Коллекционер

 Коллекционер
Был у меня один знакомый - Николай Гомес-Песоцкий. Режущее слух сочетание  русского имени с двойной странной фамилией явилось следствием брака его матери с неким бизнесменом во время ее командировки на Кубу.
 Елену Иосифовну я видел всего один раз,  да и то случайно,  когда подвыпивший Николай попросил отвезти ей лекарства. Несмотря на  почтенный возраст,  выглядела  она моложавой обаятельной  женщиной, тщательно  следившей за собой. Воображаю,  сколь  привлекательна  была Елена в молодости, что не смог устоять перед ее красотой Иван Гарсия Гомес. 
Да, отца Николая звали Иваном. На Кубе и не такое возможно - могли в честь мясных консервов «Тушёнкой» именовать, или по названию заезжего корабля. Вообще, «Остров свободы» - страстный и не всегда поддающийся логике мир.  Николай рассказывал, что отец его отличался способностью к учебе, редкой энергией в работе, обладал множеством талантов. Однако чем он занимался, мне  осталось неведомо, понял  я только,  что ему  удалось весьма удачно организовать свой бизнес, и сколотить солидное состояние, которое  росло буквально не по дням, а по часам.
   Елена Иосифовна ко  времени знакомства с Иваном была Первым секретарем одного из  обкомов  КПСС. Не знаю как, но судьба распорядилась поехать ей на Кубу в составе делегации победителей соцсоревнования для участия в Международной выставке достижений народного хозяйства.  Возле  стенда они и увидели друг друга.
  Никто тогда не мог понять, как Елене Иосифовне  удалось достичь руководящей должности столь высокого ранга и уж тем более, -  как ей позволили в те годы зарегистрировать брак с иностранным гражданином  явно буржуазного толка. Правда, поговаривали, что она очень нравилась одному из Членов ЦК.
Несмотря на такие головокружительные  повороты судьбы, Елена растила Николая одна.  Иван приезжал довольно редко, а она не могла себе позволить носиться за мужем по разным странам да ещё с маленьким ребёнком на руках. Единственным достижением той поры стал переезд в Москву. Когда Коля пошёл в школу, отец и вовсе забыл про семью. Мамин покровитель из ЦК скончался. А дальше, как по сценарию, её сняли с высоких должностей, лишили пайков и привилегий. Начались трудные времена. Елена Иосифовна стойко переживала все тяготы и лишения. Устроилась учителем истории в школу, куда ходил Коля. Однако круглосуточный контроль матери был невыносим, и при любом удобном случае сын старался вырваться из-под ее  опеки.
   По окончании школы, несмотря на мамины уговоры, Николай пошёл учиться в ПТУ. Дальше – армия. Служить попал в Афганистан, но и здесь мама подсуетилась -  по старой дружбе договорилась с военкомом, и парень просидел все два года штабным при начальстве.  Отсылал похоронки, списывал питание и обмундирование за убитых наших солдат, жизнь которых по документам продолжалась ещё  не менее месяца, а то и двух.

 Из армии Николай вернулся  другим человеком -  грубым и наглым. Много пил,  бил себя в грудь, что он прошёл «Афган». Всё это было омерзительно, лживо и противно. Начавшаяся перестройка не застала его врасплох – с одним из своих приятелей он ухитрился  создать кооператив по пошиву  верхней одежды. Потом его переманили к себе набирающие силу «братки», и он начал помогать «крышевать», а попросту говоря,  обирать тех, кто пытался хоть как-то вырваться из нищеты и заработать своим трудом не только на кусок хлеба, но и на новенький «жигуль». Детская жадность переросла в нем  в зловещую корысть. При этом природа его не обидела. Николай был статен, физически развит и очень красив. Пользовался большой популярностью у девушек, но  невежество и пошлость  быстро отбивали  у них   интерес  к нему.  Однако находились все  новые,  и порочная цепочка не прерывалась.
 В девяностые годы Николай считался уже авторитетом в  криминальных кругах. В него стреляли, его  взрывали, но он выживал словно птица Феникс. На рубеже веков ему удалось подружиться с одним из бывших комсомольских лидеров, а ныне - убеждённым демократом, пробившимся во власть. Николай Иванович, помогая ему с завидной преданностью и дальним прицелом, сумел с его помощью стать одним из членов совета директоров  нескольких объединившихся в один концерн заводов по производству ковров. Теперь он добился и денег, и власти. Спустя несколько лет путём интриг и откровенно бандитских манипуляций он стал председателем совета директоров с пятьюдесятью одним процентом акций в  руках. Как раз в это время пришло известие, что умер его отец. Николай  поспешил забрать причитающееся ему многомиллионное наследство. Имея завидный капитал, он оброс  связями и мог свободно входить в такие кабинеты, которые простому смертному и не снились.

