Майское грехопадение Вилены

[Скрыть] Регистрационный номер 0425888 выдан для произведения:  
Вилена Мурзовина собиралась исполнить просьбу своей подруги – сходить на квартиру Виктора Сыромятникова и предупредить его о возможном отчислении из института за прогулы. Она была, по словам взрослых женщин, весьма привлекательной и милой девушкой, и чем-то неуловимо напоминала всегда такую загадочную Дину Дурбин.
К своему поручению Вилена отнеслась со всей серьёзностью. Она сама не понимала, что заставляет её доставать из комода самое дорогое бельё и надевать чулки, которая она берегла на случай возможной свадьбы. Сердце девушки робко подрагивало, словно бы бубенец под дугой у ленивого ямщика.
В душе Вилена была чиста и невинна. Она старалась беречься от случайных знакомств. Особенно, когда они происходили на улице. Обычно это были пропахшие машинным маслом работяги, даже в новых с иголочки костюмах, они казались смешными и нелепыми, словно бы набитые ватой куклы.
Вилена жаждала иной – яркой и красивой - жизни. Она уже предвкушала момент, когда станет ассистентом у профессора Рыбалина – седого и молчаливого старика. Она даже представляла, как станет жить в его квартире на правах дальней родственницы.
Есть за общим столом, ездить по городу на блистающем лаком «ЗИМе». А не толкаться в переполненном и душком трамвае.
Она даже представляла, как какая-нибудь толстая и свиноподобная домработница станет прислуживать ей при купании. Как она станет мыть её тело и услужливо подавать махровый халатик.
Мысли о яркой жизни с профессором сладостно согревали душу. Он мог бы стать академиком и поселиться в столице.
Сыромятников был нагл и ярок как попугай. Он словно бы специально дразнил всех своим заграничным видом – словно бы пытался украсить собой серые будни. Вилена в душе презирала его. По словам сокурсниц, она догадывалась, чем занимается этот глуповатый франт – Сыромятников мечтал поскорее стать для кого-то очень забавной и недорогой игрушкой.
Вилена помнила о том, что она живёт у тётки только из милости, что та в любой момент может отправить её на завод к станку. Желание стать инженером у Вилены созрело к девятому классу. Она больше всего боялась, что окажется где-нибудь на задворках жизни. И теперь, став, наконец, студенткой, она старательно задирала нос и отчаянно пыталась храбриться.
Торопливо  одевшись и приколов на блузку комсомольский значок, она тщательно оглядела своё отражение в стоявшем в прихожей трюмо.
Тётка была известным в городе стоматологом и потому жила в отдельном доме, который ранее принадлежал какой-то зажиточной купчихе.
Выпорхнув на крыльцо, она вобрала в лёгкие воздух             и мысленно запела песню, из только что виденной ею прошедшей зимой комедии. Тогда в зале стоял весёлый хохот, все улыбались и поздравляли друг друга с Новым годом.
Так радуясь и напевая песенку о пяти минутах, она добралась до трамвайной остановки. Круглый, похожий на затейливую гусеницу трамвай вскоре подошёл – люди ринулись к раскрытым дверям и затолкались между собой.
Вилене повезло – её пропустили  вперёд и даже уступили место на нелепом дерматиновом диванчике.
Вилена обрадовалась солнцу, воскресному дню, и той свежести, которая исходит от всегда такого чистого и юного девичьего тела.
Она больше всего боялась грязи – её пугала нечистота, случайные сальные поцелуи, и ещё то, что в некоторых матрасах могут жить... жирные и безжалостные клопы.
Так, увлёкшись своими радостными мыслями, она едва не проехала свою остановку. Трамвай спешил в сторону рабочего посёлка, и о том районе рассказывали всякие ужасы.
Вилена была рада, что поехала в этот район засветло. «Подумаешь, я только скажу этому дураку пару фраз – и уйду!» - думала она, старательно обходя очередную лужу.
В свои восемнадцать, она ещё верила в то, что имеет какую-то особенную защиту, что этот Сыромятников окажется обыкновенным слизняком, которого она легко растопчет подошвою своей туфельки.
Нелепый деревянный двухэтажный  дом, к которому она подошла спустя четверть часа, показался ей пристанищем разбойников. Тут и впрямь было слегка жутковато.
Но Вилена не стала раздумывать. Она отважно ступила на деревянную лестницу и стала подниматься на второй этаж – туда, где слышался похожий на звуки разбушевавшегося моря шум.
 
