Хоббит

Утро началось стандартно. После порции завтрака и туго затянувшихся резиночках на концах косичек, на пороге комнаты появилась мама. На её лице появилось то самое выражение, обозначавшее горечь, недоумение и печаль одновременно:
- Ну, кто же надевает бриджи от спортивной формы вместе с рубашкой?!
Голова Дарри сама собой как-то опустилась вниз, а руки упрямо и даже судорожно вцепились в тонкие петли, предназначенные для ремня. Ремня, разумеется, не было. Понимания – тоже.
- Рубашка – классический стиль, бриджи – спортивный. Так никто не ходит, это некрасиво! Ты же девочка, в конце концов! – мамины руки отрываются от боков и возмущенно плещутся в воздухе. Нет, она не сердится. Она огорчена. Ей обидно, что Дарри не понимает таких простых вещей, и что хочет пойти в школу как чучело. Маме же не объяснишь, что понятия «Дарри»и «девочка» также далеки друг от друга, как, например, планета Земля и звезды. Маме такое не скажешь – нельзя. Она повернется и уйдет в другую комнату, а там, того и гляди, заплачет. Дарри хочется убежать на край света, когда мама плачет, но что делать, если идти в школу иначе, чем в бриджах и рубашке, просто невозможно? Если надеть другую одежду, то и сам станешь другим, не тем, что внутри. От этого неприятнее всего – ощущать себя Дарри, а внешне выглядеть как какая-нибудь девочка из параллельного класса. Тогда нужно ходить, зажмурившись, а лучше не ходить: неудобная, узкая девчачья одежда тугими путами стягивает тело, сдавливает, душит…
Дарри смотрит на маму исподлобья, смотрит выжидательно и жалобно. Мама наконец-то машет рукой:
- С тобой бесполезно спорить. С тобой всё бесполезно. Иди уж.
Дарри подхватывает рюкзак и стремглав, крепко хлопнув дверью, вылетает из квартиры. На душе тяжело и обидно: это с ними бесполезно, с ними со всеми. Всё бесполезно. Говорить, спорить, что-то объяснять. Зачем? Они не поймут. Посмотрят недоуменно, как будто Дарри говорит на чужом языке, а потом пожмут плечами и скажут свое заветное, наотмашь бьющее по лицу, крепко – под дых:
- Ты же девочка.
Раньше Дарри хотелось кричать, рваться, драться, когда он слышал эти слова. Сейчас ничего такого нет. Очень хочется плакать, хочется уткнуться куда-нибудь, забиться, уйти на край света. Но самое противное состоит в том, что Дарри ничего не может поделать. Ни с собой, ни с этими словами. Против фактов не попрешь: по факту, по свидетельству о рождении он – действительно девочка. Он знал, что он неправильный. Не такой, как надо, но сделать с собой ничего не мог. А что сделаешь?
Но долго грустить и уходить в печальные мысли не получается: бриджи – вот они. Рубашка – здесь. Так, выпустить её наружу, будет достоверней. Эх, ремень бы еще! А на ремень – кинжал. Или длинный нож, вот. У хоббитов были длинные ножи – куда им мечи, если мечи больше их самих? А ножи – в самый раз. Дарри тоже совсем небольшой, ему не управиться с мечом. Жаль, нет ножа…но разве пойдешь с ножом в школу? А больше Дарри никуда не ходит…нет, конечно, у него есть меч – обмотанная блестящей фольгой и сверху скотчем (чтобы держалась фольга) старая, граненая указка. Старый добрый меч, появившийся из отчаяния, из желания хоть немного приблизиться к блистающему, яркому миру Средиземья, который звал, звал его, звал со страниц книг, испечатанных настоящими, теплыми буквами, с экрана телевизора, по которому Дарри в сотый или десятитысячный раз крутил одну и ту же кассету…она была обычной, эта пленка. Совсем-совсем обычной, записанной на кассете BASF, и даже коробка от кассеты была обычной – серой, с разноцветным прямоугольничком. Была, была прежде, до той поры, пока на сэкономленные карманные деньги Дарри не купил набор наклеек в ближайшем ларьке. Теперь с кассеты ему улыбались те, кого он знал, те, кого он любил и те, с кем он не расставался: мудрый, лукавый Гэндальф, беспечный, искренний Мерри, стремительный, лёгкий Леголас и добрый, ранимый Фродо. Не было лишь Сэма, но – не было на наклейках. Говоря по правде, по сравнению с остальными, Сэм был несоизмеримо ближе к Дарри. Ближе, чем все прочие, даже – ближе, чем мама.
Но об этом после…
Хоббиты ходят в рубашках и бриджах. За спинами рюкзаки. Они небольшого роста, и Дарри вполне мог бы сойти за хоббита. Он упросил маму купить ему рубашку – белую, в синюю полосочку, со скругленными манжетами – она так походила на ту, что носили хоббиты! Пусть и не в точности, но все равно. А бриджи для физкультуры! Дарри едва не танцевал от счастья, когда их прохладные, шуршащие кромки легко касались его ног. Бриджи! У него бриджи! Совсем как у хоббита! Хоббиты, правда, ходят совсем босиком, а Дарри так не может, ну и что! У него кроссовки, точнее – кеды. Мягко-фиолетовые, с двумя белыми, клеенчатыми полосками по бокам, они не очень-то гармонируют с хоббитским видом, но носить в жару кроссовки мама не разрешает. А жаль…голубые, широкие кроссовки, похожие на двух маленьких симпатичных китят гораздо больше походят на крупные хоббитские ступни, чем эти кеды…Дарри понуро вздыхает и кладет палец в центр светящегося неоново-зеленоватым светом кружка – домофонной кнопки. Тяжелая дверь обмякает с ежедневным, противным писком, открывая путь на улицу.
Очередной день, очередная череда заданий, и каникулы еще совсем не скоро. Жара ударила в конце марта, делая город похожим на зелёное Средиземье – к  радости Дарри.
Если бы еще не нужно было ходить в школу…
Нет, уроки это хорошо, и иногда даже интересно. А если скучно, то можно тихонько сидеть за партой, и, опустив голову, думать сражениях на полях Пелеонора, мысленно вспарывать загустевший от крови и заклятий воздух и мчаться, мчаться на помощь Мерри и Эовейн: «подождите! Я с вами!».
Он уже бежал. Уже мчался. Он уже летел вперед, и отталкивал с пути Мерри. Он лежал в траве вместо хоббита, беспомощный и раненый, а друзья стояли возле.
Мягкие руки Эовейн тихо касались лба, в то время как рука наполнялась ледяной пульсацией боли, и хотелось кричать. Хотелось  биться, забыться, лишь бы избавиться от этой боли, но он терпел. Терпел, и из-под век выкатывались маленькие, стеклярусные слёзы, а Мерри тихо хлопал его по здоровому плечу:
- Ничего. Всё будет в порядке, мы отнесем тебя в обители целения, и ты поправишься.
И Дарри забывал о боли. Он улыбался. Он знал, что его не оставят, что рядом друзья, что он дома. Да, Средиземье было домом, единственным его домом, и он понял это в тот момент, когда впервые окунулся в живой, наполненный волшебством и теплом мир Властелина Колец.
Он уходил в него, убегал, жадно ища и находя в нём то, что действительно было нужно, досадливо отмахиваясь от условностей и людей, теребивших его, кричавших о том, что он неправильно себя ведет, неправильно одевается и вообще…
- Ты же девочка!
