Красное платье.

       Предрассветное утро провинциального городка, окроплённое осенним дождиком, пахло простоквашей и мёдом. Пустынные улицы и безжизненные тротуары давили умиротворяющей тишиной, и лишь тусклый свет фонарей и неоновых витрин, разбросанных вдоль проспекта, говорил о какой-никакой, но цивилизации. Постепенно нарастающий гул редких и далёких машин предвещал будничную суету. Из-за угла, словно тень, вынырнула женская фигура в сером плаще и с платком на голове. Она шла, не спеша с поникшей головой, не замечая луж. Это жалкое зрелище возбуждало невольное внимание. На вид ей было лет сорок пять, худощавое сложение без примечательных форм визуально увеличивало её возраст и придавало вид, так называемой, серой мышки. Есть внешность, при виде которой водитель проезжающего мимо автомобиля обязательно приостановится, чтобы не обрызгать оную – в случае же с этой женщиной было всё с точностью наоборот. И здесь дело вовсе не в воспитании водителя, а в том, что есть такие люди, которых просто не замечаешь. Вступив в очередной раз, но уже в глубокую лужу, она на какое-то время пришла в себя и, оглядевшись по сторонам, остановила свой взор на одной из освещённых витрин, где за большим стеклом стоял манекен девушки в роскошном вечернем платье красного цвета. Подойдя поближе, она замерла, глядя на платье, как на диво. В её сознании в одно мгновение вспыхнула и промчалась вся её жизнь.

        Звали её Серафима Петровна Быстрицкая, но с этим именем к ней редко обращались: в детстве она откликалась на Симу, Симушку или сокращённо Мушку, со временем два последних прозвища отпали и с тех пор её все величали, окромя мужа, Симой, тогда как он – Фимой. Родившись и выросши за тысячи километров от этих мест, она всю свою жизнь скучала по родным краям. Выйдя замуж в двадцать лет, она покинула отчий дом, расставшись с детством, родителями и маленьким уголком большой земли, на чью обитель ей больше так и не случилось ступить. Своё детство она почти не помнила, так лишь смутные отрывки, как в тумане: помнила вкус взбитых яичных белков с сахаром – это блюдо под названием «гоголь-моголь» специально для неё взбивал чайной ложкой её дедушка, но вот его самого она, сколько не пыталась, не могла вспомнить, он умер, когда она была ещё ребёнком, и до самой смерти возился с ней, безгранично её любя; порой во снах ей грезилась малина, из кустов которой она любила тайком, как ей тогда казалось, наблюдать за происходящим и при этом уминать вокруг висевшее лакомство; отчётливей же всего в памяти отложилась неожиданная встреча с ужом, который напугал её до ужаса. Её отрочество было таким же беззаботным, как, впрочем, и юность. Будучи подростком, она прочитала и перечитала всю романтическую литературу, которая была доступна сельской библиотеке. Когда дома, ложась спать, тушили свет, она с книжкой и фонариком ныряла под одеяло, где был другой далёкий мир, полный радужный чувств и приключений, и из чьих объятий порой её вытаскивало утро или севшие батарейки, на замену которых уходил весь её школьный бюджет. Её физическое превращение из подростка в женщину было с отставанием и произошло оно, как будто в одно мгновение: ещё вчера она была ребёнком, а сегодня на неё косится всё мужское поголовье, кто тайком, кто с нескрываемым удивлением, но все, как один, с неумело сокрытым вожделением. И вот она уже – первая красавица на селе! А с тем лобное место молодёжи перебралось на лавочку возле её двора, где гитара и звонкий смех не давали покоя всей улице. С наступлением осени этот сборный пункт заметно редел, но отнюдь не из-за смены климата, а из-за отсутствия главной хозяйки в связи с поступлением оной в институт на агронома: тому подтверждением были студенческие каникулы, когда даже зима не мешала молодёжи собираться возле её калитки, и уже оттуда идти в клуб на танцы. Но, как бы ни вились вокруг неё кавалеры, она не спешила обзаводиться ухажёром, и, невинно кокетничая, часто ссорила их между собой. Так продолжалось до тех пор, покамест не произошло знаменательное для села событие, взбудоражившее всё и вся.

        В эту благодатную глушь был направлен по распределению на должность заведующего сельским клубом молодой человек, только что окончивший музыкальное училище. Это был красавец-мужчина высокого роста с синими глазами, владеющий виртуозной игрой на аккордеоне и гитаре, и тем самым ставший предметом симпатии у пожилой аудитории, и авторитетом у молодёжи. По нём сохли, ревнуя, поголовно все девицы, за исключением одной. Это была студентка и будущий агроном, приехавшая на летние каникулы домой. Она никак не проявляла всеобщего к нему интереса и этим растравила ещё большее внимание молодого руководителя к себе, став объектом ухаживания с его стороны. А далее было всё, как по расписанию: зависть подружек, показное презрение бывших ухажёров, нравственные назидания родителей, ночь, звёзды, незапланированная беременность и, под конец – свадьба.

