Как упоительны в России вечера...

Ласковое солнышко заглядывало сквозь занавеску в чистенькую светлую спальню. В комнате было по-летнему душно и только солнечный лучик тихонько играл с рыбками в аквариуме. Вот он запутался в большой хрустальной люстре на потолке, потом скользнул по стене и медленно переполз на широкую двуспальную кровать. Там, лежа на животе, спал мужчина. Лучик удивленно замер. Кто же спит в такой погожий, солнечный денек? Все давно уже на ногах — лето ведь на дворе! 

Кравцов медленно приходил в себя. Он давно уже не спал, просто не мог открыть глаза, лежал и слушал тишину, окружавшую его. Солнце, заглядывавшее в окно, припекало голову, но сил отодвинуться в сторону не было. Появилась первая мысль: «Где это я?» Она противным червяком вертелась в больной голове и ни на минуту не отпускала. 
Кровать мягкая и удобная, постельное белье пахнет фиалками и рядом громко тикает будильник — кажется, дома. От ощущения покоя и домашнего уюта стало немного легче. Где-то еще должна быть жена умница, красавица, щебетунья. Кравцов, собравшись с силами, повернулся на бок. Тут же в голове зашумело, закрутилось, и он снова провалился в спасительное забытье, и только придя в себя, решил позвать жену. Его давно уже мучила нестерпимая жажда. Кравцов сделал глубокий вдох и постарался крикнуть громко, чтобы жена услышала, но его многострадальное пересушенное горло издало какой-то сиплый, нечеловеческий стон. Потрескавшиеся губы и распухший язык не слушались и, чтобы дать о себе знать, страдалец «прицелился» кое-как и ногой столкнул будильник на пол. И это все, на что он был способен в эту минуту.
Послышались шаги, это Ирина Николаевна, услышав шум, производимый кормильцем, поспешила в спальню.
-Фу! – помахала она рукой перед носом, открывая окно, — да у тебя тут хоть закусывай. Перегарищем прёт! Ты зачем будильник свалил?
Кравцов просипел, указывая пальцем на губы:
-Пи-ить!
-Что, трубы горят? – засмеялась жена. — А кто тебя пить-то заставлял? А? Совсем совесть потерял! Пробку понюхаешь и остановиться не можешь, пока в бутылке "горючка" не кончится.
        "Издевается, стерва! Знает, что я сейчас ответить не могу",- подумал Кравцов.
        -И когда ты только напьесся! Вон голова вся седая, внуки подрастают, а тебе все неймется, — продолжала воспитывать Ирина Николаевна.
        Собравшись с силами, Кравцов просипел:
        -У-умру ведь, дай попить!
        -Он меня еще пугает! — Да помирай себе сколько влезет!!! Только поживей, страсть как надоело с тобой мучиться.
        "Зря ты так, голубушка, кто ж еще тебя любить будет?" — подумал Кравцов, дотянулся до ее руки и попытался погладить.
        -Да лежи уж, горе мое луковое, принесу водички. Или, может быть, рассольчику плеснуть?
        Кравцов согласно кивнул головой, потом лег на спину и замер в ожидании живительной влаги. 
Ирина Николаевна вернулась быстро, принеся рассол в банке и большую кружку воды. Стоя рядом с кроватью, она наблюдала, как муж трясущимися руками схватил кружку и начал жадно пить. Прохладная вода потекла в его жаждущее нутро, и он всё пил, пил и не мог насытиться. Вода и рассол быстро закончились, пришлось принести еще. 
Но после второй партии " лекарственных средств" самочувствие его заметно улучшилось, и Кравцов, закрыв глаза, блаженно растянулся на кровати.