   Познакомился я с ним совершенно случайно, когда работал автомехаником на сервисе. Он «сломался» на своём крутом джипе возле наших ворот. Не зная, что за человек сидит за рулём такой шикарной машины, я по простоте душевной предложил ему свою помощь. Он был чрезвычайно удивлен, что на земле остались ещё  нормальные люди. С тех пор Николай Иванович стал частенько заезжать к нам на сервис то по ремонту, а то и  просто так отдохнуть, что называется, душой. Постепенно мы стали приятелями. Он рассказывал о себе, хвастался своей головокружительной карьерой, достаточно часто «накрывал поляну», а потом просил отвезти его, пьяного, домой. Каждый раз  уговаривал меня остаться у него, посидеть с ним поговорить, выпить. Его квартира находилась в одной из семи сталинских высоток на Краснохолмской набережной. Однажды ему удалось затащить меня к себе, и я невольно стал свидетелем его пьяной исповеди. Это произошло после очередной бутылки «Хеннеси», когда он вдруг заплакал.
- Славка! Ты не представляешь, как тяжело жить! Всю дорогу я старался вырваться из нищеты. Ломал людям судьбы, делал их калеками, да что там, лишал их жизни. Да! А чего ты удивляешься? –  повысил он голос, вытирая грубой ладонью слёзы с красных остекленевших глаз.
- Да я и… – попытался вставить я.
- Молчи! – гаркнул Николай,  но спустя мгновение продолжил: – Извини. Дай высказаться.
- Хорошо, хорошо! Молчу, – поспешно отреагировал я.
Он выдержал паузу и, смягчившись, заговорил в доверительном тоне:
- В детстве я мечтал об игрушечной железной дороге. Сначала мама не покупала ее, считая меня слишком маленьким для такой дорогой игрушки, которую я мог быстро сломать. Потом у нас всё резко поменялось – мы стали жить от зарплаты до зарплаты. Порой даже  не удавалось свести концы с концами. Мама занимала три рубля у соседки. Это же надо! Три рубля! Японский городовой! – тут у него началась истерика, он смеялся и рыдал, размазывая слёзы по лицу.
 – Ты понимаешь! Три рубля, чтобы дожить! Нет! Ты не понимаешь, что такое три рубля до получки! – и он снова смеялся и плакал.
А я подумал про себя, что моя семья жила так всю жизнь, да и сейчас мало что изменилось, только вместо тех трёх рублей счет идет на  тысячи, а сущность та же.
- Я купил себе всё, что хотел. Ты был у меня в загородном доме?
- Нет.
- Я тебя обязательно затащу. Там - музей. На стенах  - картины. Я  не знаю и половины художников, но, когда мне говорили, что это круто, я  покупал. Во дворе я построил себе часовню. Скупал иконы. Там у меня одна темная есть, аж шестнадцатого века. Целое состояние сейчас стоит, а тогда у одного дедка на ящик водки выменял. У меня есть яхта. Гараж. В нём почти два десятка машин. Есть членовоз. Забыл уже, чей. Но там все документы под стеклом лежат.
- Под лобовым?
- Дурак ты! Там возле каждой машины у меня витрина, где история, характеристики и всякая шняга про неё. Это мне один знакомый музейщик сделал. Потом мне  надоело. Собирал оружие. Хорошая коллекция получилась. – Николай задумался и начал хохотать: – И баб коллекционировал. Сколько у меня их было…! Жуть! Помню, Наташка, стерва жуткая, но красивая, зараза. А Ольга, фарфоровая, немного манерная, но я ее сразу   пообломал. Не хрена ей тут кочевряжиться.  Ой, а теннисистка была! Просто чума. Гибкая, упругая вся, чё мы с ней только не вытворяли… - он ещё долго перечислял  свои победы, а мне стало противно слушать эту пьяную похвальбу. 
- Ты понимаешь! Я всё время к чему-то стремился, шёл к цели, напролом, не считаясь ни с кем, не боясь ничего. Ты тоже должен так! Иначе удачи тебе не видать! – и в этот момент раздался выразительный храп. Николай, наконец, заснул, и я поспешил убраться восвояси.

