Горящие путевки...

Горящие  путевки!
(автор  В. Исаков)
   Музыка    барабана   заставляла  двигать   ногами   в такт   забирающая  твои мысли   мелодии  джунглей.   Она  вела за собой   ускоряя, а порой замедляя  ритм, ведомая чуткими  и быстрыми пальцами  тёмно - коричневыми   рук  с  розовыми  ладонями туземцев.    Пальцы туземцев  выбивали ритм музыки  о  тонкую,   идеальной  выделки   кожу  питона на  барабанах  «тамтам».  Люди  племени барабанщиков    было  самыми  искусными племенными   барабанщиками  по всей береговой  линии океанского  побережья.  Музыка ритма  под их  пальцами,  выбивающая дроби на барабане  иногда  неслась  потоком,  а то перекатывалась, крошилась  на  мелкие  удары,  а иной  порой   лавиной   набегая,  завораживала,  заставляя   выбивать  голыми   пятками  ритм о белоснежный   африканский  песок.   И никто  не мог  остаться  безучастным,  завораживающему  тело ритму музыки.  Музыка гипнотизировала, как  глаза  громадного  питона  заставляла   качаться  плечи всех  из стороны  в сторону, двигать  бёдрами  в   набедренных   повязках  и подчиняться ей,  растворяя  в себе.  
 В темноте   африканской  ночи  пламя   ритуального  костра  бросало  тень  от танцующих  на длинные   листья  пальм, окруживших   поляну  и  качающиеся,  будто в такт ритму  на  прохладном,   спасающем  от духоты  ночном  ветре.  
Под   опахалом  из  пальмовых   ветвей  на  золотом  троне восседал   вождь.    Глаза  его  невозмутимо смотрели  на  ритмичный танец  двух белокожих  в   набедренных  повязках  из  пальмовых  листьев.  Возбужденность   вождя  танцем  выдавал   лишь   выбивающий ритм  указательный   палец о  ручку  золотого  трона инкрустированного   жемчугом   морских   раковин  и  чёрного  дерева.   Да, эти двое   белых  были  неповторимы  в   танце.   На  груди и спине   у них  синей  тушью  сока  священного и мудрого  дерева, насчитывающего  третье  тысячелетие  своей  жизни басмаланца  лучшими мастерами  всех племен береговой линии, было  нанесено  почитаемое всеми    африканцами,  изображение   красивого    и мудрого  леопарда.   При  свете  костра   на белой коже белолицых  леопард  будто  оживал.   И двигался   в  танце,  подчиняясь   мелодии.  От такого действа  у  шамана   загорались  огоньки в  глазах  и шли   лучше заклятия.  



На  каждом   заключительном   ударе самой  низкой  октавы 
громадного барабана  движением мыслей  и заклятий,  он вызывал  молнию  и гром.  Раскаты  грома  дополняли  мелодию,  а  белый всполох молний  на  белых телах  бледнолицых высвечивал желтый  фосфорный   цвет  глаз   леопарда.   Все  жители, присутствующие  молились, глядя  не  двигающегося  лапами  леопарда   на коже  белых.   Нарисованный   леопард,  будто живой,  вызывал   мистический  ужас и уважение.  
А на  пригорке   в буйной траве  саваны  лежал сам  леопард  и,  судя  по его то сужающимся  то  открывающимся  продольным  зрачкам, как  диафрагма  фотоаппарата  он  был доволен   танцами: у  других – то  животных  таких подражателей  не было.   Леопард  задумал  привести на  праздник ту очаровательную особу, с лоснящейся  золотом  шерстью   и  желтыми глазами с поволокой,  уже год  был к  ней  неравнодушен.   После  увиденного танца  чужеземцев вместе с любимой на закате солнца,    он рассчитывал через определённое время,   стать  отцом  маленьких своих  сыновей.   А  сейчас  он мурчал  от  нежности  в мыслях  к той  недотроге  и  наслаждался  своим  отражением  на этих людях,  со странной   белой  кожей.      
За  тугой дробью туземных барабанов (тамтамов), режущих  ночную  тишину   саваны,  слышна  была   русская  речь.   
-  Алексеевна  погоди,   не спеши! Умаялся!  Этого  менеджера   тура найду,   в навоз закопаю.  
- Навоза  хватит  и  генеральному! Вот посоветовали  гады:   горящие туры, горящие  туры  с работой  и отдыхом!  Туры, как горящие  блины!
Как  улыбался этот  менеджер - гадёныш,  когда  говорил  ласковые  слова: « Да, там и делать – то  почти  ничего  не надо!  Отдохнёте  вместе с  Глафирой.  Вам  же  на ферме,  и так  какой  год не  платят!? Колхоз -  то на  ладан  дышит! Немного  поработаете  вечером, и всё!». 
Он  был  прав,  увещатель!   Всё,  в навоз и точка,  обоих!   
Константин,  выделывая  ногами  очередное  «па»   на белом  горячем  песке  в ритм  тамтамов,   вспомнил  тот  злополучный  день, когда  он  и его  напарница,  мастер  быстрого  доения  Глафира,  подписали  контракт с этими   лицемерами. 
 Евгений  Макарович приехал  к ним  на ферму, говорил  и заговарил,  наблюдая, за проворными  Глафириными пальцами,  одновременно, держащие    три соска одной  пятерней  на вымени коровы:  шла  дойка.  И судорожно сглотнув  слюну,   нехотя отведя  взгляд  от  спины,  дородной  примерно на сто  килограмм  Глафиры Алексеевны,  твердил: « Да ладно!  Мир   же увидите,   на песке   ноги больные   погреете! Океан, белый  песок, сигареты  прекрасные,  не самогонка  домашняя, а виски,  кокосовое   молоко и мулатки, ходящие в  одном  бикини!». 
