Ситуация в училище накалялась. Чтобы было понятно, объясню. На штурманском факультете училось всего тридцать пять человек. Артиллерийский и минный факультеты насчитывали триста курсантов.
Такая диспропорция объясняется тем, что на боевом корабле артиллеристов и минеров – торпедистов тьма - тьмущая. Вся эта корабельная толпа офицеров, измученная процедурой смазки пушечным маслом стволов орудий и густой тавотной смазкой корпусов торпед, не говоря о вереницах мин, с тоской взирала на командирский мостик. Там, в неге и холе, прохаживался в гордом одиночестве штурман боевого корабля. Он на корабле один, максимум бывает два. Как сейчас не знаю.
Лениво взирая с высоты корабельного мостика на палубную суету, штурман изредка, но элегантно протирал ваткой, смоченной спиртиком, штурманскую оптику, как полагается по инструкции. Насчет спиртика это я конечно загнул. Корабельная оптика изначально и всегда, протиралась рукавом кителя, а спиртик, обычно, убирался внутрь персонального шкафчика штурмана.
Вы должны знать, что штурманская протирочная жидкость, всегда была любимым угощением артиллеристов и торпедистов. В трудную и скользкую пору жизни, эта офицерская рабочая косточка, заискивающе скреблась в штурманскую рубку. По своему опыту скажу – не было и, сейчас надеюсь, нет на флоте штурмана, который бы отказал страждущему артиллеристу или там минеру, заветные двадцать грамм, а когда совсем плохо и все тридцать в мензурке. Выпив эту малость, крякнув и занюхав чем придется, такой бедолага немедленно расправлял крылья и опять готов с криком – «Полундра! Пушки к бою!» – бодро занять свое место в героических рядах защитников Отечества.
Что самое удивительное оптика оторванная таким манером от спирта, российский флот не подвела ни разу. Но зато, сколько было спасено офицерских душ в тоске по берегу и оставшихся там любимых.
Конечно, всем завидно, что штурман ходит по корабельному мостику один. Запросто общается с «батькой» командиром, а тот его внимательно слушает. Корабельное офицерство знает, что в море штурман для них роднее горячей и страстной жены, так как в его руках безопасность их жизни. И зависть уходит, как утренний туман.
Знает свою ответственность и штурман, потому и не спит, несет бессменную вахту весь поход. Носится он козликом между пеленгатором, секстантом, компасом и картой, хлопочет над прокладкой курса корабля. Вдвоем с командиром они стоят на страже безопасности экипажа и корабля .
Поэтому-то штурман на флоте «белая косточка» офицерства. Но до этой «косточки» надо ещё доскрестись, пройти испытания курсантской жизнью в училище.
Вчерашнему школьнику, очень трудно объяснить, почему на каждых десять курсантов других факультетов училища существует только один курсант штурманского факультета. Так как это трудно понять, командование училища и не объясняло. Оно мудро рассуждало – придут «салаги» на флот и там все расставится по своим местам само собой. Что, кстати, всегда в жизни и происходило.
А пока оно так мудрствовало в тиши своих кабинетов, все наши тридцать пять пацанов подвергались гонению и мужской подначке, которая бывает, очень даже обидной.
Продолжать жить в этих условиях штурманам помогали три способа: либо не обращать внимания, либо ржать вместе со всеми над собой же, либо самому жутко «подначить», но после этого надо было «делать ноги» и очень быстро. В последнем способе мы очень даже преуспели. Скажу больше, один из наших по фамилии Чаговец, стал чемпионом училища в беге на долинные дистанции.
Странный был этот паренек. Туго думающий в обычнойжизни, он блестяще выглядел на семинарах по навигации, астрономии и…беговой дорожке. Он и ещё два парня Дубинин и Бондаренко, по училищной кличке Бон, были выходцами из крестьянских семей на Украине. Поэтому образовали «землячество». Окончили они сельские школы, и попали в училище по республиканскому комсомольскому набору.