   Года два  я его не видел и не слышал. Однажды, придя поздно домой после работы, собирался уже лечь спать. Вдруг зазвонил телефон. С неудовольствием  снял трубку.
- Ну, че! Не узнал братана? – раздался голос Николая.
- Как же не узнать! Здравствуйте, Николай Иванович! Что-то вы пропали, – как всегда, вежливо ответил я.
- Слышь! Ты там не умничай! – выждав паузу, Николай продолжил: – Слав! Славочка! Бери тачку и приезжай ко мне!
- Поздно уже! Мне завтра рано на работу!
- Ну и сука ты! Я же тебя как человека прошу! Мне плохо! Давай! Если не приедешь, я тебе всю жизнь испоганю, ты меня знаешь!
- В высотку? – смиренно спросил я.
- Какую на хрен, высотку! Ко мне, на фазенду! У тебя мобила есть?
- Есть.
- Запиши мою. Когда тачку поймаешь, дашь трубку водиле, я ему сам объясню, как ехать! Понял? И не разочаруй меня!
- Хорошо! Еду, – я понимал, что таким людям лучше уступить, чем бороться, себе дороже станет.
   Как я и предполагал, такси свернуло на Рублёвку. Где же ещё Николай с такими амбициями мог себе дом отгрохать? Четырёхметровый каменный забор, металлические автоматические сдвижные ворота, видеокамеры. Водитель вышел и нажал на незаметную кнопку в стене, что-то сказал, ворота стали открываться, он спешно сел за руль, и мы ещё метров триста ехали по извилистой асфальтированной дороге, петляющей между соснами. Наконец, нашему взору открылся дворец - домом это сооружение назвать было трудно – столько всего в нем было намешано:  башенки и балюстрады, балконы и колонны, при этом готические окна соседствовали с современными бронированными. Николай вышел на крыльцо в расстёгнутой рубашке навыпуск, шортах и  сандалиях на босу ногу. На груди на толстенной цепи висел огромный крест, слепя золотым отблеском от  фар.  Поманив водителя пальцем, он сунул ему смятый ком долларов и махнул мне, приглашая войти.
- Как я рад, что ты припёрся! – хохоча на всю округу, и, хлопая меня по плечу, он первым ступил внутрь своего замка. Вместо прихожей или вестибюля я увидел  огромный зал с колоннами в античном стиле и балконом. Площадь  явно превышала сто квадратов, а высота потолка была метров под десять.
- Ну что? Круто? Не замирай. Пошли дальше.
Ошеломленный масштабами «сеней», я замер, увидев следующее, с позволения сказать, помещение, которое было раза в три больше и представляло собой просторный двусветный зал с белыми шторами на окнах. Роскошь отделки и убранства била по глазам.  С лепного потолка свисали три ослепительной красоты хрустальные люстры, каждая  из них светилась не менее полусотней миньонов и переливалась всеми цветами радуги на полированных гранях подвесок.
  «Это круче  Большого театра», - пронеслось у меня в мозгу.  Посредине стоял неимоверной длины стол, покрытый светло-розовой скатертью,  отделанной белой бахромой. По периметру стола, словно часовые, застыло несметное количество зачехленных стульев. В дальнем углу виднелся бильярд, а неподалеку от него, как бы выступая из стены, потрескивал дровами камин – прямо шедевр зодчества. Мне показалось, что своей архитектурой и декором он похож на  фасад Зимнего дворца – тот же зеленый цвет, белые колонны, позолоченная лепнина. Сверху над камином красовался фамильный герб, выполненный под нажимом Николая одним талантливым скульптором. Конечно, никакого фамильного герба не существовало, но так захотел Николай. Он являл собой предмет особой гордости хозяина поместья.
- Нет, ну ты видишь все это? – гоголем ходя по залу и размахивая руками, восклицал Николай.
- Версаль отдыхает! – совершенно искренне  ответил я, хотя никогда там не был.
- Да что там какой-то Версаль! Васька, и тот отдыхает!
- А кто такой Васька?
- Это для меня он Васька, а для тебя он - Василий Филиппович, сосед мой, крутой мужик. Он думал, что круче, чем у него, уже и быть не может, а я ему во!..  какую свинью подложил, – и Николай торжествующе развел руками. – Ладно.  Пойдем в кабинет.
Мы прошли через зал и очутились на широкой мраморной лестнице, застеленной бирюзовой ковровой дорожкой. Коридор казался нескончаемым.
- Это - мой малый санузел, – и Николая открыл белую дверь с позолоченной ручкой.  Комната, примерно, тридцати квадратных метров была отделана в едином стиле: кофейных оттенков кафельным полом и стенами с плавным переходом в белый ближе к потолку. В одном углу стояла джакузи огромных размеров, словно для слона, в другом  - деревянная сауна с тонированными стёклами, рядом с ней – бассейн. Ближе к выходу, на трёх квадратных метрах разместилась душевая кабина. Чего только в ней не было! Множество лампочек, ручек, форсунок, панелей, влагозащищённых динамиков и каких-то ещё непонятных мне наворотов.
- Пи-пи не хочешь? – гогоча во всю глотку, спросил Николай – А то - вон там стоит чудо сантехнической мысли. Охренеешь, сколько стоит! И зачем я его купил? Ну,  ладно. Пущай стоит! Хлеба не просит, но, что не дашь, всё сожрёт! – с ещё большим ржанием, разрешил стоять унитазу Николай.
Кабинет выглядел строго. Казалось, что он принадлежит не новому русскому, а настоящему профессору. Почему-то вспомнилось, как по телевизору показывали беседы с Дмитрием Лихачёвым и Юрием Лотманом, за спиной  которых  высились стеллажи с книгами. У Николая Ивановича в кабинете был тот же интерьер: стол из ценных пород дерева с тёмно-зелёным натянутым посередине сукном и лампа со знаменитым зелёным абажуром, как у Ильича, три резных дубовых кресла, обтянутых темно-коричневой кожей,  элегантный камин напротив стола. В углу возле двери высился  антикварный шкаф ручной работы с личным штампом автора и датированный 1897 годом. Оказался здесь и бар, стилизованный под старину. Ближе к окну на мощных резных лапах раскинулся диван, составлявший вместе с креслами гарнитур.  Николай открыл бар и предложил  выпить. Я не стал отказываться, понимая, что это бесполезно.
