Любимый FRED. Исповедь одной прихожанки

Он появился на приходе молодым щенком. Можно сказать, почти подростком. Кто -то из благодетелей отдал внепланового, а может и с брачком, породистого пса с хорошей родословной настоятелю храма. Можем мы вот так...
-На тебе, Боже, что нам не гоже! - кличка у пса была Фрэд, но дали ему и церковное имя Нечай, к которому он так и не привык. Это был один из лучших представителей московской сторожевой с благородным и добрым характером сенбернара, но только для своих друзей.

Мы подружились с ним с первого взгляда. Я смело подошла к маленькому теленочку и сказала,
-Фрэд! Будем дружить? Ты очарователен! - а он, посмотрев мне внимательно в глаза, встрепенулся, допрыгнул до лица, и в знак согласия, лизнул в нос.
-А дружеское рукопожатие? - спросила я. И пес с готовностью протянул свою толстую когтистую лапу.

Его никто ни чему не учил, не дрессировал, толком даже не ухаживал. Изначально и будочка у него была какая -то дрянная, маленькая, ущербная. Он в ней и не жил, игнорировав такое убежище. И в дождь, и в зной, и в холод валялся пёс перед храмом, зорко исполняя роль охранника. И, если визг и поползновения некоторых смелых детей, копошащихся около него, он миролюбиво и смиренно терпел, то взрослых особей, верующих и просто любопытных, допускал к себе далеко не всех. Грозный рык и могучий вид собаки останавливал многих, желающих познакомиться с очередным «Бетховеном».

А отношение церковных служек к нему было... Ох! Как бы сказать помягче...

Свекровь все время возмущалась.
-Как можно верующим так небрежно и безразлично относится к собаке. Холодные и равнодушные люди! Ни плошку не помоют, ни водички свежей не нальют. А кормят чем? Живодеры! Видела сама, как одна прихожанка приносила псу замороженные куриные головы. Так и бросала в него, как ледышками, боясь поближе подойти. Собака же заболеет от такой еды и бездушного обращения.

Я, как могла, защищала и верующих, и служащих в церкви, и всех, попадающих под острый язык свекрови. Как могла, лишь бы не допустить нарастающей злобы осуждения. Не ожесточиться. Но сердце у самой больно сжималось от безразличия и черствости, прикрытых у людей ветхим покрывалом мнимой веры в Бога.

Ребенок жаловался после очередной службы.
-Мамуля, посмотри на этих злых, вечно болтающих бабок. Им же все равно, где сидеть. На лавке во дворе, в гипермаркете на скамеечках или в храме. Они же не молятся, а только замечания всем делают, -я отвечала ему, любя, как можно спокойнее,
-Не смотри на них, сынок. Смотри себе в сердце, -но у меня самой в душе была боль и тоска.

Муж подрабатывал «ночным директором», сторожил территорию вместе с храмом ночь через две за чисто условную зарплату. Я упросила его, ради Бога, потому что никто не хотел за копейки работать сторожем в церкви в ночное время. Тихая, кроткая храмовая служащая Валюшка отдала ему ключи, провела по всей церковной территории и разговорилась о непростом житие -бытие.

-Какая у твоего мужа душа светлая и чистая. Какой он добрый, порядочный и отзывчивый. Сейчас таких среди верующих -то нет, не то, что...- горячо шептала она мне на ухо, прямо во время всенощной.

-И Фрэд его принял сразу, как старого друга, а ты же знаешь, он к себе не всех допускает, - продолжала она, удивляясь.
Я приложила палец к губам. Ох, как любят у нас поговорить даже во время Божественной службы, да еще о мирских делах.

Понятно, что вся наша семья очень любила и заботилась о собаке. Готовили горячую и свежую еду, тщательно укутывали банки, кастрюльки и ехали, чтобы побаловать верного друга. Вернее, полноценно накормить. Предварительно, вымыв его грязные плошки, с остатками закаменевшей постной каши и протухшей воды.

Фрэд отвечал своей преданностью и любовью. Пройти незамеченным мимо пса было нельзя. Он рвался с цепи, радостным лаем приветствуя нас, даже если кто-то из членов семьи, просто проходил мимо церкви, не заходя в ее ограду.

Иногда, возвращаясь с Божественной Литургии или праздничной службы, в чем-нибудь красивом и светлом, хотелось потихоньку пройти мимо любимого дружка, чтобы пес не увидел меня. Но даже, равнодушно лежа мощным задом к проходящим мимо людям, он мигом оборачивался и мчался ко мне, как только я оказывалась рядом. И, уже не разбирая дороги, я сама бежала к нему. Фрэд клал свои мощные грязные лапы мне на плечи и, радостно повизгивая, облизывал мое лицо, грудь, руки. А потом, после ритуала братания, валился, как глупый, маленький щенок, на спину, раскинув все свои четыре лапищи, и доверительно подставлял свое незащищенное, мохнатое пузо, разрешая его почесать.

И знал, что его всегда ждут любимые леденцы «взлетные», «бабаевские». Я специально ездила на центральный рынок за этими кислинками. Именно его любимые «бабаевские» продавались только там, в маленьком закуточке. Таком же, как его будочка.