        Свадьбу справили поздней осенью, когда она была на четвёртом месяце беременности. По прихоти жениха, родни с его стороны не было. Денег на торжественное гуляние её родители не жалели, а посему шумело всё село. Мать невесты, умиляясь молодою четою, попеременно плакала и улыбалась. Отец же в свою очередь был деловито угрюм и мало пил. Веселье, рассчитанное на три дня, оборвалось уже в первую брачную ночь, когда молодой супруг, приревновав свою суженную к свадебному дружку, жестоко избил её, после чего случился выкидыш, повлекший за собой невозможность в дальнейшем иметь детей. Так в одну ночь оборвалась её счастливая и беспечная жизнь, и начались суровые будни существования, полные горечи утрат и разочарований.

        Тогда как молодая жена вкушала первые плоды замужества, её муж строил грандиозные планы их совместной жизнедеятельности. Теперь семейный статус позволял заведующему сельским клубом избежать принудительной привязанности к одному месту работы, а с тем и жительства. И вскоре после выписки жены из больницы, они покинули этот сказочный, как ей казалось много лет спустя, край. Мыкаясь по стране, они объездили десятки провинциальных селений, нигде надолго не задерживаясь по причине, как позже выяснилось, его скверного характера, беспробудного пьянства и неуёмного женолюбия. Что держало её возле него? Забросив институт, не получив должного образования, и с постоянной регулярностью меняя местожительства, она также часто меняла место работы: с продавщицы на уборщицу и наоборот, либо перебивалась временной подёнщиной, содержа, тем самым, на своей шее здорового оболтуса, который всё своё скудное жалованье пропивал в первый же день получки. Серафиму часто видели в больших солнцезащитных очках, спешащую за пивом в соседний пивбар, где её уже также все знали и прекрасно понимали зачем она носила в пасмурную погоду этот аксессуар от солнечных лучей. Как только ей случалась свободная минутка, она тут же бралась за книжку и, как в детстве, улетала от будничной суеты далеко-далеко, туда, где нет всей этой грязи, в которой ей приходилось жить всё это время. И первое, что она хотела узнать, приехав на новое место, так это если здесь библиотека, куда при первой возможности она и спешила.

        Так продолжалось до тех пор, пока они не поселились в этом маленьком уютном городке, где муж смог каким-то образом устроиться начальником смены на железною дорогу, бросил пить, а с тем и лупить супругу, которой всё же, как и раньше, приходилось работать за двоих, так как привычка шляться по бабам у него осталась, –  но это уже было полбеды. Этот город ей стал по-настоящему дорог после того, как она смогла найти место работы, о котором давно мечтала, и где ей доверили должность – библиотекаря! Такого ухода за книгами провинциальная читальня никогда не видала, каждая брошюрка или буклетик были ей подружками, с которыми она делилась сокровенными мыслями.

        Окромя книг, излить свои горести, маленькие радости и даже победы она могла, лишь одному человеку – соседке. Это была замужняя женщина, имеющая дочь девятнадцати лет и мужа, часто уезжавшего на заработки, и от которого не было известий уже несколько лет. И вот, как-то зимним вечером, перед Рождеством, соседка попросила Симу зайти к ней, чтобы о чём-то переговорить. Будучи уверена, что речь пойдёт о кулинарных изысках, она, прихватив с собой поваренную книгу, спустилась на этаж ниже. На кухне, расположившись за столом друг против друга, соседка сразу приступила к делу: достав приготовленные заранее, и разложив на столе, какие-то документы, метрики и сберегательные книжки, она объявила о том, что скоро умрёт. После чего наступила долгая пауза, в промежутке которой соседка сверху обнаружила, что её подружка жёлтая, словно мандарин. Последняя просьба умирающей заключалась в том, чтобы Серафима, по-возможности, приглядывала за её дочкой после похорон – на что получила незамедлительное согласие. На следующий же день соседку забрала скорая помощь, а ещё через неделю её привезли домой с тем, чтобы похоронить.