- Эти бокалы когда-то принадлежали князю Шереметеву, теперь я из них трескаю виски - вот тебе и связь времён, – задумчиво произнёс Николай.
- Ты мою маму помнишь? – продолжил он.
- Конечно.
- В прошлом году похоронил. Сегодня ровно год. Давай, помянем.
Он замер,  не решаясь выпить, сжимая хрустальную поверхность старинного стекла. Молчал,  как будто внутри  себя что-то объяснял и оправдывался, потом залпом опрокинул содержимое и заговорил:
- Ты помнишь, я тебе рассказывал о своей детской мечте - железной дороге?
- Помню.
- Пойдём, покажу.
Он открыл дверь, и я тут же упёрся животом в какое-то ограждение.
- Извини,  забыл предупредить, сейчас включу свет.
Я ахнул - моим глазам открылся целый мир.
 Одна стена представляла собой дневное небо - роль солнца выполнял вмонтированный в нее прожектор с матовым желтоватым стеклом, позволявшим равномерно осветить весь объём комнаты. Противоположная стена олицетворяла собой ночь со звёздами и луной. Звёзды подсвечивались с помощью световодов, а луна светила настоящим бело-лунным светом, причем покрытие прожектора повторяло поверхность луны. Между «днём» и «ночью» на полу раскинулся целый континент с горами, реками и морями, городами и деревушками. Вся эта сказочная страна была опутана железной дорогой со своими вокзалами, станциями и полустанками, стрелками, депо и тоннелями. По рельсам, как по мановению волшебной палочки, помчались поезда. У пассажирских составов внутри вагонов зажегся свет, а каждый локомотив освещал себе путь своим собственным прожектором. Это было фантастическое зрелище, которое завораживало не меньше морского прибоя или извержения вулкана, который тут, кстати, тоже имелся,  и периодически из него вырывались клубы водяного пара. Интересно было наблюдать, как десятки составов идут по своему расписанию, останавливаясь на станциях, товарные составы пропускают скорые поезда, как закрываются и открываются шлагбаумы, преграждая путь игрушечным автомобилям.
- Ну как? – с явной гордостью ребенка, получившего, наконец, долгожданную игрушку, спросил Николай Иванович.
- Нет слов! Это же сколько труда?
- Не парься. Я вызвал из Германии классного моделиста, который мне тут всё это и сварганил. Схалтурил, правда, с портами - здесь краны ещё двигаться должны и маневровые ездить. Управление через компьютер, заложена программа. Есть и адаптивная, которая позволяет самому управлять одним, или несколькими поездами, тогда компьютер отслеживает движение остальных и останавливает их там, где нужно, чтобы не произошла авария.
Я смотрел во все глаза - настолько завораживающим было  зрелище. Хотелось перелезть через ограду и самому вручную повозить эти вагончики, как в детстве.
- Ладно, пойдём, выпьем, – и Николай Иванович сначала выключил железную дорогу,   затем  подсветку, и сказочный город погрузился во тьму. Молча, мы спустились в большой зал. Николай достал из бара возле окна очередную бутылку виски, налил в два бокала, крутанул шар на бильярдном столе и пригласил  в кресло возле камина.
- Славик! Вот скажи ты мне, зачем нужны люди на земле? Ведь природе было бы лучше без нас! Сколько мы зверушек истребили, как экологию испортили, и всё ради чего? Ради этих грязных бумажек под названием  - деньги?
- Мне как-то странно слышать от вас такое, – ответил я. Но, как бы не замечая моего возражения, Николай продолжил:
- Всю жизнь я что-нибудь коллекционировал. В детстве собирал жучков и бабочек, когда стал постарше - марки и монеты, потом был период, когда мне было не до того, хотя нет, я собирал похоронки для отправки матерям из Афгана. Когда вернулся,  решил собирать деньги, мне их так не хватало в юности. – Тут он прервался,  хмыкнул и продолжил:  даже баб коллекционировал, а семьи так и не получилось. Мне уже… Не важно! У меня есть всё, но я этого уже не замечаю, я просто к этому привык. Я раб своего богатства. Тебе деньги нужны?
- А кому они не нужны? – вопросом ответил я.
- Ща, погоди, –  он резко вскочил и побежал на второй этаж, вернулся очень скоро с дипломатом, положил между нами на журнальный столик и открыл. Он был полон стодолларовых банкнот.
- Бери! Ну, бери же! Он твой!
- Кто?
- Чемодан, дебил!
- Куда мне столько?
- Вот и я думаю, куда мне столько,  ради чего и ради кого? – тут он начал методично кидать пачки в камин, одну за другой, пока вдруг не встрепенулся и не сказал:
 - А горят они так же,  как  любая другая крашеная бумага, а люди из-за неё счастье теряют. Нет, не дам я тебе денег. Живи счастливо! – Николай налил полный бокал и залпом осушил его.
- Больше всего в детстве я мечтал о железной дороге, теперь и она есть, – он замолчал и долго смотрел на догорающие пачки долларов. Старинные часы пробили четыре.
- На работу успеешь?
- Если на тачке, то да.
- Ща, погоди, такси вызову, – он встал, тяжело качаясь, добрёл до стола, на котором валялся мобильный телефон.
- Спасибо тебе, что не бросил в трудную минуту, что приехал и, вообще, спасибо! Прости, если что не так. На, на тачку, – и Николай протянул мне пятьсот долларов.
- Это много – возразил я.
- Мороженое себе купишь, а на остальное сам заработаешь. Провожать не буду, дверь захлопни и всё. – Николай развернулся и пошёл наверх.
В такси я долго думал о том, как тяжело быть одному. С деньгами или без - несчастны все люди одинаково, потому, как без глубокого смысла живут на белом свете – что хочу, то и ворочу - нет предела своеволию и должного понимания, а невежество и корысть только усугубляют трагедию судьбы. Вроде и часовню себе персональную построил, а зачем она ему?