Эта фраза была кнутом. Дарри сжимался весь изнутри, сжимался в комок, прятал голову и скулил беззвучно: он не умел и не мог защищаться. Он знал, что он не такой, как нужно, и неправильный. Неправильность была во всем и для всех – даже для себя самого. Дари был слишком высокий для хоббита и слишком низкий для эльфа. У него не было кудрявых волос и решимости для того, чтобы постричься коротко.
Он мог сражаться с полчищами назгулов, но одноклассников и взрослых он боялся. Взгляд сам собой опускался в пол, дрожали губы, пальцы, голос пропадал и становился тихим. Дарри ненавидел себя в такие моменты и мечтал только об одном: исчезнуть. Навсегда исчезнуть с лица земли, раствориться, уйти в Средиземье и никогда, никогда больше не возвращаться!
Это нелепая ошибка, глупость, что он оказался здесь. Он не из этого мира, и никогда в нём не был. Он должен, должен быть там, веселиться с добрыми хоббитами, хранить природу с эльфами, без устали следовать за странником, и впитывать сказанное мудрым Гэндальфом…
Дарри вздохнул, покусывая карандаш. Он почти никогда не замечал ни дороги до школы, ни перемены обуви, ни раскладывания по парте учебников и тетрадей. Всё это были ежедневные, скучные вещи, не требовавшие его особенного участия.
Это же не сражения на Пелеонорских полях, не дорога в копи Мории, не прогулка по Темнолесью…
Учительница скучным, монотонным голосом рассказывала что-то алгебраическое, и Дарри рассеянно возил по тетради ручкой. Клеточки и цифры перемешивались в однородную массу от которой кружилась голова, но даже среди этого безобразия можно было найти толику приятного: собственное запястье. Дарри нравилось смотреть на то, как сильно и крепко лежит его рука в обрамлении полукруглого манжета рубашки. Настоящей рубашки, не какой-то там девчачьей блузочки! Настоящей, белой рубашки в синюю, тонкую полосочку. В ней сами собой распрямлялись плечи, руки становились крепче и мужественней, в них упруго звенела надежная, воинская сила, и Дарри был готов сокрушать орков и гоблинов. Да что там! Он один на один вышел бы биться с паучихой Шелоб.
….Если бы только не надо было слушать эти нудные объяснения про логарифмы…
Дарри откладывает ручку и кладет руки одна на другую на стол, прижимается к ним губами и неподвижно смотрит на желтую планку стула сидящей перед ним Оли Ишевич.
Почему всё так? Почему мир такой неправильный? Почему нельзя выбрать тот мир, в котором хочешь жить? Почему надо обязательно следовать тем правилам, которые придумали другие? Ходи туда, делай то, носи это и люби, что полагается! А больше – ничего не делай. Сами только и кричат, что о какой-то свободе, а сами…
Какая уж тут свобода…
Дарри чувствует, как щиплет в носу, а к глазам подкатывает невыносимая, остро-тонкая, невероятная боль. Так всегда бывает, когда приближаются слёзы. Они не спрашивают, когда приходить. Никто не спрашивает, хочет ли Дарри соблюдать все эти правила. Никто не хочет знать. Им важно, чтобы всё было сделано. Всем, всем.
Даже маме.
Дарри пробовал, он знает. Он, зажмурившись, надевал девчачьи, неудобные платья и юбки, покорно обтягивал ноги узкими джинсами и даже вставал на каблуки. Мама в восторге кружила его перед собой, а он, зажмурившийся, маленький, несчастный, ощущал себя хоббитом в плену у Сарумана.
Плеть? Клетка? Пытки?
Пфф, какая чушь. Нарядить Фродо в женское платье, накрасить его, выщипать всю шерсть с ног, то-то будет потеха!
Дарри не выдержал – слёзы сами потекли по его лицу, размазывая косметику и сползая в вырез платья. Огорченная мама, поджав губы, помогала ему раздеться.
Привычная прохлада футболки с металлической надписью на груди «The Lord of the Rings» успокаивающе коснулась его плеч, свободные брюки ласково обхватили ноги. Да-да, вот так. Всё правильно. Теперь – хорошо. И ему было хорошо, но что делать с пустым, горестным маминым взглядом?
Дарри знал, что он неправильный. Не такой, как надо. Все вокруг правильные, а он…и зачем он такой уродился?
Зачем он вообще родился?
Грустные мысли – как колючая проволока. Если уж взялся за один конец, то непременно поранишься и запутаешься. Не стоило и начинать.
Школьный звонок рассек уныло повисшее пространство, и Дарри, безразлично покидав в портфель своё имущество, медленно побрел в раздевалку – следующим уроком была физкультура, от которой он был освобожден до конца года. Месяц назад, когда еще не было такого оглушительного, знойного тепла, он тайком от мамы выбрался во двор и босиком ходил по деревянной горке, на которой сахарными холмиками блестели островки нерастаявшего снега. Дарри не мог перейти через Карадрас вместе с братством, но кто ему запрещал хоть на несколько минут, всего на полчаса, поверить в то, что он был вместе с ними?
Путешествие закончилось жестоким трахеитом. Мама снова качала головой, а Дарри лежал в постели, крест-накрест замотанный её старой шалью, под которой скрывались горчичники и представлял себя в Обителях целения. Пульт в его руках помогал ожить цветной и яркой сказке, и Дарри снова переносился в Средиземье.
- Ты опять смотришь «Властелин колец»? Может, лучше что-то другое? Ты ведь его наизусть знаешь!
Он досадливо морщился и вздыхал. Да, каждая реплика была отпечатана в его памяти, отпечатана навсегда, выплавлена, точно кольцо в Одинокой Горе, где потом и погибло, но как, как можно смотреть другое, когда есть этот мир? Тот мир, настоящий, правильный. В который можно вернуться, в который надо вернуться, вот только как? Там нет косых взглядов учителей и нестерпимых, едких насмешек одноклассников, о которых лучше не вспоминать…какое, ну кому какое дело до того, как выглядит и одевается Дарри? Почему им обязательно надо подбрасывать ему в портфель всякие гадости и подкладывать в тетради рекламы всяких клиник?
Дарри вздыхает и наклоняется ближе к экрану. Ему очень хочется нырнуть туда, нырнуть вглубь, и очутиться вместе с Арагорном, Леголасом и Гимли, бегущим по полям и горам, бегущим, чтобы спасти своих друзей от плена и неминуемой гибели…
- Не горбись! И отодвинься от экрана, ты испортишь себе зрение!
В прошлый раз мама очень ругалась, когда из папки для тетрадей выпал рекламный флаер клиники психиатрической помощи, а следом за ним – фото известного манекенщика непонятного пола, к которому было криво прилеплено лицо Дарри…
Всё вспоминать – не вспомнишь.
Да и к тому же, ни желания нет, ни сил.