        Дочь покойницы была слегка полновата, но с миловидным личиком и таким же характером, а посему, не смотря на разницу в возрасте, они быстро сошлись и даже стали подружками. Они подолгу сидели вечерами, делясь своими женскими секретами, так они обоюдно восполняли друг дружке то, чего им так не хватало: одной – матери, другой – дочки. И вот, как-то раз, в один из приступов откровенности Серафима Петровна услышала из уст юной подружки ужасную и душераздирающую историю:

        Её родной отец бросил их с матерью, когда ей не было ещё и года. Вскоре мать сошлась с будущим её отчимом, и второй раз вышла замуж. Переехав в этот городок почти сразу же после свадьбы, они осели здесь крепко и надолго. Никто не знал, что это не родной её отец, как и она сама. Отчим любил свою приёмную дочку, постоянно баловал её подарками, не отказывая ей ни в чём. Но в период её превращения из ребёнка в девушку, он заметно отдалился, стал ядовит и непредсказуем. И однажды, будучи пьян, силой потребовал взаимности. На тот момент ей было четырнадцать. Так продолжалось три года. Мать обо всём догадывалась, но молчала, так как любила мужа и не представляла жизни без него. Когда дочке исполнилось семнадцать, за нею стал ухаживать соседский мальчишка, и первая любовь, робкая и платоническая, долго не заставила себя ждать. Отец же, видя опасность разоблачения его преступной связи, посадил дочку под домашний арест. И как-то утром мать, придя с ночной смены домой, застала страшную картину: повсюду была кровь, муж лежал голый в прихожей, скорчившись калачиком на полу, дочка неподвижно стояла, забившись в угол, с окровавленным ножом в руках. Всю следующую ночь мать фасовала расчленённого супруга по пакетам с тем, чтобы снести его прах в расщелину котлована. Теперь на его могиле стоит здание районного суда. Таким образом, её благоверный муж и глава семейства уехал на заработки – и не вернулся. После этого происшествия мать стала часто болеть, и, в конце концов, через два года умерла, так и не простив себе надругательства над дочкой. Со смертью матери дочь больше не могла жить с этой тайной.

        Придя домой, Серафима Петровна всё рассказала мужу, взяв с него слово, что он будет молчать. Ей очень жалко было эту сиротку, и, несмотря на рассказанное ею, она нисколько не отшатнулась от неё. А вот её муж, прежде часто шутивший по адресу молодой соседки, теперь обходился лишь скупым приветствием, и, пересекаясь с ней в подъезде, с косоватым почтением вжимался в стену с тем, чтобы пропустить её, тогда как раньше это делала она.

        Примерно в эту же пору с Серафимой Петровной произошло любовное приключение, если его можно так назвать. Субботним утром к ней на работу в библиотеку зашёл невзрачный мужчина и, представившись горным инженером в командировке, попросил нужную ему техническую литературу. Таковой не оказалось. Тогда, взяв первый попавшийся детектив, он расположился у окна. Это был невысокий, худощавый, с желтоватой сединой мужчина в плохо выглаженном костюме и до блеска вычищенных ботинках. В его поведении читалась робость и стеснительность: выходя на улицу покурить, он с виноватой улыбкой на лице просил прощение за причинённое им неудобство, а когда ему нужно было, что-нибудь спросить, он на цыпочках подходил к её столу, и, чуть ли не шёпотом, задавал вопрос, тогда как никого кроме них в читальне не было. Этот неуклюжий посетитель показался ей забавным и свойским, будто она с ним была знакома уже давным-давно. По существу говоря, у них были родственные души. И она, что было на неё не похоже, первой завела с ним разговор. Он тут же, будто ожидая этого, с лёгкостью поддержал его, и они безумолку, перебивая друг друга, болтали, покуда не пришёл очередной книголюб. С тех пор он стал частым гостем этого уютного книжного мирка. Когда выпадала возможность, он провожал её до дома под предлогом, что им по пути, хотя это было не так. Проводя наедине этот короткий промежуток времени, они были веселы, легки и беззаботны. Он был женат, но уже как три года жена ушла от него к другому, забрав с собою их девятилетнюю дочку. И теперь с ней, по его признанию, он в первый раз за долгое время ощутил себя свободным.

        Они, не ведая того сами, полюбили друг друга. Их чувства были трепетные и легкоранимые, как у подростков, полюбивших в первый раз в жизни, да и само их поведение было такое же беспечное и угловатое. Их интересовали одни и те же темы; вкусы в литературе, в музыке и даже в еде были так же схожи. Они могли вместе смеяться, огорчаться, жалуясь на свою жизнь, и, возможно, плакать, если б на то были причины.

        Мысль о скором завершении срока его командировки ввергала Серафиму Петровну в тревожное и мрачное состояние, а посему она до поры до времени гнала эти думы. Он так же, в свою очередь, бежал этих мыслей, и продолжал, как школьник ухаживать за ней, ни разу за всё время, так и не поцеловав её. И лишь в последний день, перед отъездом, он сделал ей предложение. Она была счастлива, и в то же время не знала, что ему ответить; и, пообещав дать ему ответ в первом же письме, они расстались, запечатлев этот момент робким и одновременно жарким поцелуем.