Прошло две недели. Я встретил одного нашего общего знакомого  -  Сергея.
- Ты в курсе, что с Иванычем? – спросил Сергей.
- Нет, – с удивлением почти воскликнул я.
- Умер Иваныч. У себя на Рублёвке - помер. Возле камина. Прикинь, как операм повезло. Они там весь дом обшмонали и все бабки спёрли. Делали вскрытие. Врачи сказали, что здоров, как бык, правда, печень расширена, а в остальном -  норма.
- Так от чего же он помер-то?
- Да, я и сам не понял, вроде от тоски. А разве можно помереть от тоски, да при таких бабках?!
- Можно, Серёга! Ещё как можно! Ладно, пойду я.
- Ты куда? Может, помянем Иваныча?
- Нет, Серёж. Я лучше в церковь схожу да свечку за него поставлю.
- Куда-а? Да он ни в кого не верил, ни в Бога, ни в чёрта, ни в советскую власть!
- Не важно! Главное, что именно это ему сейчас нужно!
 

© Copyright: Святослав Кудрявцев, 2018

Регистрационный номер №0421032

от 19 июля 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0421032 выдан для произведения:  Коллекционер
Был у меня один знакомый - Николай Гомес-Песоцкий. Режущее слух сочетание  русского имени с двойной странной фамилией явилось следствием брака его матери с неким бизнесменом во время ее командировки на Кубу.
 Елену Иосифовну я видел всего один раз,  да и то случайно,  когда подвыпивший Николай попросил отвезти ей лекарства. Несмотря на  почтенный возраст,  выглядела  она моложавой обаятельной  женщиной, тщательно  следившей за собой. Воображаю,  сколь  привлекательна  была Елена в молодости, что не смог устоять перед ее красотой Иван Гарсия Гомес. 
Да, отца Николая звали Иваном. На Кубе и не такое возможно - могли в честь мясных консервов «Тушёнкой» именовать, или по названию заезжего корабля. Вообще, «Остров свободы» - страстный и не всегда поддающийся логике мир.  Николай рассказывал, что отец его отличался способностью к учебе, редкой энергией в работе, обладал множеством талантов. Однако чем он занимался, мне  осталось неведомо, понял  я только,  что ему  удалось весьма удачно организовать свой бизнес, и сколотить солидное состояние, которое  росло буквально не по дням, а по часам.
   Елена Иосифовна ко  времени знакомства с Иваном была Первым секретарем одного из  обкомов  КПСС. Не знаю как, но судьба распорядилась поехать ей на Кубу в составе делегации победителей соцсоревнования для участия в Международной выставке достижений народного хозяйства.  Возле  стенда они и увидели друг друга.
  Никто тогда не мог понять, как Елене Иосифовне  удалось достичь руководящей должности столь высокого ранга и уж тем более, -  как ей позволили в те годы зарегистрировать брак с иностранным гражданином  явно буржуазного толка. Правда, поговаривали, что она очень нравилась одному из Членов ЦК.
Несмотря на такие головокружительные  повороты судьбы, Елена растила Николая одна.  Иван приезжал довольно редко, а она не могла себе позволить носиться за мужем по разным странам да ещё с маленьким ребёнком на руках. Единственным достижением той поры стал переезд в Москву. Когда Коля пошёл в школу, отец и вовсе забыл про семью. Мамин покровитель из ЦК скончался. А дальше, как по сценарию, её сняли с высоких должностей, лишили пайков и привилегий. Начались трудные времена. Елена Иосифовна стойко переживала все тяготы и лишения. Устроилась учителем истории в школу, куда ходил Коля. Однако круглосуточный контроль матери был невыносим, и при любом удобном случае сын старался вырваться из-под ее  опеки.
   По окончании школы, несмотря на мамины уговоры, Николай пошёл учиться в ПТУ. Дальше – армия. Служить попал в Афганистан, но и здесь мама подсуетилась -  по старой дружбе договорилась с военкомом, и парень просидел все два года штабным при начальстве.  Отсылал похоронки, списывал питание и обмундирование за убитых наших солдат, жизнь которых по документам продолжалась ещё  не менее месяца, а то и двух.

 Из армии Николай вернулся  другим человеком -  грубым и наглым. Много пил,  бил себя в грудь, что он прошёл «Афган». Всё это было омерзительно, лживо и противно. Начавшаяся перестройка не застала его врасплох – с одним из своих приятелей он ухитрился  создать кооператив по пошиву  верхней одежды. Потом его переманили к себе набирающие силу «братки», и он начал помогать «крышевать», а попросту говоря,  обирать тех, кто пытался хоть как-то вырваться из нищеты и заработать своим трудом не только на кусок хлеба, но и на новенький «жигуль». Детская жадность переросла в нем  в зловещую корысть. При этом природа его не обидела. Николай был статен, физически развит и очень красив. Пользовался большой популярностью у девушек, но  невежество и пошлость  быстро отбивали  у них   интерес  к нему.  Однако находились все  новые,  и порочная цепочка не прерывалась.
 В девяностые годы Николай считался уже авторитетом в  криминальных кругах. В него стреляли, его  взрывали, но он выживал словно птица Феникс. На рубеже веков ему удалось подружиться с одним из бывших комсомольских лидеров, а ныне - убеждённым демократом, пробившимся во власть. Николай Иванович, помогая ему с завидной преданностью и дальним прицелом, сумел с его помощью стать одним из членов совета директоров  нескольких объединившихся в один концерн заводов по производству ковров. Теперь он добился и денег, и власти. Спустя несколько лет путём интриг и откровенно бандитских манипуляций он стал председателем совета директоров с пятьюдесятью одним процентом акций в  руках. Как раз в это время пришло известие, что умер его отец. Николай  поспешил забрать причитающееся ему многомиллионное наследство. Имея завидный капитал, он оброс  связями и мог свободно входить в такие кабинеты, которые простому смертному и не снились.