Дарри осторожно сел в самом углу раздевалки, тихо трогая выступающее на груди под рубашкой кольцо. Такие кольца, дутые, блестящие липовым золотом были очень популярны, когда его, Дарри, бабушка, была совсем молодой и даже юной. У людей не было много денег, и, чтобы пожениться, они покупали такие вот простенькие кольца, которые стоили совсем дешево. Они ведь не могли позволить себе роскошную свадьбу – такую, как у Арагорна и Арвен…
Это и понятно – Арагорн, хоть и Странник, он король Гондора, а Арвен – эльфийская принцесса. В сознании звучат трубы Гондора и восхищенный голос Боромира: «И мы вернемся…и тогда все вокруг скажут: «Владыки Гондора вернулись». Он на самом деле хотел этого, Боромир. Он был совсем не злой, не жестокий, и почти не жадный до власти. Он разделил бы трон с Арагорном, он он обязательно бы его разделил. И они бы правили вместе…они могли бы!
Рядом переодевались одноклассницы, весело шурша пакетами и что-то оживленно обсуждая. Дарри почти с испугом смотрел на их взрослые фигуры, стянутые такими же, как у мамы, бюстгальтерами и тонкими трусиками. Он сам никогда не носил ничего подобного. И сейчас…сейчас чувствовал себя лишним. Неправильным. Чужим. Он не должен на них смотреть, ему нельзя, не нужно! Дарри поспешно отвел взгляд, ощущая, как вытаращиваются его собственные глаза – от неподдельного ужаса. Он не мог…
Он должен быть таким же. Должен также смеяться, также шуршать пакетом и также просить кого-то из девочек: «помоги, пожалуйста». Застегни, расстегни, подай, какой косметикой ты пользуешься? Если с него снять рубашку и бриджи – у него такое же, как у них тело, тело, на которое он предпочитает не смотреть, а если смотрит – то с испугом и недоумением. Кто-то приделал к его голове не то тело, лишнее, неправильное. Или -  не та голова?
Сердце часто-часто бухало от ужаса и почти не давало привычным, средиземным мыслям хода. Но захлопала, запрыгала дверь, девочки нестройной толпой ринулись прочь, оставляя внутри  только таких же, как и Дарри, счастливых освобожденцев от физкультуры. Ему повезло сегодня – их было четверо. Он, Дарри, да еще трое: высокая, строгая отличница с блестящими темными, как маслины, глазами Оля Ишкевич, быстроглазая рыжая хохотушка Нина Горкина и толстенькая мечтательница Алина Резкиенко. Все они относились к Дарри с дружелюбным безразличием: могли поговорить о чем-то нейтральном, обсудить с ним «Властелин колец», который, конечно же, читали и смотрели, но не особенно переживали, если возможности пообщаться не было.  Но в целом, Дарри это устраивало – они не относились к тем, кто его изводил, дергал за рубашку, говорил гадости или глумливо спрашивал, а какого же он на самом деле пола. Сейчас же девочкам было откровенно скучно. Алина наматывала на палец длинную темную прядку и разглядывала потолок, Оля перебирала тетрадки, а Нина, у которой никогда не хватало терпения долго сидеть на одном месте (даже во время уроков она тихонько подпрыгивала, сидя за партой), вытянулась вверх, как струна, и, не вставая со скамейки, уцепилась руками за металлический ряд вешалок, повисла на нём, раскачиваясь, словно обезьянка.
- Эх! Воооот быыы в кааааартыыы! – нарочно растягивая слова на слоги, проговорила она и обвела взглядом пространство, - ни у кого нет? – прибавила она уже своим обычным голосом.
Дарри глубоко вздохнул и, тронув еще раз для храбрости кольцо, скрытое от посторонних глаз, тихо сказал:
- У меня. У меня есть.
У него почти ничего не было…такого. Настоящего. Того, что связывало его с Средиземьем. Только вот кольцо. Конечно, это было совсем не кольцо Всевластия, и даже не одно из высших колец, но все же…все же это кольцо имело самое непосредственное отношение к миру Властелина Колец. Оно было оттуда, потому, что Дарри этого хотел. И это было доброе кольцо. Кольцо Веры. Оно помогало ему. А еще…еще у него была колода карт.
Дарри никогда не испытывал страсти к азартным играм, но, углядев в школьном киоске маленькую колоду, на коробочке которой была изображена уменьшенная копия афиши «Братства кольца» он точно во сне вытянул из кармана две мятых бумажки по десять рублей, и хриплым от волнения голосом произнес:
- Мне, пожалуйста, вот эти карты.
Сердце бухало в груди гулко и часто, когда он, прижимая к нему свое сокровище, свою колоду, несся стремглав и сломя голову под лестницу. Поджав к подбородку колени, он сидел на собственном портфеле и медленно перебирал их, с болезненной, дрожащей улыбкой вглядываясь в родные лица. Вот Сэм смотрит снизу вверх на тролля, вот Леголас с рассеченным лбом, вот Арвен предлагает помощь Арагорну и хоббитам…
Слёзы тонкими ручейками текли по его лицу, и Дарри не мог остановиться. Он любил их. Он любил этот мир, из которого он был родом, и теплые кусочки картона переносили его туда, такого, каким он был.
- У меня есть карты, - повторил Дарри и вытащил из нагрудного кармана заботливо оберегаемую колоду. Он не боялся за сохранность – ему нравилось делиться своим миром, и он надеялся, что однажды кто-то из ребят вдруг поднимет на него удивленный взгляд и попросить научить его тоже..захочет поговорить, захочет уйти вместе с ним. Дарри отчаянно хотел этого, и потому перемешал карты с синеватой рубашкой и любимой надписью поверх силуэта кольца.
Сорок пять минут пролетели как одно мгновение. Карты, еще хранящие тепло чужих рук, радостно подпрыгивали в его нагрудном кармане и своей коробочке, кольцо ласково утыкалось в центр груди. Дарри сиял, ощущая, как внутри растет что-то живое и солнечное. Он поделился, он смог! Они играли вместе! У них получилось…
В таком приподнятом настроении он провел все оставшиеся уроки и вновь спустился в раздевалку – нужно было забрать забытую там физкультурную форму, которая все равно не понадобится ему до конца года. Дарри плюхнул на металлическим стоном отозвавшуюся скамейку свой портфель и потянулся к вешалке, как вдруг услышал:
- Девочка, как тебя зовут?
Кроме него в раздевалке были еще люди. Какие-то незнакомые, кажется, старшие, девушки. Они слишком уж вольно расположились на соседних скамейках, раскидав свои вещи и забросив на них ноги. Дарри не видел их, скрытых в тени чьих-то ветровок и кепок, но радостное чувство, поселившееся после игры в карты, вспыхнуло в нём с новой силой: они хотя с ним познакомиться! Подружиться! А что, если они тоже любят Средиземье? Что, если…
И он, поспешно повернувшись к ним, он робко, не смея верит в предстоящее счастье, тихо пробормотал своё имя, которое отвлеченно писал на обложках тетрадей, не чувствуя внутри никакого отклика. Девочки, тем не менее, услышали.
- Да? – фыркнула одна из них, - а мы думали, что тебя зовут Максим! – оглушительный хохот горячей волной пощечин набросился на Дарри, сердце которого едва не взорвалось от этой боли, этой несправедливости, этого…
«Ну почему, почему?! Что я им сделал..за что…за что они со мной так? Я снова неправильный, снова плохой..я снова не могу себя отстоять…»
Побелевшие пальцы в неудобную, ломкую горсть сжали ручку портфеля и пакет с физкультурной формой, а он сам, униженный, раздавленный, истерзанный, опрометью бросился из раздевалки, прочь.
