Человек изводит подобного себе и просит у него прощения – говорит, что глуп, и клянётся, что исправится; готов и убить, и поделиться последним, но остаётся, несмотря на все свои прегрешения, своим – родным человеком.
Анечка Голубева – из простой семьи учителей, училась в школе на круглые пятёрки и считалась идеальной девочкой, но в девятом классе произошли изменения – появился новенький.
Первого сентября его ждали с нетерпением, но Петя Котов, так звали новенького, не явился на общешкольную линейку и опоздал на первый урок по алгебре.
Он без стука открыл дверь и бесцеремонно спросил:
– Это 9 «А»?
– Да, это 9 «А» класс, а Вы, молодой человек, если я не ошибаюсь, Пётр Котов? – спросила в свою очередь Нина Ильинична, классный руководитель.
– Да, Вы не ошибаетесь, я Котов, – сказал новенький, развязно прошёл в класс и плюхнулся за парту к Анечке Голубевой – благо, место рядом с нею было свободным.
Ребята захихикали.
Нина Ильинична поправила свои очки и строго спросила:
– А кто Вам разрешил войти в класс?
– А надо?
– Что надо?
– А надо спрашивать разрешения?
Ребята засмеялись. Некоторые мальчики, из числа хулиганов, по-видимому, были знакомы с Котовым, они оживлённо приветствовали новенького товарища:
– Котик, привет!
На перемене Голубева сделала своему соседу замечание:
– Котов, нельзя ли разговаривать потише?
– Тише только мыши, а я Котик, у меня болтливый ротик.
– Вот и закрой свой ротик на замок.
– А как целоваться я буду?
Анечка зарделась от смущения, а мальчики-хулиганы, окружившие новенького, прыснули от смеха.
На уроке физики новенький спросил учителя:
– Иван Афанасьевич, скажите, пожалуйста, как определить материальную точку сидящего на стуле человека? – говорил Петя с хрипотцой, как у Владимира Высоцкого.
Иван Афанасьевич смутился, а ребята оглушительно засмеялись.
Анечка возвратилась домой в подавленном состоянии – Пётр Котов казался ей чудовищем, а себя она ощущала несчастной девочкой и с содроганием думала о завтрашнем дне. Вернувшиеся с работы родители не могли не заметить её переживания и стали расспрашивать о причинах.
Анечка всё рассказала в мельчайших подробностях, а мама, выслушав историю своей девочки, попыталась её успокоить:
– Анечка, пожалуйста, не расстраивайся, завтра мы с Котовым разберёмся.
На следующий день ребята вели себя взбалмошно, словно их подменили. После перемены Голубева почувствовала табачный дым, разящий от Котова, и неприязненно закрыла своё лицо носовым платком. Начинался урок биологии. В класс вошла Галина Михайловна, мама Голубевой.
– Фу, дышать противно! – фыркнула Шарова и учебником стукнула Фокина по голове, своего соседа по парте.
– Ты что делаешь? – возмутился Фокин, почёсывая макушку своей головы рукою.
– Ребята, что происходит? – сказала Галина Михайловна и положила свой портфель на учительский стол.
– Галина Михайловна, Фокин курит, от него пахнет табачным дымом, – проябедничала раскрасневшаяся Шарова.
Урок начинался по незапланированному сценарию: ребята шумели, галдели, как заведённые, и Анечке до слёз было обидно за свою маму – впервые мама как учитель выпустила вожжи управления из рук и не владела ситуацией.
Вечером Голубевой позвонила подруга Фишер и поведала «страшную историю»: после уроков мальчики вывели Шарову за школу и заставили курить сигарету, а зачинщиком этой вакханалии был Котов.
Анечка ужаснулась, понимая, что жизнь её класса превращается в ад.
После разговора со своею подругой встревоженная Анечка прошла в комнату к матери, которая сидела с книгами за письменным столом, и обняла её за плечи.
– Доченька, что случилось?
– Мамочка, представляешь, наши мальчики заставили Шарову Наташу выкурить сигарету. Наташа плакала. Говорят, что её заставлял курить сам Котов.
– Знаешь, Анечка, у меня предчувствие, что в скором времени Котов подомнёт под себя весь класс и 9 «А» превратится в наказание для учителей. Постарайся противостоять всему тому, что у вас начнётся.
– Мама, ты меня пугаешь.
– Анечка, Нина Ильинична позвонила в школу, где раньше учился Котов, и там говорят, что Котов живёт с одною бабушкой, отец сидит в тюрьме, а мама пьёт и путается с каким-то мужчиной. В той школе говорят, что Котов – проблемный, а я думаю, что Котов – не просто проблемный, он лидер.