Виктор Сыромятников слегка покачиваясь двинулся к входной двери. Он уже успел слегка насладиться портвейном – в их компании явно кого-то не хватало, кого-то яркого и желательно чистенького.
Его друзья были из обычной дворовой шпаны. Они теперь жадно поглощали водку и закусывали какими-то нелепыми закусками – вроде солёного хлеба и собственных рукавов.
Один он был ярок и чист в этой компании. Конечно, ему хотелось видеть тут кого-нибудь другого – например эту куколку Мурзовину. Она всегда фыркала при его виде, фыркала и одновременно гордо и наивно задирала нос.
Все в группе знали, что Мурзовина – племянница Сарры Айсман. Эта горбоносая и темноглазая женщина внушала ужас многим мальчишкам. Поговаривали, что драть советским гражданам зубы она начала ещё во времена НЭПа. И делала это с каким-то изуверским удовольствием.
Виктор терпеть не мог зубников и гинекологов. Он считал, что эти люди созданы специально, чтобы отравлять ему жизнь. Ему и его рано овдовевшей матери.
Он уже жалел, что не уехал из этого города. Что вообще согласился поступать в институт, гораздо проще было умчаться куда-нибудь на Дальний Восток, но ему было страшно – от отца осталась лишь справка о том, что тот пропал без вести в первые же дни войны.
Сыромятников был недоволен своей жизнью, но стоило ему распахнуть дверь, как он слащаво и несколько даже приторно заулыбался.
Сама Мурзовина стояла перед его глазами, словно бы яркая и глупая капустница.
 
Вилена была очень взволнована. Она сама не заметила, как переступила порог, что-то ещё говоря про институт и прогулы Сыромятникова, про грядущую сессию. Она чувствовала пьянящий запах вина. И ей вдруг ужасно, до дрожи в коленках захотелось поцеловать Сыромятникова.
Она с каким-то ужасом уставилась на большой цинковый таз, уставилась и почувствовала себя разом маленькой и жалкой. Казалось, что её уже поставили в этот таз. И она стоит в нём совершенно голая, зажмурив глаза и ощущая всем телом прикосновения мерзкой и грубой мочалки.
От этих мыслей у неё даже слегка увлажнились трусы. «Не хватало ещё тут обоссаться, как последней дуре!», - подумала она.
Из комнаты тянуло запахом вина. Вилена бросила взгляд на дверь, но та была уже закрыта, а этот Виктор был совсем рядом, он смотрел на неё, смотрел и мысленно оголял, словно бы в чём-то провинившуюся витринную куклу.
Вилена онемела. Она слышала, как стучат висевшие на стене ходики. Они вторили её совершенно упавшему в бездну сердцу. Девушка замерла в нерешительности. Она вдруг вспомнила о своей тётушке Сарре, вспомнила и задрожала сильнее, словно бы тетива лука, после того, как с неё вспорхнула смертоносная стрела.
«И зачем я тут. Мне надо – домой. К тёте!», - подумала она.
Ещё был шанс поворотить всё вспять, стать вновь милой и улыбчивой Виленой Мурзовиной. Но она отчего-то упустила его.
 
От выпитого вина и близости мужских тел, Вилене стало жарко. Она пила вино скорее машинально,  желая утолить жажду и стараясь всё обратить в сон – ей и раньше снились такие волнующие сны.
От этих парней  пахло иначе, чем от профессора Рыбалина. Они были гораздо наглее и смелее. Они подплывали к ней, словно бы большие хищные рыбы к наживке, подплывали и трогали, кто коленки, а кто и напряженные от долгого ожидания груди.
Вилена млела. Она мысленно давным-давно позволила себе оголиться, и ощущала себя медленно тающим куском пломбира. Никогда раньше она так не жаждала чужих смелых прикосновений.
«Подумаешь, институт...  Да срать я на него хотела!».
Голос, сказавший эту фразу в её голове, был неожиданно груб. Казалось, в её голове поселилась радиотарелка.
 