Он всхлипывал на бегу и ненавидел себя за это. Ненавидел себя за то, что не мог наброситься на них, не мог ударить – кулаком или словом, за то, что вообще ничего не мог и отдал на растерзания себя – всем. Всему миру. И главное…
Он отдал и «Властелин колец».
Не смог, не отстоял. Не защитил.
«Я не достоин…не могу..не имею права. Вот почему я не там. Там нужны смелые и сильные не только телом, но и духом, а я…я никто. Никто, никто, никто!»
***
Дарри безралично возил по тарелке вилкой, собирая кусочки морской капусты и лука. Ему не хотелось есть. Выпотрошенный и усталый, он отвлеченно думал о том, что завтра воскресенье, и не нужно идти в школу. У него в запасе есть целый день для передышки, день для отдыха, и, может быть, на этот раз, ему действительно удастся отдохнуть. Он машинально прикоснулся к центру груди, где под рубашкой пряталось колечко, протянул руку чуть левее, дотрагиваясь до скрывавшейся в нагрудном кармане колоды, и только потом услышал мамин голос:
-…придут гости. Приберись у себя в комнате. И хоть раз в жизни, прошу тебя – оденься по-человечески!
Дарри вздрогнул и вскинул на маму взгляд. Она смотрела просительно и строго. Точнее, пыталась посмотреть мягко, но получалось всё равно строго. Так уж устроен мир – мамам нельзя без строгости.  Дарри тихо спросил:
- В комнате? Они что – пойдут ко мне?
Мама покачала головой:
- они придут к нам всем. И, конечно же, захотят посмотреть, как ты живешь, и заодно – оценить ремонт, который мы сделали. Надеюсь, ты не против?
Дарри не помнил, что он ответил. Не помнил и безликое свое автоматическое «спасибо за ужин». Помнил только, как сочувственно смотрели на него со стен его друзья, взиравшие на него каждый день и ночь с плакатов, вытащенных из журналов «Все звезды», выходившего каждые две недели. Он копил двадцать пять рублей на номер и с жадным, колотящимся сердцем, хватал с лотка пестрый номер: «вдруг будет? Будет плакать с Властелином колец? Или…хотя бы с одним из НИХ».
Ему везло почти всякий раз: фильм вышел недавно, и молодые, красивые актеры, покорили сердца не одной юной девушки. Дарри отгибал железные скобки и вытаскивал нужные плакаты, вешал их на стены. Мама шутила, что скоро в ремонте не будет толку – никто не увидит прекрасных обоев с красивой золотистой кромкой, когда все завешано «этими эльфами».
- Не хочу, - тихо сказал Дарри, поднимая голову от покрывала на кровати. Фродо, яростно сжимавший цепочку с кольцом на мгновение отвел взгляд от жерла вулкана и встретился с Дарри глазами. Он понимал. Он всё-все понимал. Они все – понимали все-все.
Дарри знал, как это будет. Знал, как обреченно скрипнет дверь, как будет много-много-много обуви у порога, как затрясутся пожимаемые мужчинами руки, как ткнутся ему в щеку напомаженные женские губы. Как зазвучит громовое, мерзкое: «ой, какая красавица у вас выросла! Небось, от парней отбоя нет?»
Знал, как распахнется дверь в его комнату – ЕГО, ЕГО родной островок зеленого, живого, ЕГО мира, и как восхищенно зацокают языками гости, которых он сюда не звал: «оо, это твои кумиры? А ты говоришь, ей мальчики не нравятся. Да ты посмотри, у нее же не только эльфы  с мечами, но и эти актеры, так что…все они, девчонки, таковы, им парней подавай, а?!»
Они будут называть то безликое, неподходящее Дарри имя, с которым он не ощущает себя собой, будут щупать его волосы, будут прикасаться к краешкам плакатов и спрашивать, какой из «мальчиков» Дарри больше нравится, и за кого «тебе хочется выйти замуж?».
Им всё равно. Всё равно, что Дарри не видит актеров, что они – жители его родного мира. Что для него вон на том, висящем над шкафом плакате изображен Леголас. Пусть черноволосый, с короткой стрижкой, не в эльфийском наряде, а в почти такой же, как и у него, у Дарри, только наоборот (черная, с белой полосочкой) рубашке, но все равно, Леголас. А вон тот босой мужчина в пиджаке и джинсах – Арагорн. Дарри безразлично, сколько у них детей и денег, ему все равно, во что они одеты. Они – братство. Они – его друзья.
Он судорожно сжимает на груди рубашку и почти плачет, плачет горько, представляя, как завтра уйдут гости, а он останется один, в опустошенной, выпотрошенной комнате, маленький, несчастный и неправильный. «человек-ошибка, человек-нечеловек…никто. Никто…»
- Уже девять часов. Кому это пора спать?
Дарри беспрекословно идет в душ и выключает свет. Он устал. Да и что делать, даже если выторговать у мамы полчаса свободы? Ему не хочется читать или даже сидеть, держа на коленях меч и воображая приключения в Средиземьи. Он ложится, отворачиваясь к стене, и, тихо вжавшись в подушку, плачет.
Как и всегда вечером, на кровать рядом с ним садится Сэм Гэмги – его главный друг, его настоящий, его единственный друг. Сэм немного смешной и неуклюжий, он дрался сковородками и победил. Он готов защитить собой и Фродо и всё Братство.
«У Фродо…ничего бы не получилось…без Сэма».
Сэм бесшумно гладит Дарри по волосам и тихо молчит, но Дарри все также плачет, плачет, беззвучно и тоскливо. К щекам противно липнет теплая подушка, но он не замечает этого, и тогда..тогда за спиной Сэма встают другие. Все прочие. Остальное братство. Садится на стол, свесив ноги, беззаботный Перегрин Тукк. Мерри толкает его в плечо и молча устраивается рядом. Фродо..Фродо прижимается к оконному переплету и кивает. Леголас задумчиво смотрит в сторону кровати с плачущим Дарри, а Гимли возле него сокрушенно качает головой. Арагорн сидит рядом, а Гэндальф поджимает губы, обмениваясь с ним взглядом. И даже Боромир здесь – он тоже готов прийти на помощь. Дарри поднимает взгляд и смотрит на них – с тоскливым, замершим ожиданием.
«Они говорят…ты любишь «Властелин колец?» Хочешь быть похожей на Эовейн, прекрасную воительницу? Как они не понимают..если бы я был в Средиземье, я был бы Леголасом или Мерри, или Сэмом. Нет! Я был бы собой! Я бы ушел в Средиземье, ушел бы от них ото всех, но я не знаю дороги. Я хочу к вам, я хочу! Я сам не знаю, кто я, но я знаю, чувствую – вы примите меня, я ваш. Я не их, я ваш, ваш! И только у вас я нашел бы свой дом…и никто бы не посмел надо мной смеяться. Я обрел бы свой дом!»
Дарри с надеждой вглядывается в их лица и продолжает беззвучно шептать:
«Я, наверное, не достоин…но я заслужу, честное слово! Я вернусь, вернусь к вам, я найду вас, найду себя…я хочу, я так хочу найти! Я ведь ваш, я по-настоящему ваш, я Дарри, Дарри! И однажды, однажды я найду дорогу в Средиземье, я обязательно её найду. И я вернусь к вам, я приду! Однажды я…»


Автор иллюстрации Антон Марченко

© Copyright: Al, 2015

Регистрационный номер №0303781

от 18 августа 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0303781 выдан для произведения: Утро началось стандартно. После порции завтрака и туго затянувшихся резиночках на концах косичек, на пороге комнаты появилась мама. На её лице появилось то самое выражение, обозначавшее горечь, недоумение и печаль одновременно:
- Ну, кто же надевает бриджи от спортивной формы вместе с рубашкой?!