К сожалению, предчувствие маму Голубевой не обмануло. На уроках творилось невообразимое – изо дня в день в классе царили шум и гам. Все мальчики, подпавшие под влияние Котова, начали курить, материться и огрызаться, а девочки строили Котову глазки и в ответ на его плоские шуточки притворно хихикали, будто им действительно становилось «прямо смешно». Сама же Голубева, возненавидевшая новенького до глубины души, так и не заметила, как «влюбилась в Котова по уши».
Новенький, утвердившийся за Анечкиной партой, часто касался локтем её предплечья – случайно или не случайно? Бедная девочка воспринимала его прикосновения как «тайный знак», вслушивалась в его ровное дыхание, вдыхала запах его тела и трепетала от осознания, что прикосновения мальчика были «не случайными». Вскоре табачный дым, исходивший от него, уже не казался ей неприятным и едким, как прежде, а напротив, она думала, что от него «пахнет мужчиной». Особенно Анечка обожала голос Котова с хрипотцой, как у Владимира Высоцкого, с тою лишь разницей, что у юноши бас только-только сформировывался. Своим красивым голосом Котов то и дело цеплялся к её словам, придирался по мелочам и с некоторою долей ехидства не раз повторял, что она «учительская дочка и с нею выгодно дружить». Не раз Анечка плакала в подушку, вспоминая события прошедшего дня: было до слёз обидно, что Котов подтрунивает над нею.
В предновогодний вечер Петя Котов на школьной дискотеке неожиданно пригласил её на вальс. Анечка, в длинном кружевном платье, с красивою прической, напоминавшую по форме крупную снежинку, выглядела неотразимой.
– Ты красивая! – сказал Котов на ушко.
– Только сейчас это заметил?
– Нет, первого сентября. Ты сидела за партой одна.
– А, Кравцов пересел к Лопаткину.
– Молодец!
– Что молодец?
– Молодец, что пересел к Лопаткину.
– И ты рад?
– Конечно, теперь я сижу с самою красивой девочкой в школе.
– Самая красивая только в школе? – спросила Анечка от смущения – было приятно услышать милый комплимент в свой адрес.
После дискотеки Петя Котов навязался проводить Анечку домой. Шли они при свете фонарей. Падал хлопьями снег, укутывая деревья пушистыми кружевами, снежинки сверкали и там и сям и радовали своим причудливым сиянием.
– Спасибо! – сказал улыбающийся Котов.
– За что спасибо?
– Списывать разрешаешь.
– А, бога ради, списывай – ни тепло ни холодно.
Котик, лукавый, вдруг остановился у разлогой яблони, стянул с руки шерстяную перчатку, скомкал её в шарик и кинул на ветку.
– Пусть будет фейерверк! – восторженно воскликнул он.
С ветки слетело несколько снежинок, но перчатка повисла на дереве и не собиралась падать. Аня заливисто засмеялась.
Пете пришлось долго мучиться, чтобы сбить снежками перчатку. Девочка смеялась до упаду.
В тамбуре подъезда Анечкиного дома Котов, стряхивая с воротника своей спутницы снег, неожиданно поцеловал её в губы и на прощание произнёс:
– Ты не вредная. Все девочки вредные, а ты не вредная.
– Вот ещё! – фыркнула Аня и как на крыльях ветра побежала по ступенькам на свой этаж.
Она влетела в квартиру, скинула верхнюю одежду и ворвалась в комнату матери с неимоверной радостью.
– Мамочка, я счастлива! – прошептала она, трепетно прижавшись к матери.
– Только не Котов!
– Котов! Он поцеловал меня!
– И как поцеловал? – в смятении поинтересовалась Галина Михайловна.
– Он поцеловал в губы нежно-нежно. Такой милый, такой хороший! Он сказал, что я самая красивая девочка в мире!
Галина Михайловна с тревогой подумала: «Началось!» – погладила своею рукой холодные ладони Анечки и ласково проговорила:
– Наивная девочка.
Анечка знала, что мама боится Котова, да и сама она где-то в глубине своего подсознания сомневалась в своих чувствах, но радость первой девичьей победы перехлестнула все эмоции.
После зимних каникул Котов стал провожать Анечку из школы и целовать её в щёчку при встрече. Все девочки желчно завидовали и сходили с ума, но близкая подруга Фишер всем говорила, что продлится у них букетно-конфетный период недолго, что Котик ещё себя проявит, потому что не может бесшабашный мальчик измениться в одночасье.