Вилена погрузилась в приятный, почти детский сон. Так сладко она спала разве что в колыбели, после того, как её сонную отрывали от материнской груди.
Парни с любопытством смотрели на неё.
«Отрубилась, -  каким-то пришептывающим шепотом, произнёс самый главный хулиган района.
Сыромятников испуганно огляделся. Спящая Вилена сама просилась в жертвы. Он уже ощущал привычное возбуждение, словно бы заядлый сладкоежка при виде ещё нетронутого торта.
Ему нравилось заставлять девчонок краснеть. Внешне яркий, он был сейчас похож на нахохлившегося воробья. А его друзья, словно бы дерзкие вороны собирались сотворить нечто ужасное.
- Да не ссы... Полапаем её чуток, да отпустим. Чего жмёшься?
- Не бойся...  Ебать не будем. Сама потом отдастся.
Сыромятников нервно сглотнул
Ему  меньше всего хотелось сейчас бежать во двор до большого кирпичного туалета. Туда поутру сливали накопившиеся за ночь нечистоты. В их ванной комнате стояла затейливого вида тумбочка – там внутри было поставлено ведро и туда падало всё – и дерьмо, и моча.
Между тем ребята окружили спящую гостью. Они делали всё быстро и ловко. Словно бы были медбратьями в морге и раздевали не живого человека, а труп.
 
Вилене же совсем не хотелось просыпаться. Она вдруг увидела радостный сон – ей снился очень странный сон, больше похожий на американский мультфильм о злобной колдунье-королеве и милой её падчерице.
Вилена почти вошла в роль Белоснежки. Она бегала босиком по свежей   травке, ласкала животных, встречала из шахты своих новых друзей- гномов.
Сон облёк её тело словно бы нити тело будущей бабочки. Улыбка счастья коснулась девичьих губ.
Она была сказочной принцессой. Принцессой, которая так мучима гордой и бездалостной колдуньей. И хотя её тётя была полна и величественна, стоило ей отразиться в кривом зеркале, как она разом походила на ту надменную сказочную королеву.
Вилена знала, что тетя во времена Гражданской войны служила в ЧК, и что её за глаза называли Жанной Д, Арк. Что она потом, стала учиться на доктора, учиться истово. Вероятно желая поскорее сменить чёрную кожанку на белый халат врача.
 
Сыромятников дрожал не то от нетерпения, не то от страха. Его верный дружок
давным-давно тянулся вверх, словно бы рука эсесовца. Это пьянящее чувство пронзало насквозь, и яркий мальчик корчился на воображаемой булавке, словно бы яркий только что пойманный мотылёк.
Голая , Вилена походила на большую только что вытащенную из гусятницы гусыню. Она была не столько толста, сколько сочна и тихо постанывала в умелых руках дворовых хулиганов.
Они умели сделать из любой активистки безропотную и на всё согласную игрушку.
Виктор страдал от зависти. Он вдруг подумал, что вместо беловатого семени из его дружка польётся моча, что над ним вновь станут смеяться.
Он всегда хотел быть ярким и знаменитым. Мать мечтала о том же, она старалась уберечь его от дурных мимолётных друзей, ведь все эти Гришки и Павлы не могли привести его никуда, кроме тюрьмы.
 
Сыромятников очнулся от того, что его гости собирались уходить. Невысокие и коренастые они и впрямь чем-то походили на гномов – и было их ровно семеро, словно бы дней в неделе.
-Вот, что Принц. Теперь твоя очередь. Хочешь – еби, а хочешь – поцелуем буди.
И перемигиваясь и хохоча вполголоса, они растворились в сумерках.
 
Сыромятников вернулся в комнату. Вилена лежала так, как обычно лежат только одни олимпийские богини.
Она видимо не чувствовала своей наготы, а просто жила своим особым. Только ей ведомым сном.
Сыромятников вздохнул. Он не решался ни разбудить Вилену своим поцелуем, ни накинуться на неё подобно дикому зверю.
Парни вдоволь полапали это беззащитное тело. Они оставили её, как хулиганы оставляют раздетых и поруганных кукол.
 
Вилена сладко потянулась. Ей казалось, что она вот-вот проснётся на большой постели вдового профессора. Она уже предвкушала этот момент и всё не решалась открыть глаза, как-то по-собачьи внюхиваясь в окружающий её воздух.
Но этот воздух  пахнул иначе. Девушка вздрогнула и на мгновение распахнула заспанные веки.
Она поспешила тут же зажмуриться. Перед ней стоял длинный худой Сыромятников – он был почти голым, и чем-то походил на уже ощипанного попугая.
Руки заскользили по вспотевшему телу. Она, к ужасу Вилены, также была нага.
«Нет, это всего лишь сон... Я, а где я сейчас?...»
Голова была пустой и звонкой, словно бы большой ёлочный шар. Вилена вдруг почувствовала страх, а вдруг, вдруг...
Она уже ощущала такое чувство однажды. После того, как засиделась допоздна у профессора Рыбалина. Было слишком нелепо возвращаться по тёмным улицам в такой день, точнее ночь. Она уже и сама плохо помнила, зачем тогда пришла к преподавателю, и как согласилась сначала почаёвничать, затем поужинать, а уж затем встретить с милым, похожим на сказочного деда Мороза Новый Год.
Она тогда тоже проснулась нагая похожая на целлулоидную куклу. Но это было рук Варвары Петровны – старой и умелой женщины, которая была похожа скорее на добрую фею, чем на разбойницу.
Тогда Вилена чувствовала себя настоящей Принцессой. Она с аппетитом позавтракала и вернулась домой не в карете, но на блистающем лаком «ЗиМе» будущего академика.
 