Бабульки охали и причитали, видя наши горячие, дружеские отношения, такие нежные щенячьи чувства. Но больше всего они жалели мои белые наряды. А я жалела собаку.

В те первые сторожевые ночи мужа, он, предварительно купив поводок и новый ошейник, с удовольствием, и к великой радости Фрэда, наматывал с ним круги по микрорайону. Летом водил в пруд купаться. Зимой бегал с собакой. Как-то раз, посадив сына на санки, дав ему в руки поводок, использовал пса, как добрую лошадку.

Фрэд, не смотря на отшельнический образ жизни, оказался очень умной и благородной собакой. В первую же ночную прогулку они встретились с питбулем и его хозяином. Питбуль решил тявкнуть для острастки. Фрэд, молча, приняв угрожающую стойку, так фыркнул в сторону бойцовского пса, что тот, заскулив, забился между ног хозяина. А тот, тоже заскулив по-человечьи, стал злобно выговаривать мужу, слегка заикаясь от страха,
-Тты, ччё, тты, ччё, осторожнее надо. Гуляешь ттут беззаботно с ттакой огромной, оху...ой собакой. Такой оху...ной!

После первой встречи с питбулем и ласкового вразумления мужем, как себя надо вести на улице благородному псу, Фрэд понял, что все это разношерстное собачье царство не стоит ни одного его коготочка. И, в дальнейшем, он даже не натягивал поводок в сторону каких -нибудь шавок, но гордо и невозмутимо неся свой мощный торс, спокойно проходил мимо.

Хотя, впрочем, одна маленькая сявочка, "нищенка", "побирушка", как я звала ее, все же посягнула приходить к остаткам еды, этой страшной каши в его плошке. Он, снисходительно отвернувшись, великодушно позволял ей съесть его незамысловатый церковный ужин. Зная, что придут друзья и полакомят его от души.

Мы мечтали забрать Фрэда к себе. Жилплощадь позволяла ему летом жить на дачных просторах, зимой в квартирных хоромах.

В церкви нужно брать благословение на все. Для начала, хотя бы взять разрешение на ночные прогулки с псом. Но муж наотрез отказался это делать.
-Гулял, и буду гулять. Я это делаю во благо собаки, для ее здоровья. И спрашивать ничего не буду! –сказал он, как отрубил.
- Отец Петр, благословите на прогулки с Нечаем,- слезно просила я настоятеля, после горячей исповеди. Пес погибнет, сидя на цепи. За ним в храме нет никакого ухода. Или отдайте его нам насовсем. Я пожертвую на церковные нужды, много, Вы же знаете. Отдайте, Христа ради, - канючила я.
Обычно, в чем-то мягкий и уступчивый батюшка, отклонил все мои мольбы, был неприступным и твердым и не благословил даже, на такие необходимые для собаки, прогулки.
С тяжелым сердцем, вся в слезах, сокрушенная, отошла я от аналоя.

А муж прогуливал Фрэда по ночам, как ни в чем не бывало. Только однажды пришел с дежурства суровым и опечаленным, сказав, что сегодня не удалось погулять с псом, так как цепь к ошейнику собаки была приварена намертво. А сам ошейник был увенчан замысловатыми шурупами. В следующее дежурство он взял с собой пассатижи и еще какие-то слесарные инструменты, и справедливость восторжествовала для Фрэда. Но только на время. А о мечте забрать благородного пса пришлось забыть. Сын плакал, свекровь ругалась. Я скорбно молчала. "Ночной церковный директор" продолжал невозмутимо гулять со своим верным другом.

Надвигалась лютая страшная зима. Хоть клетку более просторную сделали для собаки, и даже какую -то подстилку кинули. Ночью столбик термометра опускался ниже тридцати градусов по Цельсию. Фрэд грустнел, был вялым и казалось, коченел день ото дня. Когда дежурил муж, он его чуть ли не на руках втаскивал в прихожую маленькой трапезной, единственное место, где можно было как -то согреться. А утром, пока никто не видел, уносил обратно в будку, предварительно утепленную принесенными нами из дома одеялами и ковриками. Но, люди есть люди. Пошел ропот, что в трапезной пахнет псиной, что невоцерковлённый сторож, вопреки всем правилам, не благословясь, водит греться туда собаку, оскверняя всё и вся.

Мужа пригласил для беседы отец настоятель. Долго разговаривал с ним о терпении, смирении, послушании. О том, что надо выполнять церковные правила, поступать на благо людей, а не зверей, что на всё есть воля Божья. После этого своевольный "директор" ушел из храма, даже не взяв окончательный расчет. Еще три недели мы каждый вечер, ездили к любимому псу и, как могли, отогревали его. А еще через несколько дней Фрэда не стало.

И так спокойно констатировала смерть собаки церковная служка, что умер он не от голода, не от злейших морозов и отсутствия человеческого внимания. У него, оказывается, был врожденный порок сердца. От этого и сдох. Поэтому и выбраковали из общего помета, не ставшего элитным, красавца щенка.

Сколько раз мы собирались сфотографироваться с нашим семейным любимцем. Все откладывали на потом. Наша память осталась лучшей живой фотографией.