Прошло еще часа полтора, пока он почувствовал себя настолько хорошо, чтобы подняться с постели и отправиться в ванну. Взглянув на себя в зеркало, Кравцов ужаснулся. На него взирала заросшая четырёхдневной щетиной морда. Опухшие глаза и взъерошенные пряди редких волос напомнили ему о том, что пора бы привести себя в порядок. «Так и спиться не долго, пора бросать», — подумал он, но в душе был почти уверен, что это вряд ли получится. Вот если бы друганы пить бросили, тогда дело другое. А сам он "ни в жисть".
        Друзей у Кравцова было трое, настоящих, проверенных годами и временем, с которыми не страшно ни в огонь, ни в воду. Серега Самохвалов, бывший десантник, высокий, широкоплечий красавец, любил повторять: "Да я тебе, Петрович, последнюю рубашку отдам, не пожалею".  И это было правдой. Когда Кравцовых обворовали несколько лет назад, Серега, узнав о постигшей беде, пришел первым из друзей и молча вытащил из кармана несколько тысячных бумажек. "Копили с женой на стиральную машинку, да Бог с ней, вам-то они теперь нужнее".
        Колян Трофимов, балагур и весельчак, душа любой компании, работал с Кравцовым в одном цеху. Тянуло молодого мужика к старшему товарищу, и общие темы для разговоров всегда находились, и общие интересы тоже: оба природу любили, рыбалку, и технику. Хотя в цеху эту дружбу не одобряли, мол, "связался черт с младенцем", но друзья считали, что это просто от зависти. У нас ведь как? Когда у кого-то все хорошо, другим от этого плохо.
        Володька Розовский — человек творческий, настройщик роялей, единственный из четверки получил высшее образование. Имея абсолютный слух и артистичную внешность, он мог бы и сам блистать на сцене, если бы не был так скромен и трусоват. Все местные знаменитости без зазрения совести пользовались его услугами, а он брал за добросовестно выполненную работу мизерную плату. Стеснялся просить больше… Как же, они выбились в люди, а он навсегда останется настройщиком, несостоявшейся личностью. "Кому-то цветы и слава, а я всю жизнь страдаю от несправедливости. Но я счастлив, потому что имею прямое отношение к их известности", — говорил Володька. 
       
        После ванны Кравцов отправился на кухню к жене. Его давно уже манил запах вкусного борща и пирогов с капустой. Поэтому, усевшись за стол, Петрович принялся с аппетитом жевать. Жена молча смотрела, как он ест, потом вдруг, язвительно скривив губы, с улыбкой спросила:
-Ну, и что мы праздновали на этот раз?
Кравцов чуть не подавился от неожиданности. Вот ведь противная баба! Ведь умеет же испортить аппетит человеку. Это ж надо талант иметь всегда под руку каркать. А сам задумался — действительно, что они вчера отмечали, раз он так напился? Для этого же должен быть какой-то особенный повод. Вот, например, неделю назад был день пионерии, потом день рождения бухгалтерши Ритки, потом у Серёги померла собака, три дня назад отмечали рождение маленького сына Коляна, потом сестра Вована отмечала новоселье, позавчера была получка, а что было вчера, он не мог вспомнить, как не старался. Хоть убей!
В этот момент, на счастье или на беду, сосед-переросток за стеной включил музыку, и Кравцов вдруг хлопнул себя по лбу. Как же он мог забыть?! Они же вчера пели. Колян приносил магнитофон, звучала хорошая музыка, но одна песня особенно им запомнилась, запала, как говорится, в душу. Песня была какая-то лирическая, необыкновенно хорошая и понравилась всем сразу. Ее он хотел  спеть жене, когда вернется домой, и чтобы не забыть, всю дорогу мурлыкал себе под нос красивый мотивчик. Только дойдя до двери квартиры, неожиданно упал и уснул, и вот теперь не мог вспомнить ни слова.
Кравцов с досадой тяжело вздохнул. Ирина Николаевна, заметив, что супруг о чем-то думает, спросила:
-Что ты всё вздыхаешь, как будто деньги потерял?
-Да вот песню не могу вспомнить, — огорчённо сказал он.
-Какую ещё песню? — удивилась жена.
-Да не помню я! Как мы её пели – помню, Колян ставил несколько раз. Она была такой… классной, понимаешь, что сразу нам понравилась, и я ещё хотел тебе её подарить. И забыл…
-Вот ты, боже мой, напасть! Ты бы мне лучше фен подарил или сковородку новую. От этого бы хоть толк был. А от песни твоей что? — ничего хорошего, — рассердилась жена.
-Эх, ты, глупая баба! – махнул рукой Кравцов. – Ничего ты не понимаешь! Фен, сковородка… Желания у тебя все какие-то приземлённые! На что тебе этот фен сдался, баловство одно. Сегодня он есть, а завтра поломался. А песня… Она же в сердце остаётся навсегда. Понимаешь, коровья башка? Её хочется петь ещё и еще. И тебе хорошо и другим людям приятно. Душа радуется!