Сыромятников застыл, как гипсовый пионер. Он вдруг отчаянно застеснялся этих дурацких сатиновых трусов, своего худого тела, а главное, своего закадычного дружка, который рвался из этого сатинового плена на волю.
Он вдруг почувствовал себя слабым и жалким – не эта девушка с бледной куриной кожей, а он сам боялся чего-то неведомого. Он, кому так завидовали – за его почти заграничный вид.
Своё полное имя он привык произносить на французский манер – ВиктОр. Ему это нравилось, нравилось до дрожи в руках.
Ему вдруг захотелось быть смелым, взять и поёрзать по этому телу, словно бы по гипсовой статуе. Только бы не чувствовать этого пьянящего безумия.
 
Вилене хотелось провалиться сквозь землю. Она догадывалась, что случилось с её телом – но отчего она ничего не чувствует?!
«Почему они меня не выебли? Побоялись? А может, побрезговали? А может, это Витька должен меня...»
Она с трудом проглотила ринувшийся на язык глагол. Он уже бросился в атаку, вспрыгнув словно бы свежеиспеченный коммунист на бруствер, но она тихо спихнула его обратно в глубокий окоп своего горла.
 
Виктор принялся сладостно целовать это нагое и такое дорогое ему тело. Он чувствовал, как его язык и губы смывают ту грязь, что оставили здесь чужие неловкие руки. Он впервые чувствовал себя счастливым – не надо было вновь рядиться в свои попугайные перья, красоваться перед другими девчонками, что так завидовали его узким брюкам и сходству с известным заграничным певцом.
Виктору нравилось имя этого знаменитого американца. Он частенько пробовал его на язык,  полушёпотом пропевая: «Элви-и-ис!». Ему хотелось быть свободным и независимым, ездить по городу на дорогой открытой машине и не стариться лет до семидесяти.
Поцелуи Виктора заставляли Вилену тихо по-девичьи млеть. Она давным-давно позабыла и о строгой тёте Сарре, и о том, что она пришла читать нотацию Сыромятникову.
Виктор мало чего знал о своём родном отце – знал, что тот был отчаянным плясуном и неплохо, совсем неплохо играл и на гармошке и на гитаре.
 
Вилене ужасно хотелось испытать то совсем нелепое, почти преступное проникновения – её руки скользили по телу, словно бы по клавиатурам гармошки. Она больше не гордилась своим именем. Напротив, то казалось восторженной девушке смешным и нелепым.
Она теперь сама удивлялась своему бесстыдному знанию. Ноги невольно раскрывались подобно лепесткам водной лилии. А сама Вилена боялась слишком резко помолодеть, превратившись в худую и совсем невзрачную пионерку.
Тогда, отыскав ещё довоенную книгу в зелёном переплёте, она, стыдясь и одновременно волнуясь, читала о приключениях брата и сестры. Те тоже были пионерами, но по воле судьбы они оказались вдруг меньше мухи и теперь пробирались сквозь травяные джунгли к себе домой.
«Вот бы и  нам – взять и уменьшиться. Стать лилипутами. И пускай, нас тогда ищут.
Она вдруг потянулась к Виктору, потянулась и стала искать его губы своими губами. Искать и думать, что эти поцелуи напоминают скорее укусы голодной ядовитой змеи.
Им вдруг захотелось слиться воедино, стать одним двуполым существом – произвести свой особый химический опыт.
«Только бы не... забеременеть! Только бы это случилось потом!», - напрасно взывал ошалевший мозг уже растекшейся от неги Вилены.
Она была готова перестать существовать, стать для всех невидимкой, затеряться где-нибудь в цветочном горшке, словно бы и впрямь самая взаправдашняя Дюймовочка.
 
 
Они не заметили, как пролетела эта майская ночь.
Больше Виктор не прогуливал ни одну из лекций. Он чувствовал себя счастливым – счастливым настолько, что и сам не хотел понимть, откуда пришло это счастье!