   Познакомился я с ним совершенно случайно, когда работал автомехаником на сервисе. Он «сломался» на своём крутом джипе возле наших ворот. Не зная, что за человек сидит за рулём такой шикарной машины, я по простоте душевной предложил ему свою помощь. Он был чрезвычайно удивлен, что на земле остались ещё  нормальные люди. С тех пор Николай Иванович стал частенько заезжать к нам на сервис то по ремонту, а то и  просто так отдохнуть, что называется, душой. Постепенно мы стали приятелями. Он рассказывал о себе, хвастался своей головокружительной карьерой, достаточно часто «накрывал поляну», а потом просил отвезти его, пьяного, домой. Каждый раз  уговаривал меня остаться у него, посидеть с ним поговорить, выпить. Его квартира находилась в одной из семи сталинских высоток на Краснохолмской набережной. Однажды ему удалось затащить меня к себе, и я невольно стал свидетелем его пьяной исповеди. Это произошло после очередной бутылки «Хеннеси», когда он вдруг заплакал.
- Славка! Ты не представляешь, как тяжело жить! Всю дорогу я старался вырваться из нищеты. Ломал людям судьбы, делал их калеками, да что там, лишал их жизни. Да! А чего ты удивляешься? –  повысил он голос, вытирая грубой ладонью слёзы с красных остекленевших глаз.
- Да я и… – попытался вставить я.
- Молчи! – гаркнул Николай,  но спустя мгновение продолжил: – Извини. Дай высказаться.
- Хорошо, хорошо! Молчу, – поспешно отреагировал я.
Он выдержал паузу и, смягчившись, заговорил в доверительном тоне:
- В детстве я мечтал об игрушечной железной дороге. Сначала мама не покупала ее, считая меня слишком маленьким для такой дорогой игрушки, которую я мог быстро сломать. Потом у нас всё резко поменялось – мы стали жить от зарплаты до зарплаты. Порой даже  не удавалось свести концы с концами. Мама занимала три рубля у соседки. Это же надо! Три рубля! Японский городовой! – тут у него началась истерика, он смеялся и рыдал, размазывая слёзы по лицу.
 – Ты понимаешь! Три рубля, чтобы дожить! Нет! Ты не понимаешь, что такое три рубля до получки! – и он снова смеялся и плакал.
А я подумал про себя, что моя семья жила так всю жизнь, да и сейчас мало что изменилось, только вместо тех трёх рублей счет идет на  тысячи, а сущность та же.
- Я купил себе всё, что хотел. Ты был у меня в загородном доме?
- Нет.
- Я тебя обязательно затащу. Там - музей. На стенах  - картины. Я  не знаю и половины художников, но, когда мне говорили, что это круто, я  покупал. Во дворе я построил себе часовню. Скупал иконы. Там у меня одна темная есть, аж шестнадцатого века. Целое состояние сейчас стоит, а тогда у одного дедка на ящик водки выменял. У меня есть яхта. Гараж. В нём почти два десятка машин. Есть членовоз. Забыл уже, чей. Но там все документы под стеклом лежат.
- Под лобовым?
- Дурак ты! Там возле каждой машины у меня витрина, где история, характеристики и всякая шняга про неё. Это мне один знакомый музейщик сделал. Потом мне  надоело. Собирал оружие. Хорошая коллекция получилась. – Николай задумался и начал хохотать: – И баб коллекционировал. Сколько у меня их было…! Жуть! Помню, Наташка, стерва жуткая, но красивая, зараза. А Ольга, фарфоровая, немного манерная, но я ее сразу   пообломал. Не хрена ей тут кочевряжиться.  Ой, а теннисистка была! Просто чума. Гибкая, упругая вся, чё мы с ней только не вытворяли… - он ещё долго перечислял  свои победы, а мне стало противно слушать эту пьяную похвальбу. 
- Ты понимаешь! Я всё время к чему-то стремился, шёл к цели, напролом, не считаясь ни с кем, не боясь ничего. Ты тоже должен так! Иначе удачи тебе не видать! – и в этот момент раздался выразительный храп. Николай, наконец, заснул, и я поспешил убраться восвояси.