Я то же по этому набору в училище поступил. При этом, в комсомольцы меня принимали одновременно с записью в училище. Налево столик, где записывали в комсомол, а направо - в список кандидатов, для поступления в Военно-морское училище.
Вот так было! А мы все думаем, гадаем, отчего это «перестройка» в нашей стране произошла? А потому что…!
5. КАК Я НЕОЖИДАННО ПОПАЛ В ШТУРМАНА
В год моего поступления в училище, все было необычно. Комсомольский набор означал скидку, на приемных экзаменах, в том числе, на уровень качества обучения в сельских школах.
Далее. До моего набора, училище выпускало военно-морских офицеров общего профиля. И вот, командование решило ввести специализацию в обучении. Получилось, что, впервые в истории училища в этот год было создано три факультета.
Начальству пришлось попотеть, чтобы рассортировать по факультетам принятых в училище курсантов. Приличия ради, сначала нам предложили – сообщить свои личные пожелания, кто где хочет учиться. Честно скажу – первым моим желанием было пойти в артиллеристы, ну а если не получится, то в минёры. Ни о каких «белых штурманских костях» я и не думал.
Объяснение простое. Ещё в учебном отряде училища, до сдачи экзаменов, образовалась группа «корешей», куда входил и я. Чувство стадности и двигало нашими пожеланиями – хотим в артиллеристы и все тут!
И вдруг, после экзаменов и прочтения фамилий, зачисленных в училище, я обнаружил себя в малюсенькой группе курсантов. Удивлению и возмущению не было предела, когда я понял, что меня зачислили в штурмана.
«Базар» и «качание прав» на военной службе не допустимы, и пресекаются жестко. Когда я пискнул, что не хочу в штурмана, а хочу в артиллеристы мне строго объяснили, что моего мнения никто и не спрашивает, а за пререкания я вне очереди три раза буду драить гальюн.
Драя гальюн третий раз, я на свежую голову с ужасом догадался, что на штурманский факультет, меня «пристроили» моя мамочка и бабушка.
Все объяснялось очень просто. В моей семье не было крепкой мужской руки, так как родной папаша вместе с этой самой «рукой», канул в неизвестность, в моём трехлетнем возрасте. В результате, я вырастал, с младых ногтей без карающего отцовского ремня.
Попытки моих женщин, учить меня по мужски битьём теннисной ракеткой, прерывались моим возмужавшим и окрепшим телом здоровенного оболтуса.
Ракетка оказывалась в моей руке, а женщины от бессилия сами рыдали вместо меня. Критический возраст «оболтуса» и следующая вместе с этим дурь в голову, заставили моих любимых женщин найти и призывать на помощь мужчину.
Такая помощь обнаружилась в нашем доме, этажом выше. Семья морского офицера с сыном младше меня, снимала там квартиру. Офицера звали дядя Миша, а сына Славиком. В результате сговора с ним моих женщин, меня стал брать на рыбалку. Всё это оказалось для меня судьбоносным, но выяснилось позже.
Рыбалка на Каспийском море принесла мне улов в семь жирненьких селедок-залом, которых мои женщины радостно зажарили. Сын Славик на тесный контакт со мной не шёл, так как сразу же получил от отца – дяди Миши - звонкую оплеуху, после первого же выкуренного со мной папиросного «бычка».
До танцев и девочек он ещё не дорос, и поговорить с ним было просто не о чем. Дружба текла вяло и также вяло затухла, тем более, что вскоре семья морского офицера уехала.
Куда они уехали, я не знал, а моя мама знала. Дядя Миша осел всего лишь в пригороде Зых нашего города Баку и стал секретарем парткома училища, в которое я поступал. В самом начале мы с ним там накоротке встретились, поговорили о предстоящих экзаменах, и я о нем забыл.
Но не забывала мама. В один из своих тайных приездов в училище, она с дядей Мишей поговорила как большевик с большевиком, в результате, кроме состоявшейся рыбалки, он взял ещё и шефство над моей судьбой, но теперь уже в училище.