Голова Дарри сама собой как-то опустилась вниз, а руки упрямо и даже судорожно вцепились в тонкие петли, предназначенные для ремня. Ремня, разумеется, не было. Понимания – тоже.
- Рубашка – классический стиль, бриджи – спортивный. Так никто не ходит, это некрасиво! Ты же девочка, в конце концов! – мамины руки отрываются от боков и возмущенно плещутся в воздухе. Нет, она не сердится. Она огорчена. Ей обидно, что Дарри не понимает таких простых вещей, и что хочет пойти в школу как чучело. Маме же не объяснишь, что понятия «Дарри»и «девочка» также далеки друг от друга, как, например, планета Земля и звезды. Маме такое не скажешь – нельзя. Она повернется и уйдет в другую комнату, а там, того и гляди, заплачет. Дарри хочется убежать на край света, когда мама плачет, но что делать, если идти в школу иначе, чем в бриджах и рубашке, просто невозможно? Если надеть другую одежду, то и сам станешь другим, не тем, что внутри. От этого неприятнее всего – ощущать себя Дарри, а внешне выглядеть как какая-нибудь девочка из параллельного класса. Тогда нужно ходить, зажмурившись, а лучше не ходить: неудобная, узкая девчачья одежда тугими путами стягивает тело, сдавливает, душит…
Дарри смотрит на маму исподлобья, смотрит выжидательно и жалобно. Мама наконец-то машет рукой:
- С тобой бесполезно спорить. С тобой всё бесполезно. Иди уж.
Дарри подхватывает рюкзак и стремглав, крепко хлопнув дверью, вылетает из квартиры. На душе тяжело и обидно: это с ними бесполезно, с ними со всеми. Всё бесполезно. Говорить, спорить, что-то объяснять. Зачем? Они не поймут. Посмотрят недоуменно, как будто Дарри говорит на чужом языке, а потом пожмут плечами и скажут свое заветное, наотмашь бьющее по лицу, крепко – под дых:
- Ты же девочка.
Раньше Дарри хотелось кричать, рваться, драться, когда он слышал эти слова. Сейчас ничего такого нет. Очень хочется плакать, хочется уткнуться куда-нибудь, забиться, уйти на край света. Но самое противное состоит в том, что Дарри ничего не может поделать. Ни с собой, ни с этими словами. Против фактов не попрешь: по факту, по свидетельству о рождении он – действительно девочка. Он знал, что он неправильный. Не такой, как надо, но сделать с собой ничего не мог. А что сделаешь?
Но долго грустить и уходить в печальные мысли не получается: бриджи – вот они. Рубашка – здесь. Так, выпустить её наружу, будет достоверней. Эх, ремень бы еще! А на ремень – кинжал. Или длинный нож, вот. У хоббитов были длинные ножи – куда им мечи, если мечи больше их самих? А ножи – в самый раз. Дарри тоже совсем небольшой, ему не управиться с мечом. Жаль, нет ножа…но разве пойдешь с ножом в школу? А больше Дарри никуда не ходит…нет, конечно, у него есть меч – обмотанная блестящей фольгой и сверху скотчем (чтобы держалась фольга) старая, граненая указка. Старый добрый меч, появившийся из отчаяния, из желания хоть немного приблизиться к блистающему, яркому миру Средиземья, который звал, звал его, звал со страниц книг, испечатанных настоящими, теплыми буквами, с экрана телевизора, по которому Дарри в сотый или десятитысячный раз крутил одну и ту же кассету…она была обычной, эта пленка. Совсем-совсем обычной, записанной на кассете BASF, и даже коробка от кассеты была обычной – серой, с разноцветным прямоугольничком. Была, была прежде, до той поры, пока на сэкономленные карманные деньги Дарри не купил набор наклеек в ближайшем ларьке. Теперь с кассеты ему улыбались те, кого он знал, те, кого он любил и те, с кем он не расставался: мудрый, лукавый Гэндальф, беспечный, искренний Мерри, стремительный, лёгкий Леголас и добрый, ранимый Фродо. Не было лишь Сэма, но – не было на наклейках. Говоря по правде, по сравнению с остальными, Сэм был несоизмеримо ближе к Дарри. Ближе, чем все прочие, даже – ближе, чем мама.
Но об этом после…
Хоббиты ходят в рубашках и бриджах. За спинами рюкзаки. Они небольшого роста, и Дарри вполне мог бы сойти за хоббита. Он упросил маму купить ему рубашку – белую, в синюю полосочку, со скругленными манжетами – она так походила на ту, что носили хоббиты! Пусть и не в точности, но все равно. А бриджи для физкультуры! Дарри едва не танцевал от счастья, когда их прохладные, шуршащие кромки легко касались его ног. Бриджи! У него бриджи! Совсем как у хоббита! Хоббиты, правда, ходят совсем босиком, а Дарри так не может, ну и что! У него кроссовки, точнее – кеды. Мягко-фиолетовые, с двумя белыми, клеенчатыми полосками по бокам, они не очень-то гармонируют с хоббитским видом, но носить в жару кроссовки мама не разрешает. А жаль…голубые, широкие кроссовки, похожие на двух маленьких симпатичных китят гораздо больше походят на крупные хоббитские ступни, чем эти кеды…Дарри понуро вздыхает и кладет палец в центр светящегося неоново-зеленоватым светом кружка – домофонной кнопки. Тяжелая дверь обмякает с ежедневным, противным писком, открывая путь на улицу.
Очередной день, очередная череда заданий, и каникулы еще совсем не скоро. Жара ударила в конце марта, делая город похожим на зелёное Средиземье – к  радости Дарри.
Если бы еще не нужно было ходить в школу…
Нет, уроки это хорошо, и иногда даже интересно. А если скучно, то можно тихонько сидеть за партой, и, опустив голову, думать сражениях на полях Пелеонора, мысленно вспарывать загустевший от крови и заклятий воздух и мчаться, мчаться на помощь Мерри и Эовейн: «подождите! Я с вами!».
Он уже бежал. Уже мчался. Он уже летел вперед, и отталкивал с пути Мерри. Он лежал в траве вместо хоббита, беспомощный и раненый, а друзья стояли возле.
Мягкие руки Эовейн тихо касались лба, в то время как рука наполнялась ледяной пульсацией боли, и хотелось кричать. Хотелось  биться, забыться, лишь бы избавиться от этой боли, но он терпел. Терпел, и из-под век выкатывались маленькие, стеклярусные слёзы, а Мерри тихо хлопал его по здоровому плечу:
- Ничего. Всё будет в порядке, мы отнесем тебя в обители целения, и ты поправишься.
И Дарри забывал о боли. Он улыбался. Он знал, что его не оставят, что рядом друзья, что он дома. Да, Средиземье было домом, единственным его домом, и он понял это в тот момент, когда впервые окунулся в живой, наполненный волшебством и теплом мир Властелина Колец.
