэй Ри, всего лишь отражение, ужаснулась поступку господина, поняв суть: когда от плоти осталась лишь дымка, истончиась и человечность. За голубоватым льдом было двое — женщина-туман и голод, который невозможно утолить. Выпусти ее Лэй Ран на свободу, она бы стала демоном, ворующим тепло живых людей. Лэй Ран разрушил красоту природы человека ради уродства магии. И Лэй Ран не сожалел.

Лэй Ри села на пол и обхватила голову руками. Как же ей не хотелось знать, что ее чудесный, добрый господин способен на такое! Неужели годы сделали его таким жестоким? Или сила, поднимающая даоса выше человеческих законов? Или одиночество, потому что оно и есть самый верный спутник волшебника?

Лэй Ри хотелось сбежать от создателя, но мысль, что придется покинуть его, казалась невыносимой. Если она сбежит, для Лэй Рана ничего не изменится. Он так и останется чудовищем в прекрасном, неизменном и дорогом ей обличье. Лэй Ри поняла, что ей нужно сердце Лэй Рана. Услышать его биение под своей рукой, увидеть в глазах бывшего господина настоящее чувство, стать силой, что изменит его судьбу, его суть и вернет красоту, которую он утратил или, быть может, даже никогда и не имел.

Меланхолия продолжала терзать даоса, и он решил вновь наведаться в Замок Наслаждений. Лэй Ри облачилась в алые одежды и украсила волосы гвоздиками, однако во взгляде оставила не вызов, а томную тоску. Когда Лэй Ран вступил в чертоги, зеркальная дева танцевала, и танец был плачем утраты. Когда же взгляды создателя и творения пересеклись, в танец вплелась восторженность и радость.

— Танцуешь вовсе не так, как обычно.

— Я так испугалась, что вы не придете, но вот, теперь мой господин снова со мной, и внутри все поет от любви к вам.

Даос охватил ее лицо руками, пытаясь найти в лице созданной черты перемен. Но все, что он видел — это совершенство придуманной им формы. Разве что глаза ее стали более живыми, но живость куклы — иллюзия, которой он и добивался. Но что-то было не так, и даос начал испытывать зеркальную деву.

Он пировал с Лэй Ри, пригласив тысячу духов неба, и после выступления каждого спрашивал, понравилось ли ей. Она не отвечала покорно, что ей нравится все, предложенное господином, ее замечания были остры и точны. Лэй Ран и сам бы выпустил на волю такие слова, если бы не маска бессмертного, что должен позабыть о суете. А что взять с женщины? Пусть говорит вместо него, никто не осудит.

Когда же ночь пала на мир холодной мглой, Лэй Ран обнимал сотворенную, непривычно горячую, и удивлялся, потому что она целовала иначе. Все ее тело горело от страсти, и страсть передалась и Лэй Рану, и он не смог совладать с собой. Он хотел пить ее губы, ловить цветочный аромат кожи, быть полным ею и наполнить ее. Такого даос не знал уже давно, и новое вскружило голову, делая Лэй Рана просто человеком — лишенным меланхолии.

Но когда зеркальная дева отстранилась от даоса, он схватил ее за руку — цепко, как ворон добычу.

— Ты изменилась.

— Разве, мой господин?

— Неужели мой уход так сильно опечалил тебя?

— Я хотела умереть, если вы не придете. Мой танец был бы последним, что я сделала для вас, пусть вы и не увидели бы его. Но вы пришли! Вы спасли меня, и это как второе рождение.

— Но я ли дал его тебе?

— Конечно, мой господин. Я не знаю больше никого, кроме вас.

— И то правда...

Он обнял ее ,как обнимал женщин в молодости: нежно и покровительственно. Только слепой не заметил бы, что игрушка обрела душу, а значит… Значит, Цайхэ зря смеялась над ним, и он победил богов! Его кукла стала живой, ее любовь стала настоящей, в ее танце появилась жизнь, а в глазах — осознанность. Его игрушка стала интересной, и Лэй Ран был доволен. Даос обнимал свое сокровище, свое творение, и не знал, что за мысли таились в голове зеркальной девы. Не знал даос и то, что его собственная душа изменилась — она потянулась к Лэй Ри.