Кравцов надулся на жену и отправился назад в спальню, намереваясь провести вечер за телевизором, но тут зазвонил телефон, и он поднял трубку. Услышав весёлый голос Коляна, Кравцов сразу понял, что скучать в одиночестве вряд ли придётся: друганы снова звали на прогулку. Обрадованный Кравцов начал поспешно одеваться. 
В дверях показалась жена:
-Ты что, опять уходишь?
Кравцов молча кивнул.
-А-а, мужики звонили? И что вы собираетесь сегодня отмечать? День независимости Австралии или праздник будущего урожая? Давно не пили, да?! Какой же ты бесхарактерный, стаканом помахали и ты помчался на задних лапках. Вот возьму и не пущу тебе пьяного домой.
Кравцов не ответил, чтобы не портить себе настроение, а, так же молча, пожав плечами, прошествовал в прихожую.
        -Будешь спать на коврике перед дверью, ты меня понял?  Лопнуло мое терпение! — полетело вслед.
        Но он знал, это она не со зла. Просто баба она, а бабе вроде как положено ругаться. Они жили вместе уже много лет, и он был уверен, что жена его по-своему любит, поэтому и прощала всегда.

        Мужики всей компанией ждали у подъезда. Поздоровались, и вчетвером направились на своё излюбленное место в берёзовую рощицу на пригорке, у реки, где каждый муравей, каждая птаха жили своей, особенной жизнью. Полянка приглянулась им давно потому, что людей поблизости не было, и им никто не мешал культурно отдыхать. Друзья удобно устроились на зелёной травке и разложили на бумажной салфетке нехитрую закуску, которую удалось стырить из дома: четыре солёных огурца, хлеб и несколько карамелек, а Вован, под разноголосый гул одобрения, достал из пакета бутылки с пивом и вином.
        Тем и хороша русская природа, что только здесь мужик может полностью расслабиться, отдохнуть от мирских дел и суеты, забыть на время о работе и надоевших женах, о галдящих детях и завистливых соседях. И говорить тут можно о чем угодно, не боясь, что это кому-то не понравится. И все тут равны: не слишком умные, но и не дураки, главное, что понимают друг друга.

Незаметно наступил тёплый весенний вечер. От реки потянуло прохладой. Большое красное солнце медленно опускалось за горизонт. Где-то там, вдалеке, жил город, гудели машины, звенели трамваи, суетились люди, но сюда, в царство природы, не долетали посторонние звуки. 
Уже изрядно захмелевшие, мужики залюбовались заходом солнца.
Колян вдруг, улыбаясь, сказал:
-Эх, хорошо сидим! Вечер-то какой замечательный! Я бы даже сказал, упоительный!
-Ага, они у нас все упоительные! – хохотнул Вован и хлопнул себя ладонью по шее.
Все засмеялись, а Кравцов вдруг вспомнил слова позабытой песни. Знакомый мотивчик завертелся в голове, и он предложил:
-Мужики, может, споём нашу вчерашнюю? 
Колян покашлял немного, прочистив горло, и затянул, немного фальшивя: «Как упоительны в России вечера-а…» Мужики дружно подхватили, и полилась хорошая душевная песня. Они и знали-то всего несколько слов из припева, заменяя остальное обычным «ла-ла-ла», но это было так здорово, что не так уж и важно. К чему тут слова, когда душа поет? Поэтому каждый старался, как мог, громко, с чувством. И песня сначала робко, а потом все смелей и смелей понеслась ввысь, разлилась по полянам, скользнула вдоль березок прямиком к реке. Неугомонные лягушки, начавшие было ежевечернюю спевку, удивленно примолкли: такого исполнения им еще слышать не приходилось. 
        Постепенно стемнело, на небе заискрились звезды, над рекой заклубился туман… Нестройные мужские голоса долго еще будоражили окрестности, и бедным лягушкам ничего не оставалось делать, как молча слушать и ждать, когда закончится этот необычный концерт.

Поздним вечером, когда в окнах один за другим гасли огни, Кравцов возвращался домой пьяный, но очень довольный. Дойдя до дверей своей квартиры, он долго нажимал на звонок, пока не услышал знакомые шаги. Дверь открылась, и он ввалился в прихожую прямо в объятия сонной Ирины Николаевны. Радостно улыбаясь, супруг прошептал ей в ухо:
-Любимая, я вспомнил ту самую песню и сейчас я тебе ее дарю.
Жена пробовала сопротивляться, но, не обращая внимания на ее протестующие жесты, Кравцов набрал полные легкие воздуха и запел во все горло:
-«Как упоительны в России вечера-а…»
Только жена почему-то заплакала. 
        Вот и пойми их, женщин!

