ИСТОРИЯ СЕЛЬЦА КУТАЙКИНО

     Собрался Макар Кутайкин в Москву: бывшего сослуживца навестить…  То ли телевизора насмотрелся, то ли чёрт рогатый сповадил, а только никакие отговоры родни не помогли: поеду – и всё!  

       Жена Ларка повздыхала, поохала, но мужа собрала и даже гостинчиками нагрузила: капусткой квашеной, помидорчиками маринованными, огурчиками  солеными, грибочками сушеными… полпуда, как пить дать.

       Брательник Митяй свою кузнецкую поковку в баул поклал: кочерги для камина («у них там, в Москве, одни камины… печки-то ложить не умеют,  москачи эти драные!»), щипчика разные, решеточки и прочую железную канитель.

       Дочка Люська тоже лепту внесла: сунула бате древнюю мобилу в полкило весом и написала инструкцию по пользованию, в какую кнопку тыркать, коль приспичит. 

       Словом, нагрузили отменно. Дня три отмечали сам факт отъезда – и  повеселились, и поплакали, и поплясали под гармонь. И подрались, конечно -  куда ж без этого? Всё как положено, по-человечьи. На вокзал отправились эскортом: четыре «жигуля», один «Запорожец», два трактора «Беларусь» с плугами и плешивый пёс  Таганай. И стали ждать весточки о благополучном прибытии Макара в Москву эту тучеву.

      Целую неделю ждали, как коту под хвост. Наконец, пришел сигнал: прибыл, живу на Гроботкинской набережной, попал под  правительственный автомобиль.   Кормят хорошо, два раза в день ставят клизму. Оттого и здоровье приподнятое. Чего и вам всем желаю.

     Телефонограмма почему-то поступила тёще Макара, Варваре Тихоновне, Кутайкиной тож. Да у них полдеревни было – Кутайкиных. И сама деревня, куда ни плюнь, везде кутайкина. А тёща Макара была заслуженным ветераном, и телефон у ней был тоже заслуженный, за полцены. 

       Варвара Тихонова звонок зафиксировала. Бумаги под рукой не оказалось, так она прямо по обоям в сенцах застенографировала входящую информацию. Потом клялась и божилась, что записала всё до последней буковки, и обману тут быть не может. Но кое-какие сомнения всё же были.

     От таких новостей тревожно стало на деревне. Во-первых, что за набережная такая – Гроботкинская? Рядом с кладбищем, что ль?  Хорошо, если так. А вот с правительственным автомобилем не дай Бог что случилось. Им, Кутайкиным, по гроб жизни потом всем колхозом на ремонт не заработать. Придётся последних коров резать или  сельский клуб по кирпичам дачникам продавать. Уж такие времена пошли -  тебе-мнешные.

         В доме Макара собрался большой кутайкин сход. Председательствовал Семен Игнатьич  Кутайкин – стооднолетний дед, которого привезли на тачке и положили на почётное место, во главу стола. Потом братовья Макара – Митяй и Витяй, кумовья Прохор, Степан и Авдей.  Потом сельский староста Евдоха – тоже Кутайкин, хоть и под другой фамилией. Баб с десяток – они не в счет. И плешивый пес Таганай.

     - Ну, что будем делать, мужики? – возглавил сход кум Прохор, запуская в бороду заскорузлую пятерню. – Выручать надо Макара. Похоже, попал он как кур в ощип…

     - А чё тут думать-то? – проскрипел патриарх рода Кутайкиных дед Семён, предварительно пустив под себя духмяную петарду. – Слать гонцов – и всё! Думальщики тоже!

       Началось бурное обсуждение: кого слать? Каким путем – поездом или перекладными? А деньги на дорогу? Ситуация, однако! В сам деле – дума.

      После бурных дебатов решили справить в столицу эту кручеву старшего сына Макара – Сёмку. Чай, в Бурятии служил, мир повидал. А когда с армии возвращался, целых два часа в этой столице кантовался на вокзале – в позументцах такой, на груди значок блестящий и фуражка с кокардой…

     Опустошив литр самогонки тещи Варвары Тихоновны, решили слать Сёмку поездом, а билет оформит Машка Кутайкина по геройским документам патриарха Семёна. Машка всё равно в кассах железнодорожных работает, обстряпает, как надо. Не зря раньше стряпухой в колхозе промышляла, дело знает.

     Еще через пару литров самогонки пустили по кругу шапку. Набрали тысяч десять, в основном мелочью. Тамарка Кутайкина, что в сельпо спиртом бодяжным  приторговывала, потом поменяет на бумажки и зашьет Семке в самое заветное  мужиково место – в трусы. А харч позже соберут, чтобы не прокис и не заветрился.