        Она долго временила с ответом, надеясь, что время и расстояние охладят его пыл, и он скоро забудет о произошедшей интрижке. Но так не сталось. Через две недели он появился на пороге читальни с большим букетом цветов, и вечером того же дня получил от неё согласие.

        Её муж, узнав эту новость, впал в бешенство. Придя к ней на работу, он устроил там грандиозный скандал, отождествляя библиотеку с публичным домом, а заведующую оной со сводницей и аферисткой. Затем уже дома он, стоя на коленях, просил слёзно у жены прощения, и клялся, что впредь будет любящим и заботливым супругом. Но этого было уже мало. Видя, что все его попытки безрезультатны, он решил использовать свой главный козырь, который держал у себя за пазухой до последнего момента. Этот козырь был – шантаж. Он ей заявил, что если она уйдёт от него, то он тут же пойдёт в милицию с рассказом о том, как её юная подружка зарезала своего отчима, а потом, расчленив, выбросила, как мусор. Это был нож ей в спину, и он прекрасно это понимал. Она проплакала всю ночь. На следующий день ей ничего не оставалось, как забрать назад своё согласие, так и не использовав своё право на счастье. Влюблённый инженер был огорчён и раздавлен, получив без объяснений отворот-поворот. Ещё вчера они нежно ворковали, обсуждая радужные планы на будущее, а сегодня от неё исходит лишь отчуждение и холод. Все его попытки разузнать причину столь резкой перемены, не привели ни к чему. В этот же вечер он был изрядно потрёпан её мужем, в связи с чем был вынужден покинуть город с подбитым глазом. Но он не отступался. Ещё полгода на адрес библиотеки приходили трогательные и ни к чему не обязывающие письма, но, так как они не удосуживались ответом, их слог со временем становился всё жиже, а присылка всё реже, покамест и вовсе не наступил – молчок. И всё стало, как раньше, и жизнь вошла в обычную и привычную для неё колею. Так прошёл год.

        Однажды серым осенним утром, направляя свой след в сторону работы, Серафима Петровна узнала навстречу идущую фигуру в шляпе: это был горный инженер. Они, сухо поздоровавшись, чуть было не разошлись в разные стороны, но вовремя спохватились, и, присев на лавочку, завели принуждённую беседу. Эта встреча была неожиданной для обоих. Из разговора она узнала, что он находится в городе уже неделю в связи с командировкой, и приехал он сюда не один, а с молодой и уже беременной от него женой. Эта новость её так ошарашила, что она не могла скрыть переживаний на лице, а посему, пожелав счастья молодым, она заторопилась, и они расстались. Он долго смотрел с недоумением ей вслед. Оказалось, Серафима Петровна, сама того не зная, продолжала верить в его любовь, и всё это время жила надеждой, что настанет тот час, когда они встретятся вновь, с тем, чтоб не расставаться уже никогда. На работе, закрывшись в туалете, Серафима Петровна разрыдалась, как девчонка. Её грудь терзали жгучая обида и одиночество. Всё утро она была рассеяна, за что бы не взялась, – всё падало у неё из рук. Заведующая, видя, что с ней происходит что-то неладное, отпустила её домой. Возвращаясь обратной дорогой, она обратила внимание на супружескую пару, которой было далеко за семьдесят: они тихонько шли под ручку и о чём-то мирно беседовали. Глядя на этих старичков, она почему-то вспомнила о своём муже, и эта мысль в одно мгновение притупила горечь обид, разлившись теплой лаской в крови. Какая-то неведомая сила расправила её плечи, подняла подбородок и сделала походку изящной и грациозной. Впорхнув, как бабочка, к себе домой, и, увидев в прихожей ботинки мужа, её охватила радость и в тоже время беспокойство, так как он в это время должен был находиться на рабочем месте. Не раздеваясь, и вооружившись улыбкой, она вошла в комнату, где увидела мужа лежащим в кровати с её молодой подружкой, живущей этажом ниже. Она замерла, как вкопанная, окаменевшие конечности не слушались её, и даже жизнерадостная улыбка, не найдя себе употребления, застыла без дела на её поблекшем лице. Внутри что-то оборвалось. Но, найдя в себе силы, она молча повернулась и вышла вон из этой прелюбодеяльни.

        Весь оставшийся день, а затем и ночь Серафима Петровна, очумелая от горя, бродила по городу, словно тень, покуда не остановила свой взор на одной из освещённых витрин, где за большим стеклом стоял манекен девушки в роскошном вечернем платье красного цвета. Мимо проезжавший автомобиль обдал её грязной водой из лужи. Она, вздрогнув, пришла в себя и, оглядевшись по сторонам, побрела дальше вдоль проспекта. Её маленькое тельце всё удалялось и удалялось, покамест не превратилось в крошку, а затем и вовсе исчезло.