Он уходил в него, убегал, жадно ища и находя в нём то, что действительно было нужно, досадливо отмахиваясь от условностей и людей, теребивших его, кричавших о том, что он неправильно себя ведет, неправильно одевается и вообще…
- Ты же девочка!
Эта фраза была кнутом. Дарри сжимался весь изнутри, сжимался в комок, прятал голову и скулил беззвучно: он не умел и не мог защищаться. Он знал, что он не такой, как нужно, и неправильный. Неправильность была во всем и для всех – даже для себя самого. Дари был слишком высокий для хоббита и слишком низкий для эльфа. У него не было кудрявых волос и решимости для того, чтобы постричься коротко.
Он мог сражаться с полчищами назгулов, но одноклассников и взрослых он боялся. Взгляд сам собой опускался в пол, дрожали губы, пальцы, голос пропадал и становился тихим. Дарри ненавидел себя в такие моменты и мечтал только об одном: исчезнуть. Навсегда исчезнуть с лица земли, раствориться, уйти в Средиземье и никогда, никогда больше не возвращаться!
Это нелепая ошибка, глупость, что он оказался здесь. Он не из этого мира, и никогда в нём не был. Он должен, должен быть там, веселиться с добрыми хоббитами, хранить природу с эльфами, без устали следовать за странником, и впитывать сказанное мудрым Гэндальфом…
Дарри вздохнул, покусывая карандаш. Он почти никогда не замечал ни дороги до школы, ни перемены обуви, ни раскладывания по парте учебников и тетрадей. Всё это были ежедневные, скучные вещи, не требовавшие его особенного участия.
Это же не сражения на Пелеонорских полях, не дорога в копи Мории, не прогулка по Темнолесью…
Учительница скучным, монотонным голосом рассказывала что-то алгебраическое, и Дарри рассеянно возил по тетради ручкой. Клеточки и цифры перемешивались в однородную массу от которой кружилась голова, но даже среди этого безобразия можно было найти толику приятного: собственное запястье. Дарри нравилось смотреть на то, как сильно и крепко лежит его рука в обрамлении полукруглого манжета рубашки. Настоящей рубашки, не какой-то там девчачьей блузочки! Настоящей, белой рубашки в синюю, тонкую полосочку. В ней сами собой распрямлялись плечи, руки становились крепче и мужественней, в них упруго звенела надежная, воинская сила, и Дарри был готов сокрушать орков и гоблинов. Да что там! Он один на один вышел бы биться с паучихой Шелоб.
….Если бы только не надо было слушать эти нудные объяснения про логарифмы…
Дарри откладывает ручку и кладет руки одна на другую на стол, прижимается к ним губами и неподвижно смотрит на желтую планку стула сидящей перед ним Оли Ишевич.
Почему всё так? Почему мир такой неправильный? Почему нельзя выбрать тот мир, в котором хочешь жить? Почему надо обязательно следовать тем правилам, которые придумали другие? Ходи туда, делай то, носи это и люби, что полагается! А больше – ничего не делай. Сами только и кричат, что о какой-то свободе, а сами…
Какая уж тут свобода…
Дарри чувствует, как щиплет в носу, а к глазам подкатывает невыносимая, остро-тонкая, невероятная боль. Так всегда бывает, когда приближаются слёзы. Они не спрашивают, когда приходить. Никто не спрашивает, хочет ли Дарри соблюдать все эти правила. Никто не хочет знать. Им важно, чтобы всё было сделано. Всем, всем.
Даже маме.
Дарри пробовал, он знает. Он, зажмурившись, надевал девчачьи, неудобные платья и юбки, покорно обтягивал ноги узкими джинсами и даже вставал на каблуки. Мама в восторге кружила его перед собой, а он, зажмурившийся, маленький, несчастный, ощущал себя хоббитом в плену у Сарумана.
Плеть? Клетка? Пытки?
Пфф, какая чушь. Нарядить Фродо в женское платье, накрасить его, выщипать всю шерсть с ног, то-то будет потеха!
Дарри не выдержал – слёзы сами потекли по его лицу, размазывая косметику и сползая в вырез платья. Огорченная мама, поджав губы, помогала ему раздеться.
Привычная прохлада футболки с металлической надписью на груди «The Lord of the Rings» успокаивающе коснулась его плеч, свободные брюки ласково обхватили ноги. Да-да, вот так. Всё правильно. Теперь – хорошо. И ему было хорошо, но что делать с пустым, горестным маминым взглядом?
Дарри знал, что он неправильный. Не такой, как надо. Все вокруг правильные, а он…и зачем он такой уродился?
Зачем он вообще родился?
Грустные мысли – как колючая проволока. Если уж взялся за один конец, то непременно поранишься и запутаешься. Не стоило и начинать.
Школьный звонок рассек уныло повисшее пространство, и Дарри, безразлично покидав в портфель своё имущество, медленно побрел в раздевалку – следующим уроком была физкультура, от которой он был освобожден до конца года. Месяц назад, когда еще не было такого оглушительного, знойного тепла, он тайком от мамы выбрался во двор и босиком ходил по деревянной горке, на которой сахарными холмиками блестели островки нерастаявшего снега. Дарри не мог перейти через Карадрас вместе с братством, но кто ему запрещал хоть на несколько минут, всего на полчаса, поверить в то, что он был вместе с ними?
Путешествие закончилось жестоким трахеитом. Мама снова качала головой, а Дарри лежал в постели, крест-накрест замотанный её старой шалью, под которой скрывались горчичники и представлял себя в Обителях целения. Пульт в его руках помогал ожить цветной и яркой сказке, и Дарри снова переносился в Средиземье.
- Ты опять смотришь «Властелин колец»? Может, лучше что-то другое? Ты ведь его наизусть знаешь!
Он досадливо морщился и вздыхал. Да, каждая реплика была отпечатана в его памяти, отпечатана навсегда, выплавлена, точно кольцо в Одинокой Горе, где потом и погибло, но как, как можно смотреть другое, когда есть этот мир? Тот мир, настоящий, правильный. В который можно вернуться, в который надо вернуться, вот только как? Там нет косых взглядов учителей и нестерпимых, едких насмешек одноклассников, о которых лучше не вспоминать…какое, ну кому какое дело до того, как выглядит и одевается Дарри? Почему им обязательно надо подбрасывать ему в портфель всякие гадости и подкладывать в тетради рекламы всяких клиник?
Дарри вздыхает и наклоняется ближе к экрану. Ему очень хочется нырнуть туда, нырнуть вглубь, и очутиться вместе с Арагорном, Леголасом и Гимли, бегущим по полям и горам, бегущим, чтобы спасти своих друзей от плена и неминуемой гибели…
- Не горбись! И отодвинься от экрана, ты испортишь себе зрение!
В прошлый раз мама очень ругалась, когда из папки для тетрадей выпал рекламный флаер клиники психиатрической помощи, а следом за ним – фото известного манекенщика непонятного пола, к которому было криво прилеплено лицо Дарри…
Всё вспоминать – не вспомнишь.
Да и к тому же, ни желания нет, ни сил.