       На этом официальная часть закончилась, плавно перейдя в проводы. Бабы выли в голос,  заранее оплакивая  Сёмку, который на этом собрании даже не присутствовал. Плешивый пёс Таганай изредка подвывал под столом а-капелло. Да ещё припёрло Прохора Ильича, тож Кутайкина. Пришел он не один, а  со своей скрипкой, на которой резал на закусь хлеб и колбасу. Он где вой услышит – сразу  бежит узнать, кто из сельчан концы отдаёт. У  него, вишь,   уже и могилка просторная на овражке вырыта, со скидкой. Помирай и ложись на здоровье.

        Сёмка кочевряжиться не стал и сразу согласился отправиться в халява-тур. А чего упираться-то? Работы в деревне всё равно нет, а погулять да мир повидать всякому хочется. Только вот трусы из добротной домотканины подозрительно хрустели при ходьбе: это Тамарка, чума сельповская, зашила в них одни червонцы, чтобы на подольше хватило. Да и ехать не час, не два, а почти сутки. Не успеет пропить.

        Провожали, как обычно, эскортом: три «жигуля», «Запорожец», два трактора «Беларусь» с окучниками  и плешивый пёс Таганай. И стали ждать других вестей.

        Через пару недель Люське Кутайкиной пришла от брательника эсэмэска. «Доехал хорошо. лежу в каком-то барделе. два раза в день ставят капельницу. батя работает гастарбайтером на обратный билет. подробности письмом».

        И снова тишина… Через месяц, когда ожидание стало тревожным, решили снова собрать сход. Но сколь ни звали, а большого схода не получилось, так как за это время из села бесследно исчезли ещё несколько жителей: известный на всю округу ложкарь Мишка Кутайкин, плотник дядя Вася и тракторист кум Степан  вместе с трактором и общейной бороной. Так что сход получился средний: мужиков десятка полтора, столько же баб, которых здесь никто не считал, и плешивый пёс Таганай.

        Председатель Семён Игнатьич, предварив свою речь очередной звучной петардой, поставил вопрос ребром:

      - Мы кого слали, мужики? Сёмку, у которого ветер в штанах! А надо было слать мужика сурьёзного, ударника труда, а не молокососа!

      - А ты кого предлагаешь, дед? – спросил патриарха Витяй, сполоснув горло стаканом самогонки.  – Может, тебя отправим? Ты-то, поди, на девок теперь не шибко падкий…

     - А хотя бы старосту нашего, Евдоху, - парировал патриарх, тоже слегка сполоснув горло и закуривая папиросину. – Он хоть и не Кутайкин, но тоже мужик справный. И на гармони знатно играет…

        Только вспомнили про гармонь, а Евдоха уже тут как тут - с гармонью, как положено. Старосту поставили перед фактом его отъезда в Москву эту бучеву, пустили шапку по кругу, потом ссыпали мелочь Тамарке Кутайкиной в подол и отправили в обменник – местный сельпо - за бумажными червонцами. Евдоха, хоть и не Кутайкин, супротив общества не пошёл и, причастившись и закусив чем попало, привычно растянул меха своей тальянки, чтобы отпраздновать столь знаменательное событие. Бабы по нему выть не стали – не тот случай, однако это не помешало появлению Прохора Ильича Кутайкина с его скрипкой и новостью, что у него на овражке вырыта очередная могилка, а предыдущая позорно пустует, ожидая хозяина.

        Провожали Евдоху со всеми положенными кутайкиными почестями: два «жигуля», «Запорожец», последний деревенский трактор «Беларусь» с бороной и плешивый пёс Таганай. Только на железнодорожном перроне вспомнили, что в этот раз забыли подраться, но поезд уже ушёл.

        Евдоха и впрямь оказался мужиком порядочным: уже на другой день, ввечеру, пришла телеграмма-молния. «ваши при деле. устроился на рублевке. деньги прут косяком. срочно нужны скрипка, сарафан и девки. бывший староста евдоким.»

     - Предатель! – констатировал патриарх Семён Игнатьич, когда напомаженная до синевы почтарша Верка Кутайкина прочитала ему телеграмму. – Пособник оккупантов! Агент мирового империализьма! Мы теперь для него «ваши», тьфу! – и следом выдал под себя такую канонаду,  что кисейную  Верку в одну секунду выдуло в дверь.

        Пособника мирового империализма клеймили всем селом. В доказательство показывали полученную телеграмму. А зря. Первым клюнул на наживку Евдохи и перекинулся в стан врагов Прохор Ильич со скрипкой. Следом за ним исчезли из поля деревенского зрения дочь Макара Кутайкина Люська, разменьщица Тамарка и беззубая старуха Агриппина Петровна, певшая ещё до войны в церковном хоре. Непонятная «рублёвка» в расшифровке не нуждалась.