 

© Copyright: Галина Харламова, 2015

Регистрационный номер №0282023

от 9 апреля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0282023 выдан для произведения:
Ласковое солнышко заглядывало сквозь занавеску в чистенькую светлую спальню. В комнате было по-летнему душно и только солнечный лучик тихонько играл с рыбками в аквариуме. Вот он запутался в большой хрустальной люстре на потолке, потом скользнул по стене и медленно переполз на широкую двуспальную кровать. Там, лежа на животе, спал мужчина. Лучик удивленно замер. Кто же спит в такой погожий, солнечный денек? Все давно уже на ногах — лето ведь на дворе! 

Кравцов медленно приходил в себя. Он давно уже не спал, просто не мог открыть глаза, лежал и слушал тишину, окружавшую его. Солнце, заглядывавшее в окно, припекало голову, но сил отодвинуться в сторону не было. Появилась первая мысль: «Где это я?» Она противным червяком вертелась в больной голове и ни на минуту не отпускала. 
Кровать мягкая и удобная, постельное белье пахнет фиалками и рядом громко тикает будильник — кажется, дома. От ощущения покоя и домашнего уюта стало немного легче. Где-то еще должна быть жена умница, красавица, щебетунья. Кравцов, собравшись с силами, повернулся на бок. Тут же в голове зашумело, закрутилось, и он снова провалился в спасительное забытье, и только придя в себя, решил позвать жену. Его давно уже мучила нестерпимая жажда. Кравцов сделал глубокий вдох и постарался крикнуть громко, чтобы жена услышала, но его многострадальное пересушенное горло издало какой-то сиплый, нечеловеческий стон. Потрескавшиеся губы и распухший язык не слушались и, чтобы дать о себе знать, страдалец «прицелился» кое-как и ногой столкнул будильник на пол. И это все, на что он был способен в эту минуту.
Послышались шаги, это Ирина Николаевна, услышав шум, производимый кормильцем, поспешила в спальню.
-Фу! – помахала она рукой перед носом, открывая окно, — да у тебя тут хоть закусывай. Перегарищем прёт! Ты зачем будильник свалил?
Кравцов просипел, указывая пальцем на губы:
-Пи-ить!
-Что, трубы горят? – засмеялась жена. — А кто тебя пить-то заставлял? А? Совсем совесть потерял! Пробку понюхаешь и остановиться не можешь, пока в бутылке "горючка" не кончится.
        "Издевается, стерва! Знает, что я сейчас ответить не могу",- подумал Кравцов.
        -И когда ты только напьесся! Вон голова вся седая, внуки подрастают, а тебе все неймется, — продолжала воспитывать Ирина Николаевна.
        Собравшись с силами, Кравцов просипел:
        -У-умру ведь, дай попить!
        -Он меня еще пугает! — Да помирай себе сколько влезет!!! Только поживей, страсть как надоело с тобой мучиться.
        "Зря ты так, голубушка, кто ж еще тебя любить будет?" — подумал Кравцов, дотянулся до ее руки и попытался погладить.
        -Да лежи уж, горе мое луковое, принесу водички. Или, может быть, рассольчику плеснуть?
        Кравцов согласно кивнул головой, потом лег на спину и замер в ожидании живительной влаги. 
Ирина Николаевна вернулась быстро, принеся рассол в банке и большую кружку воды. Стоя рядом с кроватью, она наблюдала, как муж трясущимися руками схватил кружку и начал жадно пить. Прохладная вода потекла в его жаждущее нутро, и он всё пил, пил и не мог насытиться. Вода и рассол быстро закончились, пришлось принести еще. 
Но после второй партии " лекарственных средств" самочувствие его заметно улучшилось, и Кравцов, закрыв глаза, блаженно растянулся на кровати.