Тогда я ещё не знал, что может секретарь парткома училища. Но после моего попадания в штурмана, кое-что мне стало понятно. Конечно же, мудрый дядя Миша знал, что делал! Он выбрал мне блестящую флотскую профессию, за что я ему бесконечно благодарен. К слову говоря, по окончании училища распределение на Балтийский флот, я молоденький лейтенантик, получил не без его совета и участия.
Теперешним умом, я с благодарностью принимаю мамины хлопоты. Мужики! Мамы и женщины в мужицкой жизни сила не мерянная, давайте их любить и холить всегда! Согласны? Тогда вперед!
6. НАЧАЛО «ПОДХАЛИМАЖА»
То, что меня будут учить на штурмана, я вчерашний школьник, не мог оценить своим скудным жизненным опытом.
На поверхности этого события было то, что мои «дружбаны», вошедшие в ряды артиллеристов, дружно меня запрезирали. Мои горячие объяснения, что я не виноват, действия не возымели. И только когда они узнали про три ночных драения гальюна, которые мне достались за героические попытки противоборствовать морскому дисциплинарному уставу, несколько их ко мне приблизило.
«Обиженных» на флоте, как и в целом по России, жалеют! Но дистанция между нами все равно оставалась, хотя и давала мне некоторое преимущество, в издевательствах артиллеристов над штурманами. Я не убегал, и то хорошо.
Теперь вам понятна обстановка существования маленькой группки пацанов – будущих штурманов, в окружении многочисленных арт – мино – торпедистов. И вдруг, на это хрупкое сосуществование, накатился девятый вал - перспектива заграничного плавания. И для кого? Это же надо такое придумать: – для презренных, штурманюг! Почему такая несправедливость? Куда смотрят адмиралы? Почему? Ну, штурмана держитесь у нас! Прямо знаменитое: «Ну, заяц! Погоди!».
Возмущению минеров совместно с артиллеристами не было предела.
Ехидства ради, они нас и не погружали в эту важную информацию, обсуждением которой, в последнее время, жило всё училище, кроме нас. При приближении штурманов, разговоры стихали, все как-то загадочно смотрели на нас, а мы ничего не понимали и, на всякий случай, готовились к какой-то очень заковыристой каверзе против себя.
Предчувствие опасности, нас штурманов сближало и сплачивало. Почти как в старой морской балладе – «Наверх вы товарищи все по местам! Последний парад наступает!».
Но парад все не наступал и не наступал, а мы пока яростно курили махорку и сторожко озирались все время, ожидая подвоха.
Курсанту училища полагается курительное довольствие. Тогда это означало: на месяц три пачки сигарет «Прима» в красной упаковке, без фильтра и пять пачек махорки. Сигареты, для «фасона», курились только на прогулках с девушками, а в обычной жизни народ «палил» эту самую махру.
С курением на флоте строго. Дымить матросам на корабле можно только на полубаке (на корме) возле бачка с забортной водой на четверть емкости. Об эту воду с яростным треском и тушатся огромные цигарки с махрой.
Так же строго обставлялся процесс курения и в училище. Баталеры, при общем нашем согласии, разрывали пачки с махоркой в алюминиевые плошки, которые стояли рядом с бачком водотушения самокрутки – «козья нога». Для сворачивания этой «ноги» каждый курсант в кармане носил аккуратно согнутый огрызок газетного листа. У каждого свой.
В этом заключался потаенный смысл.
При курении махорки, газетная бумага придает специфический привкус дыму, поэтому у каждого было собственное пристрастие к разным газетным издательствам – на вкус и цвет, как известно, товарищей нет!
И всё же, по общему мнению, газетный лист «Правды» и «Комсомолки» отдавали запахом горелой шерсти, и использовались редко. Мне, помню, нравился «Советский спорт».
«Козья нога», кто не знает, сворачивается так. От газеты отрывается кусок, размер индивидуальный. Из него сворачивается фунтик, проклеивается собственной слюной, желательно пожирнее, и загибается буквой «Г».
В широкую часть фунтика, щедрой рукой – «Чего там махру экономить, вон её сколько!» – засыпается зернистое чудо крестьянской мысли. Всё это поджигается и с обоих концов «ноги» начинает валить вонючий желтый дым.