Дарри осторожно сел в самом углу раздевалки, тихо трогая выступающее на груди под рубашкой кольцо. Такие кольца, дутые, блестящие липовым золотом были очень популярны, когда его, Дарри, бабушка, была совсем молодой и даже юной. У людей не было много денег, и, чтобы пожениться, они покупали такие вот простенькие кольца, которые стоили совсем дешево. Они ведь не могли позволить себе роскошную свадьбу – такую, как у Арагорна и Арвен…
Это и понятно – Арагорн, хоть и Странник, он король Гондора, а Арвен – эльфийская принцесса. В сознании звучат трубы Гондора и восхищенный голос Боромира: «И мы вернемся…и тогда все вокруг скажут: «Владыки Гондора вернулись». Он на самом деле хотел этого, Боромир. Он был совсем не злой, не жестокий, и почти не жадный до власти. Он разделил бы трон с Арагорном, он он обязательно бы его разделил. И они бы правили вместе…они могли бы!
Рядом переодевались одноклассницы, весело шурша пакетами и что-то оживленно обсуждая. Дарри почти с испугом смотрел на их взрослые фигуры, стянутые такими же, как у мамы, бюстгальтерами и тонкими трусиками. Он сам никогда не носил ничего подобного. И сейчас…сейчас чувствовал себя лишним. Неправильным. Чужим. Он не должен на них смотреть, ему нельзя, не нужно! Дарри поспешно отвел взгляд, ощущая, как вытаращиваются его собственные глаза – от неподдельного ужаса. Он не мог…
Он должен быть таким же. Должен также смеяться, также шуршать пакетом и также просить кого-то из девочек: «помоги, пожалуйста». Застегни, расстегни, подай, какой косметикой ты пользуешься? Если с него снять рубашку и бриджи – у него такое же, как у них тело, тело, на которое он предпочитает не смотреть, а если смотрит – то с испугом и недоумением. Кто-то приделал к его голове не то тело, лишнее, неправильное. Или -  не та голова?
Сердце часто-часто бухало от ужаса и почти не давало привычным, средиземным мыслям хода. Но захлопала, запрыгала дверь, девочки нестройной толпой ринулись прочь, оставляя внутри  только таких же, как и Дарри, счастливых освобожденцев от физкультуры. Ему повезло сегодня – их было четверо. Он, Дарри, да еще трое: высокая, строгая отличница с блестящими темными, как маслины, глазами Оля Ишкевич, быстроглазая рыжая хохотушка Нина Горкина и толстенькая мечтательница Алина Резкиенко. Все они относились к Дарри с дружелюбным безразличием: могли поговорить о чем-то нейтральном, обсудить с ним «Властелин колец», который, конечно же, читали и смотрели, но не особенно переживали, если возможности пообщаться не было.  Но в целом, Дарри это устраивало – они не относились к тем, кто его изводил, дергал за рубашку, говорил гадости или глумливо спрашивал, а какого же он на самом деле пола. Сейчас же девочкам было откровенно скучно. Алина наматывала на палец длинную темную прядку и разглядывала потолок, Оля перебирала тетрадки, а Нина, у которой никогда не хватало терпения долго сидеть на одном месте (даже во время уроков она тихонько подпрыгивала, сидя за партой), вытянулась вверх, как струна, и, не вставая со скамейки, уцепилась руками за металлический ряд вешалок, повисла на нём, раскачиваясь, словно обезьянка.
- Эх! Воооот быыы в кааааартыыы! – нарочно растягивая слова на слоги, проговорила она и обвела взглядом пространство, - ни у кого нет? – прибавила она уже своим обычным голосом.
Дарри глубоко вздохнул и, тронув еще раз для храбрости кольцо, скрытое от посторонних глаз, тихо сказал:
- У меня. У меня есть.
У него почти ничего не было…такого. Настоящего. Того, что связывало его с Средиземьем. Только вот кольцо. Конечно, это было совсем не кольцо Всевластия, и даже не одно из высших колец, но все же…все же это кольцо имело самое непосредственное отношение к миру Властелина Колец. Оно было оттуда, потому, что Дарри этого хотел. И это было доброе кольцо. Кольцо Веры. Оно помогало ему. А еще…еще у него была колода карт.
Дарри никогда не испытывал страсти к азартным играм, но, углядев в школьном киоске маленькую колоду, на коробочке которой была изображена уменьшенная копия афиши «Братства кольца» он точно во сне вытянул из кармана две мятых бумажки по десять рублей, и хриплым от волнения голосом произнес:
- Мне, пожалуйста, вот эти карты.
Сердце бухало в груди гулко и часто, когда он, прижимая к нему свое сокровище, свою колоду, несся стремглав и сломя голову под лестницу. Поджав к подбородку колени, он сидел на собственном портфеле и медленно перебирал их, с болезненной, дрожащей улыбкой вглядываясь в родные лица. Вот Сэм смотрит снизу вверх на тролля, вот Леголас с рассеченным лбом, вот Арвен предлагает помощь Арагорну и хоббитам…
Слёзы тонкими ручейками текли по его лицу, и Дарри не мог остановиться. Он любил их. Он любил этот мир, из которого он был родом, и теплые кусочки картона переносили его туда, такого, каким он был.
- У меня есть карты, - повторил Дарри и вытащил из нагрудного кармана заботливо оберегаемую колоду. Он не боялся за сохранность – ему нравилось делиться своим миром, и он надеялся, что однажды кто-то из ребят вдруг поднимет на него удивленный взгляд и попросить научить его тоже..захочет поговорить, захочет уйти вместе с ним. Дарри отчаянно хотел этого, и потому перемешал карты с синеватой рубашкой и любимой надписью поверх силуэта кольца.
Сорок пять минут пролетели как одно мгновение. Карты, еще хранящие тепло чужих рук, радостно подпрыгивали в его нагрудном кармане и своей коробочке, кольцо ласково утыкалось в центр груди. Дарри сиял, ощущая, как внутри растет что-то живое и солнечное. Он поделился, он смог! Они играли вместе! У них получилось…
В таком приподнятом настроении он провел все оставшиеся уроки и вновь спустился в раздевалку – нужно было забрать забытую там физкультурную форму, которая все равно не понадобится ему до конца года. Дарри плюхнул на металлическим стоном отозвавшуюся скамейку свой портфель и потянулся к вешалке, как вдруг услышал:
- Девочка, как тебя зовут?
Кроме него в раздевалке были еще люди. Какие-то незнакомые, кажется, старшие, девушки. Они слишком уж вольно расположились на соседних скамейках, раскидав свои вещи и забросив на них ноги. Дарри не видел их, скрытых в тени чьих-то ветровок и кепок, но радостное чувство, поселившееся после игры в карты, вспыхнуло в нём с новой силой: они хотя с ним познакомиться! Подружиться! А что, если они тоже любят Средиземье? Что, если…
И он, поспешно повернувшись к ним, он робко, не смея верит в предстоящее счастье, тихо пробормотал своё имя, которое отвлеченно писал на обложках тетрадей, не чувствуя внутри никакого отклика. Девочки, тем не менее, услышали.
- Да? – фыркнула одна из них, - а мы думали, что тебя зовут Максим! – оглушительный хохот горячей волной пощечин набросился на Дарри, сердце которого едва не взорвалось от этой боли, этой несправедливости, этого…
«Ну почему, почему?! Что я им сделал..за что…за что они со мной так? Я снова неправильный, снова плохой..я снова не могу себя отстоять…»
Побелевшие пальцы в неудобную, ломкую горсть сжали ручку портфеля и пакет с физкультурной формой, а он сам, униженный, раздавленный, истерзанный, опрометью бросился из раздевалки, прочь.