Прошло еще часа полтора, пока он почувствовал себя настолько хорошо, чтобы подняться с постели и отправиться в ванну. Взглянув на себя в зеркало, Кравцов ужаснулся. На него взирала заросшая четырёхдневной щетиной морда. Опухшие глаза и взъерошенные пряди редких волос напомнили ему о том, что пора бы привести себя в порядок. «Так и спиться не долго, пора бросать», — подумал он, но в душе был почти уверен, что это вряд ли получится. Вот если бы друганы пить бросили, тогда дело другое. А сам он "ни в жисть".
        Друзей у Кравцова было трое, настоящих, проверенных годами и временем, с которыми не страшно ни в огонь, ни в воду. Серега Самохвалов, бывший десантник, высокий, широкоплечий красавец, любил повторять: "Да я тебе, Петрович, последнюю рубашку отдам, не пожалею".  И это было правдой. Когда Кравцовых обворовали несколько лет назад, Серега, узнав о постигшей беде, пришел первым из друзей и молча вытащил из кармана несколько тысячных бумажек. "Копили с женой на стиральную машинку, да Бог с ней, вам-то они теперь нужнее".
        Колян Трофимов, балагур и весельчак, душа любой компании, работал с Кравцовым в одном цеху. Тянуло молодого мужика к старшему товарищу, и общие темы для разговоров всегда находились, и общие интересы тоже: оба природу любили, рыбалку, и технику. Хотя в цеху эту дружбу не одобряли, мол, "связался черт с младенцем", но друзья считали, что это просто от зависти. У нас ведь как? Когда у кого-то все хорошо, другим от этого плохо.
        Володька Розовский — человек творческий, настройщик роялей, единственный из четверки получил высшее образование. Имея абсолютный слух и артистичную внешность, он мог бы и сам блистать на сцене, если бы не был так скромен и трусоват. Все местные знаменитости без зазрения совести пользовались его услугами, а он брал за добросовестно выполненную работу мизерную плату. Стеснялся просить больше… Как же, они выбились в люди, а он навсегда останется настройщиком, несостоявшейся личностью. "Кому-то цветы и слава, а я всю жизнь страдаю от несправедливости. Но я счастлив, потому что имею прямое отношение к их известности", — говорил Володька. 
       
        После ванны Кравцов отправился на кухню к жене. Его давно уже манил запах вкусного борща и пирогов с капустой. Поэтому, усевшись за стол, Петрович принялся с аппетитом жевать. Жена молча смотрела, как он ест, потом вдруг, язвительно скривив губы, с улыбкой спросила:
-Ну, и что мы праздновали на этот раз?
Кравцов чуть не подавился от неожиданности. Вот ведь противная баба! Ведь умеет же испортить аппетит человеку. Это ж надо талант иметь всегда под руку каркать. А сам задумался — действительно, что они вчера отмечали, раз он так напился? Для этого же должен быть какой-то особенный повод. Вот, например, неделю назад был день пионерии, потом день рождения бухгалтерши Ритки, потом у Серёги померла собака, три дня назад отмечали рождение маленького сына Коляна, потом сестра Вована отмечала новоселье, позавчера была получка, а что было вчера, он не мог вспомнить, как не старался. Хоть убей!
В этот момент, на счастье или на беду, сосед-переросток за стеной включил музыку, и Кравцов вдруг хлопнул себя по лбу. Как же он мог забыть?! Они же вчера пели. Колян приносил магнитофон, звучала хорошая музыка, но одна песня особенно им запомнилась, запала, как говорится, в душу. Песня была какая-то лирическая, необыкновенно хорошая и понравилась всем сразу. Ее он хотел  спеть жене, когда вернется домой, и чтобы не забыть, всю дорогу мурлыкал себе под нос красивый мотивчик. Только дойдя до двери квартиры, неожиданно упал и уснул, и вот теперь не мог вспомнить ни слова.
Кравцов с досадой тяжело вздохнул. Ирина Николаевна, заметив, что супруг о чем-то думает, спросила:
-Что ты всё вздыхаешь, как будто деньги потерял?
-Да вот песню не могу вспомнить, — огорчённо сказал он.
-Какую ещё песню? — удивилась жена.
-Да не помню я! Как мы её пели – помню, Колян ставил несколько раз. Она была такой… классной, понимаешь, что сразу нам понравилась, и я ещё хотел тебе её подарить. И забыл…
-Вот ты, боже мой, напасть! Ты бы мне лучше фен подарил или сковородку новую. От этого бы хоть толк был. А от песни твоей что? — ничего хорошего, — рассердилась жена.
-Эх, ты, глупая баба! – махнул рукой Кравцов. – Ничего ты не понимаешь! Фен, сковородка… Желания у тебя все какие-то приземлённые! На что тебе этот фен сдался, баловство одно. Сегодня он есть, а завтра поломался. А песня… Она же в сердце остаётся навсегда. Понимаешь, коровья башка? Её хочется петь ещё и еще. И тебе хорошо и другим людям приятно. Душа радуется!