На уроках Галины Михайловны стояла мёртвая тишина. Вскоре все дети в школе «въехали», что Анечка – подруга Петра Котова, первого хулигана школы, и даже кличка у неё появилась – Киска. Не раз она слышала, как дети говорили за её спиной: «Киска идёт!»
Анечка почувствовала, что вокруг неё изменилась аура, словно сделали её госпожой всех ребят – Киску боялись, перед нею заискивали, а девочки также притворно хихикали, как и с Петей, словно им действительно становилось «просто смешно».
Голубева испытала трепетные чувства, когда Котик впервые пригласил её домой, но то, что она увидела, превзошло все её ожидания: в доме царила нищета, облезлые деревянные полы несколько лет не знали краски, обои же на стенах выгорели до жёлтого цвета. В комнате у бабушки размещалась металлическая кровать и старенький комод, над которым висели на стене бумажные иконки, а в комнате у Пети потёртый диван из чёрной кожи, маленький телевизор на тумбочке с выдвижными ящиками и письменный стол – вот и всё убранство; правда, за шторами скрывался выход на застеклённый балкон, где у Котика на полу стояла пудовая гиря. Сама же бабушка, маленького роста, сухонькая, с бледным лицом, испещрённым морщинками, всегда улыбалась тихо и называла Петю и Аню: «Детоньки». Бросалось в глаза, как Петя обожал её, тепло и нежно обнимая. Красивая идиллия их взаимоотношения подкупила девочку, придав Котову более весомую значительность.
Анечка удивлялась, как у такой предобренькой старушонки единственный сын сидит в тюрьме, а внук – на кривой дорожке. «Наверное, из-за мягкости», – думала она.
Родители Анечки были против отношений с Петей, говорили, что Котов ей не пара, приводили различные аргументы, но Анечка не хотела их слушать, хлопала дверью и закрывалась наглухо в своей комнате. Каждое неприятное слово о Пети воспринимала как личное оскорбление, а когда родители поставили ультиматум и запретили с ним встречаться, Анечка пригрозила, что покончит жизнь самоубийством. В итоге, родители смирились, посчитав, что со временем Анечка прозреет. «Время лечит», – решили они.
В десятом классе девушка отдала Котову свою невинность и ни о чём не жалела, она сильно изменилась: начала материться, курить и вести себя вызывающе.
Однажды Фишер сделала ей замечание:
– Голубева, посмотри, на кого ты стала похожа!
Слова близкой подруги задели за живое Анечку, и она отомстила жестоко: после уроков мальчики отвели Дуньку Фишер за школу и «посадили на иглу». За несколько месяцев Дунька превратилась в «шалаву» и стала немым укором для всей школы.
Анечка однажды призналась Котику, что считает себя виновной в том, что происходит с Фишер.
– Не бери в голову, – ответил ей Петя, – ты же ей не наливаешь в рот.
В одиннадцатом классе Фишер скончалась от передозировки. На её похоронах Аня обнимала родных с глубоким чувством вины, а родные ни о чём не догадывались, продолжая принимать Анечку за близкую подругу Евдокии.
Однажды Котик передал свои ключи от квартиры Голубевой и попросил подождать его дома – у пацанов намечались разборки, а ему хотелось провести вечер с нею. Анечка осторожно открыла входную дверь, потому что бабулька любила поспать на старости лет, но в прихожей она явственно услышала голоса своих родителей, убеждавших старушонку повлиять на Петю бросить Анечку.
Девушка вскипела и в гневе прошла в комнату бабушки. Родители онемели от страха, не ожидая увидеть свою дочь в такое время у Котова. Аня же, как царица Клеопатра, властно произнесла:
– Вон отсюда! Во-он! Чтобы я никогда здесь вас не видела! Ни-ког-гда!
Пришествие отца с матерью в квартиру Котова стало последней каплей в отношениях Анечки с родителями. Вечером она им заявила, что собирает свои вещи и навсегда уходит жить к любимому человеку. Мама горько плакала. Отец же достал бутылку водки и в два счёта опустошил её. Лучше забыться, если чувствуешь свою беспомощность.
После окончания школы Голубева поступила в университет, а Котова призвали в армию. Девушка писала ему письма и ждала-ждала.
Каждую субботу и воскресенье Голубева на такси отвозила Тамару Владимировну в мужской монастырь. С проводов Котова эта обязанность передалась Ане: посадит, бывало, старушонку на стасидию в храме, а сама выйдет во двор прогуляться вокруг собора, закажет обедню о здравии за Петра в иконной лавке – так и время скоротает. В Бога Анечка не верила, но однажды явилась ей Фишер в платке и костюме в тёмно-вишнёвых тонах… Анечка, перепуганная, побежала следом за нею, но в храме упустила её из виду… С тех пор Евдокия снилась ей каждую ночь. Девушка думала, что умершая подруга неслучайно преследует её – по-видимому, хочет отомстить. Голубевой стало страшно. Решила исповедаться священнику.