 Ему  тогда,    все эти слова  казались   цветным   миром в  черно - белом  телевизоре,  что стоял  в   его холостяцкой   квартире  на комоде.  Особенно ему  понравилось слово « бикини  и мулатки». 
 Если бы он знал!   Да,  они  купались в океане с  Глафирой,   ели трепангов.  Коровы  были священным  животным, и на их мясо было табу! Сало  и черный  домашний  чёрный хлеб не пропустила таможня (сами таможенники с  вожделением смотрели на куски  розового  сала: они все  учились в России)  вспомнили  изверги  юность учебную.   Видел, как у одного  таможенника, глазеющего на сало и хлеб,  кадык  от  избытка слюны  бегал, как поршень.   Пили виски.  Да,  и он курил  дорогие   сигареты, других то не было.   Дым его самосада  привлекал  львов  и, те  стали  ходить  по всей  саване  за ним. Странно, они   не нападали на него, но когда  он бросал курить они грозно, предупреждающе  рычали, приходилось  «смолить»  целый день: вот и пришлось самосад  уничтожить.  Но вечером  они работали:  танцевали!  Тьфу, работой  - то не назовешь!
Для   здешних туземцев,   они   были экзотикой, как  когда  –  то  сами   в   набедренных  повязках на  Красной площади среди  зимы  в шубах  на голое тело.
Они имели  грандиозный  успех   племен  всей береговой линии.  У него  складывалось  ощущение, будто   они были   агитбригадой на  полевом стане.  
Особенно  танцы  вызывали   бурный успех, когда  к костру   выходила,  тряся  тучными  бедрами  Глафира.   Туземцев,  желающих  закружиться   в танце с Алексеевной, еле  сдерживала  совместная охрана  вождей  всех племен береговой  линии.    Ему  раз,  предлагали  пятнадцать  коров  за  Глафиру.  А когда,  через переводчика  они узнавали, что в  деревне  на ферме  его ждут 150  голов  молодых бурёнок, они  жали руки ему, как   одному  из уважаемых  людей и    ставки  на количество коров  за танец  с Глафирой   увеличились  кратно.  Он  брал  скромно:  всего по сто  долларов   за танец с  каждого. 
А  Глафира   упивалась  танцем  и   была  без ума от тысячи  восторженных глаз  мужчин, да,   ну и пусть чёрных, но  мужчин!   Её  бывший,  приходил пьяным  после  работы  в  кочегарке  ещё  черней. 
 Её  глаза светились  женским счастьем, когда  она  видела рвущихся к ней  лишь бы  только  прикоснуться  в танце «случайно»,   восторженных  мужчин.  Ей льстило  быть  супер звездой  племен  всей  береговой   линии,  а их было  немало:   только  учтенных составляли примерно около  двух  миллионов  душ.  Однажды  вождь с разрешения  Константина,  зашел  к ним в бунгало  из   пальмовых ветвей  и,  достав   мешочек, высыпал   ей  на ладонь  множество  бриллиантов. Он благодарил  её  от всех вождей   за  помощь  в увеличении  рождаемости   всех племен береговой  линии,  со словами: « Это та  капля   оплаты,  за детишек, что родятся  через 9 месяцев,  после твоего   отъезда!».  
Даже  великий  шаман  повесил  её  портрет,   выполненный  золотом    на   тотемном   дереве.  Успех  вскружил ей голову,  она уговаривала   Константана остаться  ещё на  один  месяц работы.  Но  Костя  захандрил (ему  хотелось зимы) и  тоску стал запивать пальмовкой,  и Глафира  не смотря  на все  увещания,  богатые  дары,  и  не глядя  на перспективные   прекрасные  гонорары от  других племен, под овации массы  поклонников, улетела с   Костей   на заснеженную  Родину.   При отлете  они торжественно   пообещали  всем  вернуться с сольной  программой. 
 По приезду   выкупили колхоз  и  стали  выписывать  к себе   на работу  чернокожих  холостых  мужчин из Африки. У  них в  колхозе  так много  обездоленных   женщин, и ерунда,  что мужчины  черного цвета кожи, они  не пили   самогонку: ну  не пошла  она им.  Зато, они так  любили  коров и умели за ними  ухаживать и молились на них!  В Африке  выстроилась  очередь  за белым женами и  на работу в далекую,  тоже белую РОССИЮ  на постоянное  жительство.  Колхоз  встал на  ноги  и стал  миллионером, а   Евгений  Макарович  был назначен   заместителем  Глафиры  по кадрам.   У  неё  появился   конкурс    на  места   доярок  из  числа   незамужних женщин из  других областей и даже  ближнего  зарубежья.  Какой   женщине  не хочется  видеть   рядом  с собой  восхищенные  глаза, наполненные  любовью  к  ней,  пусть  даже с  далекой   Африки! 
  Русские  женщины  умеют  всё:   работать,  танцуя,  и танцевать,  работая, при этом очаровывать и безропотно любить  своего   мужчину,  даже  из далекого  континента, как   Африка!
С Костей  они решили послать молоденьких   красавиц  за  сорок и старше,  в  Латинскую Америку и  Индию   агитбригадой: они слышали, что тамошние мужчины   любят  быков  и коров! На  очереди была Испания с её  любовью  к   корриде, а значит к быкам!