        И со старостой вышла закавыка: претендентов было полсела, но ни один из кандидатов не умел играть на гармошке. А на кой хрен такой староста? Пришлось слать гонцов в соседнюю деревню, где еще сохранилось несколько кутайкиных семей, правда, под другими фамилиями. Жертвой плебисцита стал некто Матвей Егорыч Перезяка – запойный бабник и неисправимый пьяница, пообещавший  в своей предвыборной программе окончательно окультурить Кутайкино гармошкой и резко улучшить демографию стремительно пустеющего села. Двумя этими искусствами он владел в совершенстве.

        После исчезновения Люськи Кутайкиной роль связного между Москвой и Кутайкино взяла на себя Варвара Тихоновна. Все телеграммы и звонки из первопрестольной она записывала в толстый гроссбух, но информацией ни с кем не делилась. При этом резко увеличила производство самогона, хотя потенциальных покупателей в деревне стало меньше. Такой дисбаланс спроса и предложения первым заметил Авдей Кутайкин и тут же доложил патриарху рода. Приговор был однозначным: в Москву намылилась, карга старая, самогонкой  торговать! А это было бы приговором всей деревне: на магазинную водку денег не напасёшься, а выпить хочется всегда.

       За всеми этими страстями захирело сельцо. Всё реже брехали собаки по дворам, всё хуже доились коровы, и всё чаще хлопали двери домов, особенно по ночам, отправляя исконных кутайкиных обитателей в неведомую жизнь.  Как и ожидалось, исчезла и Варвара Тихоновна – исчезла тихо, по уже сложившейся традиции. Вместе с ней пропали десять молочных фляг со скотного двора, дойная коза соседки Глашки Кутайкиной и висячий замок с сельповского магазина. Тут же приехавшая ревизия обнаружила в магазине крупную недостачу мелких купюр и продавщицы Тамарки.

        Пришлось снова скликать кутайкин сход. На этот раз не получилось ни большого, ни среднего, а так… одна насмешка. Патриарх Семён Игнатьич, брат Макара Витяй, кумовья Прохор и Авдей, баб с полдюжины – они не в счёт – и плешивый пёс Таганай.

     - Ну, что будем делать, мужики? – задал сакраментальный вопрос дед Семён, даже позабыв предварить свою речь привычными шумовыми эффектами. – Дело швах, вымирает наша деревня…

      - Рано хоронишь нас, дед Семён! – встрял кум Прохор. – Я сам поеду, верну всех Кутайкиных, вот увидишь! – но порыв его, не подкрепленный ни гармошкой, ни самогонкой Варвары Тихоновны, тут же угас. Стыдно сказать, даже драки опять не получилось – не то настроение.

        Провожали Прохора совсем жиденьким эскортом: один жигуль, один «Запорожец» и, конечно, плешивый пёс Таганай.

      - Чёрт с ними, с изменниками, - напутствовал Прохора дед Сёмен. – Ты, главное, сам вернись… слышь, Прохор?.. Без тебя кобзда придёт нашей деревне, – и украдкой смахнул со щеки предательскую слезу.

        Прохор слово своё сдержал: на Покрова вернулся в родную деревню, да не один, а с невольным зачинщиком всей этой смуты Макаром Кутайкиным. Собрали какой-никакой сход на сухую: ни выпивки, ни веселья. Макар – осунувшийся и исхудавшавший – с порога бухнулся на колени:

     - Простите меня, земляки! Прости жена, простите дети, простите все! Бесы меня попутали, околдовали, не смог сладить… Я всё исправлю, всё изменю, дайте только срок… Вот съезжу ещё разок в Москву, доделаю кой-какие делишки и тут же вернусь. Честное слово!..

~ * ~ * ~ * ~

        Но не вернулся в деревню Макар, как обещал… Приехал только на Рождество,  когда патриарх рода Семён Кутайкин отдал Богу душу. Похоронили старейшину с почестями, как подобает, в той самой могилке, которую вырыл на овражке Прохор Ильич. На проводы  он приехал со своей скрипкой и даже сыграл на ней так, что рыдала вся деревня.

         Без всякого зова и принуждения на овражке самостийно образовался настоящий, большой кутайкин сход: Сёмка Кутайкин, заделавшийся каким-то «секьюрити» в ночном кабаке, Тамарка-продавщица, обозвавшая себя обидным словом  «мерчандайзер», валютная проститутка с Тверской Машка Кутайкина, бывший плотник, а ныне частный сыскной агент дядя Вася, дочь Макара «референт» Люська, «дискаунтер» Варвара Тихоновна, артист «кантри» Евдоха и даже беззубая «фольк»-певица Агриппина Петровна. Ну и, конечно, плешивый пёс Таганай.

         Словом, достойно проводили Семёна Игнатьича. На поминках даже снова сдружились, поплакали и подрались – а куда без этого? На следующий день разъехались, но из провожавших на этот раз был только плешивый пёс Таганай.

        А потом прошёл слух, будто в Москве этой тучевой одну из улиц собираются переименовать в «Кутайкинскую»… Только самому почившему в бозе сельцу от этого не было никакого прока.