Принюхаешься с полчаса и ничего, вполне даже можно курить без противогаза. Свойство этого курительного приспособления заключается в том, что оно стреляет жгучими искрами, нанося непоправимый вред штанам, если курить сидя и увлеченно слушать чью-то травлю про любовь.
Курение в учебном корпусе допускалось строго по расписанию в перерывах между лекциями. В гальюнах жилых кубриков – в личное время.
Как только на перерыв звенел звонок, корпус начинал сотрясаться от топота молодецких ног курсантов по коридорам, одетых в бутсы второго срока. Бутсы, или в курсантском наречии «гавнодавы», это ботинки из грубой кожи, на резиновом ходу сшитые по старинному морскому фасону.
«Давами» они назывались потому, что имели очень широкие твёрдые как камень носы. Носы делались специально, чтобы спасти ноги зазевавшегося моряка, от случайно упавшего на ноги якоря или чего нибудь потяжелее, мачты, например.
«Второй срок» означает, что эти ботинки уже носили пару молодцов. Разношенность их не поддаётся описанию. С учетом этого обстоятельства, я каждый раз привыкал к ботинкам и отрабатывал для них способ хождения.
Самым трудным было сделать первый шаг, так как стопа в ботинке болтается как «цветок» в проруби. Разогнав ногу внутри ботинка, надо сильно ею взбрыкнуть. От этого ботинок взлетает вверх, а с ним и нога. Дальше все просто. Не надо сопротивляться и «давы» сами понесут тебя по курсу вперёд. Походка, правда, получается какая-то подпрыгивающая, но ничего обвыкаешь быстро.
Сложно затормозить. Тут помогает прием конькобежца. Как только ботинок поймет, что ты уже не хочешь идти за ним, он прилипает к палубе и по ней происходит некоторое скольжение до окончательного торможения.
На неопытный взгляд, картина не очень понятна: почему моряки сначала идут подпрыгивая, а потом некоторое время скользят?
Объясняю! Стальная палуба на военном корабле после большой приборки, обязательно смазывается жидким маслом, чтобы не ржавела. Если баталер забыл курсанту поменять ботинки с резинового хода на кожаный, то между корабельной палубой, и ботинком с хозяином, образуется масляная пленка, по которой можно скользить без остановки - от носа до кормы.
По всем законам трения, в этом случае, человек самостоятельно уже ничего не может сделать и если бы не ограждение из лееров, то на скорости можно уехать и за борт.
Хорошо если корабль стоит у стенки. А если в море? А если ещё и штормит…?! В море, опытные боцмана назначают специальных матросов – «ловцов».
«Ловец» бросается едущему в ноги, и оба кубарем летят на палубу. «Дав» на резиновом ходу, живет собственной жизнью и его можно остановить только так.
В коридорах учебного корпуса полы были паркетные, хорошо натертые, поэтому разогнавшись можно было за «давом» к гальюну подъехать на скорости. Тормознуть, держась за ручку двери, и на полном ходу влетать во внутрь, чтобы первым оказаться у махорочной бадьи.
В этом была некая лихость, которую каждый и старался проявить. В результате ручки дверей частенько отлетали. Мичмана ремонтники с этой проблемой справлялись, сопровождая замену ручки «не злым», но непечатным словом в адрес «салаг» курсантов.
В курилках текла особая жизнь. Здесь можно было обменяться новостями, обругать старшину, отматерить ротного, послушать интересную травлю, самому рассказать что-то, так как заинтересованных слушателей вокруг было много.
Вот именно в курилках «шило», как говорил Гуревич и выглянуло из мешка. В один прекрасный день информационная блокада штурманов прорвалась.
А хорошо! Правда, начал начал читать с конца (пока что - конца), а закончил (пока что - закончил) на середине. Ага, тоже "пока что". Но всё равно хорошо: и язык-то лёгкий, "баечный", да и ошибки глаз на раздражают. Обязательно постараюсь вернуться.
Помочь сайту
Поздравления