Выслушав историю Ани, священник сказал, что не стоит волноваться, иногда усопшие являются, чтобы за них помолились, а красный цвет символизирует землю, кровь и огонь – возможно, Евдокия мучается в загробных чертогах и просит молитв.
Анечка заказала в иконной лавке поминовение за Евдокию, купила полный молитвослов и сама стала молиться. На ежедневных правилах испытывала невероятный прилив светлой радости, а с нею пришли мир, тишина и покой. Анечка поняла, что Бог существует, Он живёт в её сердце и радуется вместе с нею всем её новым открытиям: Бог любит её! Вскоре она осознала, что не заметила, как бросила курить, материться, красить ресницы, губы и ярко одеваться, а Тамара Владимировна ей стала поистине другом.
– Не могу понять, как Бог един и в трёх Лицах, – бывало, спросит Анечка старую женщину.
– А ты посмотри на солнышко, девочка моя, ты видишь круг, свет и тепло. Посмотри на деревце, ты видишь корень, ствол и листву. Посмотри на человека, ты видишь тело, душу и дух. Так и Боженька в трёх Лицах.
– И всё равно, Тамара Владимировна, не понятно.
– Бог – тайна, девочка моя. Бога не видел никто никогда[1].
– Вы, как Петя, говорите складно и стихами. Он любит повторять: «Я Котик, у меня болтливый ротик».
– Ох, Петенька – губошлёп, – смеялась Тамара Владимировна.
Так чудесно вдвоём они проводили время и ждали Котика.
(... И- тихо улыбнувшись, замечательный наш Александр, а самое-то главнейшее (вот видит Господь)- очень и очень радуясь, что вновь, по счастию, обретаю-вижу Вас на ПАРНАСЕ нашем)...
Вот, Вы знаете, дорогой Александр, по окончании чтения такого-то замечательного рассказа Вашего тут же и эдак, скажем, "присочинилось-привиделось" Евгению и некое небольшое продолжение из уст Тамары Владимировны, за которое я уж попрошу Вас не судить Евгения слишком строго, ибо, признаться Вам, я уж давным-предавнейше всё сие, поистине чудесное (ну, просто божественно-Троическое), для себя заприметил (вот только, уж конечно же, всё это и мгновенно, и живейше напоминает о самом Евгении, то есть- об очень типичных для него словах, фразах, речевых оборотах, общей, скажем так, стилистике, и очень всё это по-востросаблински, скажем так, "окрашено", и пр., да что же поделать, всё ведь- просто почти и на лету, и с ходу... Но, однако же- вот...прошу Вас-
"А взгляни-ка, если хочешь, к примеру, хотя бы и на любой пальчик свой, дорогая Анечка",- продолжала Тамара Владимировна, немного помолчав... "Да ведь и каждый пальчик у нас из трёх маленьких косточек-суставчиков состоит, что тотчас же и видно, едва мы его легонько согнём. И, точно так же- ручки наши целиком (и- от плечика до локтя, и- от локтя до ладошки, и, наконец- ладошка с пальцами)...
Вот и ножки наши- как бы трисоставные (и- от бедра до колена, и- от колена до ступни, и, наконец, ступня)... Да, наконец- и самих нас, целиком ( то есть, конечно же- уже самых первых прародителей наших, Адама и Еву) Господь так вот и создал когда-то, и задумал- ноги, туловище и главу нашу-головушку (которую, как мне кажется, нужно бы считать вместе с шеей)"... Ох, и как же и все мы, и решительно во всём нашем, ну, хотя бы и самом "анатомически главном" как бы "делимся на три" таким вот, ну, просто восхитительным манером-образом....
... С тем, наконец-то- и кланяюсь дорогому Александру, увы и печалька- уж так-то, скажем, совсем, совсем нечасто появляющемуся теперь на ПАРНАСЕ нашем... Простите, если что.... простите.
И, уж конечно же- со святейшим Крещением-Богоявлением Господним-Божиим Вас, дорогой наш Александр (ибо уж мы-то с Татьяной Леонидовной Петуховой прекрасно и помним, и знаем уж о такой замечательной Русской Православности Вашей приходской-воцерковлённой, до которой вот хоть бы и лично мне всегда было ой и как же далеко... как же далеконько... ) Е. В.
Помочь сайту
Поздравления