   Года два  я его не видел и не слышал. Однажды, придя поздно домой после работы, собирался уже лечь спать. Вдруг зазвонил телефон. С неудовольствием  снял трубку.
- Ну, че! Не узнал братана? – раздался голос Николая.
- Как же не узнать! Здравствуйте, Николай Иванович! Что-то вы пропали, – как всегда, вежливо ответил я.
- Слышь! Ты там не умничай! – выждав паузу, Николай продолжил: – Слав! Славочка! Бери тачку и приезжай ко мне!
- Поздно уже! Мне завтра рано на работу!
- Ну и сука ты! Я же тебя как человека прошу! Мне плохо! Давай! Если не приедешь, я тебе всю жизнь испоганю, ты меня знаешь!
- В высотку? – смиренно спросил я.
- Какую на хрен, высотку! Ко мне, на фазенду! У тебя мобила есть?
- Есть.
- Запиши мою. Когда тачку поймаешь, дашь трубку водиле, я ему сам объясню, как ехать! Понял? И не разочаруй меня!
- Хорошо! Еду, – я понимал, что таким людям лучше уступить, чем бороться, себе дороже станет.
   Как я и предполагал, такси свернуло на Рублёвку. Где же ещё Николай с такими амбициями мог себе дом отгрохать? Четырёхметровый каменный забор, металлические автоматические сдвижные ворота, видеокамеры. Водитель вышел и нажал на незаметную кнопку в стене, что-то сказал, ворота стали открываться, он спешно сел за руль, и мы ещё метров триста ехали по извилистой асфальтированной дороге, петляющей между соснами. Наконец, нашему взору открылся дворец - домом это сооружение назвать было трудно – столько всего в нем было намешано:  башенки и балюстрады, балконы и колонны, при этом готические окна соседствовали с современными бронированными. Николай вышел на крыльцо в расстёгнутой рубашке навыпуск, шортах и  сандалиях на босу ногу. На груди на толстенной цепи висел огромный крест, слепя золотым отблеском от  фар.  Поманив водителя пальцем, он сунул ему смятый ком долларов и махнул мне, приглашая войти.
- Как я рад, что ты припёрся! – хохоча на всю округу, и, хлопая меня по плечу, он первым ступил внутрь своего замка. Вместо прихожей или вестибюля я увидел  огромный зал с колоннами в античном стиле и балконом. Площадь  явно превышала сто квадратов, а высота потолка была метров под десять.
- Ну что? Круто? Не замирай. Пошли дальше.
Ошеломленный масштабами «сеней», я замер, увидев следующее, с позволения сказать, помещение, которое было раза в три больше и представляло собой просторный двусветный зал с белыми шторами на окнах. Роскошь отделки и убранства била по глазам.  С лепного потолка свисали три ослепительной красоты хрустальные люстры, каждая  из них светилась не менее полусотней миньонов и переливалась всеми цветами радуги на полированных гранях подвесок.
  «Это круче  Большого театра», - пронеслось у меня в мозгу.  Посредине стоял неимоверной длины стол, покрытый светло-розовой скатертью,  отделанной белой бахромой. По периметру стола, словно часовые, застыло несметное количество зачехленных стульев. В дальнем углу виднелся бильярд, а неподалеку от него, как бы выступая из стены, потрескивал дровами камин – прямо шедевр зодчества. Мне показалось, что своей архитектурой и декором он похож на  фасад Зимнего дворца – тот же зеленый цвет, белые колонны, позолоченная лепнина. Сверху над камином красовался фамильный герб, выполненный под нажимом Николая одним талантливым скульптором. Конечно, никакого фамильного герба не существовало, но так захотел Николай. Он являл собой предмет особой гордости хозяина поместья.
- Нет, ну ты видишь все это? – гоголем ходя по залу и размахивая руками, восклицал Николай.
- Версаль отдыхает! – совершенно искренне  ответил я, хотя никогда там не был.
- Да что там какой-то Версаль! Васька, и тот отдыхает!
- А кто такой Васька?
- Это для меня он Васька, а для тебя он - Василий Филиппович, сосед мой, крутой мужик. Он думал, что круче, чем у него, уже и быть не может, а я ему во!..  какую свинью подложил, – и Николай торжествующе развел руками. – Ладно.  Пойдем в кабинет.
Мы прошли через зал и очутились на широкой мраморной лестнице, застеленной бирюзовой ковровой дорожкой. Коридор казался нескончаемым.
- Это - мой малый санузел, – и Николая открыл белую дверь с позолоченной ручкой.  Комната, примерно, тридцати квадратных метров была отделана в едином стиле: кофейных оттенков кафельным полом и стенами с плавным переходом в белый ближе к потолку. В одном углу стояла джакузи огромных размеров, словно для слона, в другом  - деревянная сауна с тонированными стёклами, рядом с ней – бассейн. Ближе к выходу, на трёх квадратных метрах разместилась душевая кабина. Чего только в ней не было! Множество лампочек, ручек, форсунок, панелей, влагозащищённых динамиков и каких-то ещё непонятных мне наворотов.
- Пи-пи не хочешь? – гогоча во всю глотку, спросил Николай – А то - вон там стоит чудо сантехнической мысли. Охренеешь, сколько стоит! И зачем я его купил? Ну,  ладно. Пущай стоит! Хлеба не просит, но, что не дашь, всё сожрёт! – с ещё большим ржанием, разрешил стоять унитазу Николай.
Кабинет выглядел строго. Казалось, что он принадлежит не новому русскому, а настоящему профессору. Почему-то вспомнилось, как по телевизору показывали беседы с Дмитрием Лихачёвым и Юрием Лотманом, за спиной  которых  высились стеллажи с книгами. У Николая Ивановича в кабинете был тот же интерьер: стол из ценных пород дерева с тёмно-зелёным натянутым посередине сукном и лампа со знаменитым зелёным абажуром, как у Ильича, три резных дубовых кресла, обтянутых темно-коричневой кожей,  элегантный камин напротив стола. В углу возле двери высился  антикварный шкаф ручной работы с личным штампом автора и датированный 1897 годом. Оказался здесь и бар, стилизованный под старину. Ближе к окну на мощных резных лапах раскинулся диван, составлявший вместе с креслами гарнитур.  Николай открыл бар и предложил  выпить. Я не стал отказываться, понимая, что это бесполезно.
- Эти бокалы когда-то принадлежали князю Шереметеву, теперь я из них трескаю виски - вот тебе и связь времён, – задумчиво произнёс Николай.
- Ты мою маму помнишь? – продолжил он.
- Конечно.
- В прошлом году похоронил. Сегодня ровно год. Давай, помянем.