Он всхлипывал на бегу и ненавидел себя за это. Ненавидел себя за то, что не мог наброситься на них, не мог ударить – кулаком или словом, за то, что вообще ничего не мог и отдал на растерзания себя – всем. Всему миру. И главное…
Он отдал и «Властелин колец».
Не смог, не отстоял. Не защитил.
«Я не достоин…не могу..не имею права. Вот почему я не там. Там нужны смелые и сильные не только телом, но и духом, а я…я никто. Никто, никто, никто!»
***
Дарри безралично возил по тарелке вилкой, собирая кусочки морской капусты и лука. Ему не хотелось есть. Выпотрошенный и усталый, он отвлеченно думал о том, что завтра воскресенье, и не нужно идти в школу. У него в запасе есть целый день для передышки, день для отдыха, и, может быть, на этот раз, ему действительно удастся отдохнуть. Он машинально прикоснулся к центру груди, где под рубашкой пряталось колечко, протянул руку чуть левее, дотрагиваясь до скрывавшейся в нагрудном кармане колоды, и только потом услышал мамин голос:
-…придут гости. Приберись у себя в комнате. И хоть раз в жизни, прошу тебя – оденься по-человечески!
Дарри вздрогнул и вскинул на маму взгляд. Она смотрела просительно и строго. Точнее, пыталась посмотреть мягко, но получалось всё равно строго. Так уж устроен мир – мамам нельзя без строгости.  Дарри тихо спросил:
- В комнате? Они что – пойдут ко мне?
Мама покачала головой:
- они придут к нам всем. И, конечно же, захотят посмотреть, как ты живешь, и заодно – оценить ремонт, который мы сделали. Надеюсь, ты не против?
Дарри не помнил, что он ответил. Не помнил и безликое свое автоматическое «спасибо за ужин». Помнил только, как сочувственно смотрели на него со стен его друзья, взиравшие на него каждый день и ночь с плакатов, вытащенных из журналов «Все звезды», выходившего каждые две недели. Он копил двадцать пять рублей на номер и с жадным, колотящимся сердцем, хватал с лотка пестрый номер: «вдруг будет? Будет плакать с Властелином колец? Или…хотя бы с одним из НИХ».
Ему везло почти всякий раз: фильм вышел недавно, и молодые, красивые актеры, покорили сердца не одной юной девушки. Дарри отгибал железные скобки и вытаскивал нужные плакаты, вешал их на стены. Мама шутила, что скоро в ремонте не будет толку – никто не увидит прекрасных обоев с красивой золотистой кромкой, когда все завешано «этими эльфами».
- Не хочу, - тихо сказал Дарри, поднимая голову от покрывала на кровати. Фродо, яростно сжимавший цепочку с кольцом на мгновение отвел взгляд от жерла вулкана и встретился с Дарри глазами. Он понимал. Он всё-все понимал. Они все – понимали все-все.
Дарри знал, как это будет. Знал, как обреченно скрипнет дверь, как будет много-много-много обуви у порога, как затрясутся пожимаемые мужчинами руки, как ткнутся ему в щеку напомаженные женские губы. Как зазвучит громовое, мерзкое: «ой, какая красавица у вас выросла! Небось, от парней отбоя нет?»
Знал, как распахнется дверь в его комнату – ЕГО, ЕГО родной островок зеленого, живого, ЕГО мира, и как восхищенно зацокают языками гости, которых он сюда не звал: «оо, это твои кумиры? А ты говоришь, ей мальчики не нравятся. Да ты посмотри, у нее же не только эльфы  с мечами, но и эти актеры, так что…все они, девчонки, таковы, им парней подавай, а?!»
Они будут называть то безликое, неподходящее Дарри имя, с которым он не ощущает себя собой, будут щупать его волосы, будут прикасаться к краешкам плакатов и спрашивать, какой из «мальчиков» Дарри больше нравится, и за кого «тебе хочется выйти замуж?».
Им всё равно. Всё равно, что Дарри не видит актеров, что они – жители его родного мира. Что для него вон на том, висящем над шкафом плакате изображен Леголас. Пусть черноволосый, с короткой стрижкой, не в эльфийском наряде, а в почти такой же, как и у него, у Дарри, только наоборот (черная, с белой полосочкой) рубашке, но все равно, Леголас. А вон тот босой мужчина в пиджаке и джинсах – Арагорн. Дарри безразлично, сколько у них детей и денег, ему все равно, во что они одеты. Они – братство. Они – его друзья.
Он судорожно сжимает на груди рубашку и почти плачет, плачет горько, представляя, как завтра уйдут гости, а он останется один, в опустошенной, выпотрошенной комнате, маленький, несчастный и неправильный. «человек-ошибка, человек-нечеловек…никто. Никто…»
- Уже девять часов. Кому это пора спать?
Дарри беспрекословно идет в душ и выключает свет. Он устал. Да и что делать, даже если выторговать у мамы полчаса свободы? Ему не хочется читать или даже сидеть, держа на коленях меч и воображая приключения в Средиземьи. Он ложится, отворачиваясь к стене, и, тихо вжавшись в подушку, плачет.
Как и всегда вечером, на кровать рядом с ним садится Сэм Гэмги – его главный друг, его настоящий, его единственный друг. Сэм немного смешной и неуклюжий, он дрался сковородками и победил. Он готов защитить собой и Фродо и всё Братство.
«У Фродо…ничего бы не получилось…без Сэма».
Сэм бесшумно гладит Дарри по волосам и тихо молчит, но Дарри все также плачет, плачет, беззвучно и тоскливо. К щекам противно липнет теплая подушка, но он не замечает этого, и тогда..тогда за спиной Сэма встают другие. Все прочие. Остальное братство. Садится на стол, свесив ноги, беззаботный Перегрин Тукк. Мерри толкает его в плечо и молча устраивается рядом. Фродо..Фродо прижимается к оконному переплету и кивает. Леголас задумчиво смотрит в сторону кровати с плачущим Дарри, а Гимли возле него сокрушенно качает головой. Арагорн сидит рядом, а Гэндальф поджимает губы, обмениваясь с ним взглядом. И даже Боромир здесь – он тоже готов прийти на помощь. Дарри поднимает взгляд и смотрит на них – с тоскливым, замершим ожиданием.
«Они говорят…ты любишь «Властелин колец?» Хочешь быть похожей на Эовейн, прекрасную воительницу? Как они не понимают..если бы я был в Средиземье, я был бы Леголасом или Мерри, или Сэмом. Нет! Я был бы собой! Я бы ушел в Средиземье, ушел бы от них ото всех, но я не знаю дороги. Я хочу к вам, я хочу! Я сам не знаю, кто я, но я знаю, чувствую – вы примите меня, я ваш. Я не их, я ваш, ваш! И только у вас я нашел бы свой дом…и никто бы не посмел надо мной смеяться. Я обрел бы свой дом!»
Дарри с надеждой вглядывается в их лица и продолжает беззвучно шептать:
«Я, наверное, не достоин…но я заслужу, честное слово! Я вернусь, вернусь к вам, я найду вас, найду себя…я хочу, я так хочу найти! Я ведь ваш, я по-настоящему ваш, я Дарри, Дарри! И однажды, однажды я найду дорогу в Средиземье, я обязательно её найду. И я вернусь к вам, я приду! Однажды я…»

 

Первый снег