Кравцов надулся на жену и отправился назад в спальню, намереваясь провести вечер за телевизором, но тут зазвонил телефон, и он поднял трубку. Услышав весёлый голос Коляна, Кравцов сразу понял, что скучать в одиночестве вряд ли придётся: друганы снова звали на прогулку. Обрадованный Кравцов начал поспешно одеваться. 
В дверях показалась жена:
-Ты что, опять уходишь?
Кравцов молча кивнул.
-А-а, мужики звонили? И что вы собираетесь сегодня отмечать? День независимости Австралии или праздник будущего урожая? Давно не пили, да?! Какой же ты бесхарактерный, стаканом помахали и ты помчался на задних лапках. Вот возьму и не пущу тебе пьяного домой.
Кравцов не ответил, чтобы не портить себе настроение, а, так же молча, пожав плечами, прошествовал в прихожую.
        -Будешь спать на коврике перед дверью, ты меня понял?  Лопнуло мое терпение! — полетело вслед.
        Но он знал, это она не со зла. Просто баба она, а бабе вроде как положено ругаться. Они жили вместе уже много лет, и он был уверен, что жена его по-своему любит, поэтому и прощала всегда.

        Мужики всей компанией ждали у подъезда. Поздоровались, и вчетвером направились на своё излюбленное место в берёзовую рощицу на пригорке, у реки, где каждый муравей, каждая птаха жили своей, особенной жизнью. Полянка приглянулась им давно потому, что людей поблизости не было, и им никто не мешал культурно отдыхать. Друзья удобно устроились на зелёной травке и разложили на бумажной салфетке нехитрую закуску, которую удалось стырить из дома: четыре солёных огурца, хлеб и несколько карамелек, а Вован, под разноголосый гул одобрения, достал из пакета бутылки с пивом и вином.
        Тем и хороша русская природа, что только здесь мужик может полностью расслабиться, отдохнуть от мирских дел и суеты, забыть на время о работе и надоевших женах, о галдящих детях и завистливых соседях. И говорить тут можно о чем угодно, не боясь, что это кому-то не понравится. И все тут равны: не слишком умные, но и не дураки, главное, что понимают друг друга.

Незаметно наступил тёплый весенний вечер. От реки потянуло прохладой. Большое красное солнце медленно опускалось за горизонт. Где-то там, вдалеке, жил город, гудели машины, звенели трамваи, суетились люди, но сюда, в царство природы, не долетали посторонние звуки. 
Уже изрядно захмелевшие, мужики залюбовались заходом солнца.
Колян вдруг, улыбаясь, сказал:
-Эх, хорошо сидим! Вечер-то какой замечательный! Я бы даже сказал, упоительный!
-Ага, они у нас все упоительные! – хохотнул Вован и хлопнул себя ладонью по шее.
Все засмеялись, а Кравцов вдруг вспомнил слова позабытой песни. Знакомый мотивчик завертелся в голове, и он предложил:
-Мужики, может, споём нашу вчерашнюю? 
Колян покашлял немного, прочистив горло, и затянул, немного фальшивя: «Как упоительны в России вечера-а…» Мужики дружно подхватили, и полилась хорошая душевная песня. Они и знали-то всего несколько слов из припева, заменяя остальное обычным «ла-ла-ла», но это было так здорово, что не так уж и важно. К чему тут слова, когда душа поет? Поэтому каждый старался, как мог, громко, с чувством. И песня сначала робко, а потом все смелей и смелей понеслась ввысь, разлилась по полянам, скользнула вдоль березок прямиком к реке. Неугомонные лягушки, начавшие было ежевечернюю спевку, удивленно примолкли: такого исполнения им еще слышать не приходилось. 
        Постепенно стемнело, на небе заискрились звезды, над рекой заклубился туман… Нестройные мужские голоса долго еще будоражили окрестности, и бедным лягушкам ничего не оставалось делать, как молча слушать и ждать, когда закончится этот необычный концерт.

Поздним вечером, когда в окнах один за другим гасли огни, Кравцов возвращался домой пьяный, но очень довольный. Дойдя до дверей своей квартиры, он долго нажимал на звонок, пока не услышал знакомые шаги. Дверь открылась, и он ввалился в прихожую прямо в объятия сонной Ирины Николаевны. Радостно улыбаясь, супруг прошептал ей в ухо:
-Любимая, я вспомнил ту самую песню и сейчас я тебе ее дарю.
Жена пробовала сопротивляться, но, не обращая внимания на ее протестующие жесты, Кравцов набрал полные легкие воздуха и запел во все горло:
-«Как упоительны в России вечера-а…»
Только жена почему-то заплакала. 
        Вот и пойми их, женщин!

 

 

Норд