— Скажи, любимый, как ты стал так силен, что сумел создать меня?

— По правде, я мог потратить годы на то, чтобы стать таким всесильным, пережить старость, как Цайхэ. Но я не хотел ждать. Я обманул одного дракона с пятью когтями и заполучил его жемчужину. Я проглотил ее, чтобы сила никогда не покидала меня. Говорят, только руки совершенно чистого человека могут извлечь жемчужину отсюда, — он показал на свою грудь, — но чистых людей не бывает, потому я могу спать спокойно.

— Я люблю смотреть, как ты спишь, — ответила Лэй Ри, и улыбка ее была медом. Даос заснул у нее на коленях, и она продолжала улыбаться — печально и горько. А потом она положила свою ладонь на грудь Лэй Рана, и ее пальцы прошли сквозь кожу, ведь зеркальная дева — чиста, ни одна соринка не задержалась на глади. Она наткнулась на горячий шар и зажала его в руках, и в этот миг жемчужина поменяла хозяина, ведь и ей была приятней чистая Лэй Ри, чем погрязший в самодовольстве лже-даос. Обретя силу, зеркальная дева погрузила Лэй Рана в сон. От одного взмаха ее руки рассыпались золотой пылью Замок Запретов, и Замок наслаждений, и пещерная тюрьма. Тех, кто сохранил свой ум, зеркальная дева забрала с собой, а другие исковерканные, больные души отправила в небытие, ведь для них не было иного лекарства. Она выстроила свой замок на Небесах, и окружила его непроницаемыми для взгляда туманами, а потом в последний раз пришла к Лэй Рану. Он стал обычным человеком, лишенным сил, но не лишенным знаний. Лэй Ри погладила его по глазам, чтобы он всегда мог видеть ее владения. Лэй Ри поцеловала его и прошептала на ухо, так, чтобы Лэй Ран слышал сквозь сон:

— Ты можешь заполучить жемчужину дракона обратно, если доберешься до моего замка. Я буду ждать.

Цайхэ глянула на горизонт и изумленно цокнула языком — пейзаж—то изменился! Исчезли башни замков этого дурака с Северных гор, думавшего, что подчинить силу важнее, чем подчинить страсти и ум. Цайхэ забавляла его надменность, потому она часто играла с ним, пытаясь натолкнуть на нужный путь. Но мальчик был упрям, как последний осел. Цайхэ оседлала южный ветер, и он мигом домчал ее к Северным горам. Там она и обнаружила Лэй Рана, оборванного и грязного, голодного и бессильного.

— Как же смешно! — засмеялась она, узнав, что произошло. — Отражение обыграло тебя, и теперь сила — у нее. Воистину, теперь ты ее тень, а не она — твоя!

— Дурацкая была затея с этой любовью... Теперь я просто состарюсь и умру...

— Да, ты начнешь стариться, но зачем же тебе умирать? Ты знаешь, как вновь стать даосом — настоящим. В почве зла есть семена блага. Вырасти свою силу вновь.

— Да! — Лэй Ран воодушевился. — Я снова стану сильным, и тогда доберусь до воровки! Она обманула меня! Она предала.

— Твою любовь? Настоящую, к живому человеку, который непокорен и не похож на тебя, но все же так близок ,как близко отражение. В любом зле есть частица добра, и, может, она решила спасти тебя, а не погубить?

— Как же!

— Лэй Ри украла силу не просто так. Она играет ради тебя. Лэй Ри ждет тебя там, за покровами, и ты и вправду можешь попасть к ней. Когда станешь человеком, преодолевшим себя. Это новая молодость, Лэй Ран, и я даже завидую тебе.

Лэй Ран ничего не ответил. Он лишь посмотрел в небо, где сверкали башни Зеркального Замка. Там жило его отражение. И оно было важней жемчужины дракона.