Он замер,  не решаясь выпить, сжимая хрустальную поверхность старинного стекла. Молчал,  как будто внутри  себя что-то объяснял и оправдывался, потом залпом опрокинул содержимое и заговорил:
- Ты помнишь, я тебе рассказывал о своей детской мечте - железной дороге?
- Помню.
- Пойдём, покажу.
Он открыл дверь, и я тут же упёрся животом в какое-то ограждение.
- Извини,  забыл предупредить, сейчас включу свет.
Я ахнул - моим глазам открылся целый мир.
 Одна стена представляла собой дневное небо - роль солнца выполнял вмонтированный в нее прожектор с матовым желтоватым стеклом, позволявшим равномерно осветить весь объём комнаты. Противоположная стена олицетворяла собой ночь со звёздами и луной. Звёзды подсвечивались с помощью световодов, а луна светила настоящим бело-лунным светом, причем покрытие прожектора повторяло поверхность луны. Между «днём» и «ночью» на полу раскинулся целый континент с горами, реками и морями, городами и деревушками. Вся эта сказочная страна была опутана железной дорогой со своими вокзалами, станциями и полустанками, стрелками, депо и тоннелями. По рельсам, как по мановению волшебной палочки, помчались поезда. У пассажирских составов внутри вагонов зажегся свет, а каждый локомотив освещал себе путь своим собственным прожектором. Это было фантастическое зрелище, которое завораживало не меньше морского прибоя или извержения вулкана, который тут, кстати, тоже имелся,  и периодически из него вырывались клубы водяного пара. Интересно было наблюдать, как десятки составов идут по своему расписанию, останавливаясь на станциях, товарные составы пропускают скорые поезда, как закрываются и открываются шлагбаумы, преграждая путь игрушечным автомобилям.
- Ну как? – с явной гордостью ребенка, получившего, наконец, долгожданную игрушку, спросил Николай Иванович.
- Нет слов! Это же сколько труда?
- Не парься. Я вызвал из Германии классного моделиста, который мне тут всё это и сварганил. Схалтурил, правда, с портами - здесь краны ещё двигаться должны и маневровые ездить. Управление через компьютер, заложена программа. Есть и адаптивная, которая позволяет самому управлять одним, или несколькими поездами, тогда компьютер отслеживает движение остальных и останавливает их там, где нужно, чтобы не произошла авария.
Я смотрел во все глаза - настолько завораживающим было  зрелище. Хотелось перелезть через ограду и самому вручную повозить эти вагончики, как в детстве.
- Ладно, пойдём, выпьем, – и Николай Иванович сначала выключил железную дорогу,   затем  подсветку, и сказочный город погрузился во тьму. Молча, мы спустились в большой зал. Николай достал из бара возле окна очередную бутылку виски, налил в два бокала, крутанул шар на бильярдном столе и пригласил  в кресло возле камина.
- Славик! Вот скажи ты мне, зачем нужны люди на земле? Ведь природе было бы лучше без нас! Сколько мы зверушек истребили, как экологию испортили, и всё ради чего? Ради этих грязных бумажек под названием  - деньги?
- Мне как-то странно слышать от вас такое, – ответил я. Но, как бы не замечая моего возражения, Николай продолжил:
- Всю жизнь я что-нибудь коллекционировал. В детстве собирал жучков и бабочек, когда стал постарше - марки и монеты, потом был период, когда мне было не до того, хотя нет, я собирал похоронки для отправки матерям из Афгана. Когда вернулся,  решил собирать деньги, мне их так не хватало в юности. – Тут он прервался,  хмыкнул и продолжил:  даже баб коллекционировал, а семьи так и не получилось. Мне уже… Не важно! У меня есть всё, но я этого уже не замечаю, я просто к этому привык. Я раб своего богатства. Тебе деньги нужны?
- А кому они не нужны? – вопросом ответил я.
- Ща, погоди, –  он резко вскочил и побежал на второй этаж, вернулся очень скоро с дипломатом, положил между нами на журнальный столик и открыл. Он был полон стодолларовых банкнот.
- Бери! Ну, бери же! Он твой!
- Кто?
- Чемодан, дебил!
- Куда мне столько?
- Вот и я думаю, куда мне столько,  ради чего и ради кого? – тут он начал методично кидать пачки в камин, одну за другой, пока вдруг не встрепенулся и не сказал:
 - А горят они так же,  как  любая другая крашеная бумага, а люди из-за неё счастье теряют. Нет, не дам я тебе денег. Живи счастливо! – Николай налил полный бокал и залпом осушил его.
- Больше всего в детстве я мечтал о железной дороге, теперь и она есть, – он замолчал и долго смотрел на догорающие пачки долларов. Старинные часы пробили четыре.
- На работу успеешь?
- Если на тачке, то да.
- Ща, погоди, такси вызову, – он встал, тяжело качаясь, добрёл до стола, на котором валялся мобильный телефон.
- Спасибо тебе, что не бросил в трудную минуту, что приехал и, вообще, спасибо! Прости, если что не так. На, на тачку, – и Николай протянул мне пятьсот долларов.
- Это много – возразил я.
- Мороженое себе купишь, а на остальное сам заработаешь. Провожать не буду, дверь захлопни и всё. – Николай развернулся и пошёл наверх.
В такси я долго думал о том, как тяжело быть одному. С деньгами или без - несчастны все люди одинаково, потому, как без глубокого смысла живут на белом свете – что хочу, то и ворочу - нет предела своеволию и должного понимания, а невежество и корысть только усугубляют трагедию судьбы. Вроде и часовню себе персональную построил, а зачем она ему?

Прошло две недели. Я встретил одного нашего общего знакомого  -  Сергея.
- Ты в курсе, что с Иванычем? – спросил Сергей.
- Нет, – с удивлением почти воскликнул я.
- Умер Иваныч. У себя на Рублёвке - помер. Возле камина. Прикинь, как операм повезло. Они там весь дом обшмонали и все бабки спёрли. Делали вскрытие. Врачи сказали, что здоров, как бык, правда, печень расширена, а в остальном -  норма.
- Так от чего же он помер-то?
- Да, я и сам не понял, вроде от тоски. А разве можно помереть от тоски, да при таких бабках?!
- Можно, Серёга! Ещё как можно! Ладно, пойду я.
- Ты куда? Может, помянем Иваныча?
- Нет, Серёж. Я лучше в церковь схожу да свечку за него поставлю.
- Куда-а? Да он ни в кого не верил, ни в Бога, ни в чёрта, ни в советскую власть!
- Не важно! Главное, что именно это ему сейчас нужно!
 

 

ОПЕЛЬ

Бахта. Путешествие по-сибирски.