Эпиграф
Я только готовлюсь к тому, чтобы не бояться перестать дышать.
ИВЭ
156…53…167…49…160…51…
- Может контакты неисправны и нужно поставить другой аппарат?
- Вы сейчас дослушаетесь! Немедленно в операционную, на экстренное!
Сломана прежняя настройка… Мне нужно спокойно дышать… Вчера мне наконец-то удалось выучить наизусть каноническую христианскую молитву.
- Господи, Иисусе Христе…
- Вы сегодня ели?
Утром я была у своего наблюдающего врача, и она сказала, что все великолепно и будем встречаться на контроль в понедельник.
Затем решили развлечься на книжном рынке среди старых развалов в поисках Баммеса, но Пока Безымянный решил не согласиться ждать до понедельника и соблюсти традицию рождения по четвергам.
- Людмилочка Петровна! Я скоро к Вам приеду! До следующего четверга я уже, пожалуй, не выдержу.
На сборах дежурного чемоданчика летне-невыносимая огуречная окрошка довела меня своим укропным ароматом до самого края тарелки, но грехопадения благоразумно не случилось, хотя беременной женщине многое позволительно и простительно. Поэтому сейчас в моем горле пенилась только слюна от капучино и маленького бутербродика с икрой, она булькала по моей трахее и стекала в бронхи и легкие…
Я тренировалась, я честно готовилась к этому с детства, придушивая себя лентой, шарфом или просто руками, или набирая полные щеки воздуха, потихоньку дыша этим запасом, или находясь под водой в ванне, каждый раз, если мне забывали насыпать оранжевого порошка с запахом растертой теплым, нагретом на солнце, камнем хвои, или вода была, по странности, не приближающейся к температуре кипения, в которую я могла проникнуть только очень-очень медленно, засунув вначале только один указательный палец, затем кисти, которые становились удивительно похожими на двух нежных покрасневших морских звёзд, которые умеют ходить погрузившимися до ключиц руками друг за другом по своему чугунному дну, и совершенно привыкнув, безо всякого свиста и Конька-Горбунка, они приглашают в котёл ноги, которые не соглашаются с руками, и могут вариться только постепенно, то запрыгивая в ванну, то делая поочередную цаплю, пока боль становится уже выносимой и ты можешь наконец-то сесть на теплый бортик, и выпуская в мировой океан часть кипятка, налитого по самый край перелива, который я всегда считала более безопасным, чем слив, в котором мне непременно должен был мерещиться готовый появиться в любой момент крючковатый волосатый палец с уродливым отросшим желтым копытообразным ногтем, завывающий страшным голосом: «Доооолжооок!! Пооооопооомниииии….»; или в природных условиях: у бабушки во дворе, в огромном бассейнообразном алюминиевом тазике, который называли «балией», когда в нем ( в ней?) была собрана теплая дождевая вода; на море, на озере или ставке, залегая на дно, словно гиппопотам, и глядя на редкие пузырьки, с которыми уходила моя жизнь… Когда весь воздух заканчивался, можно было еще попытаться выдержать, сжав руками свое лицо, или согнувшись к коленям, или попытавшись быстро побежать, как я это сделала однажды, подавившись утренним дошкольным куском гуляша, заботливо приготовленным моей мамой, которая поймала меня на лестничном пролете, совершенно серьёзно намеревающуюся добежать пятьсотметровку до ближайшего хирурга со специальными щипцами, которые я видела в лор-отделении на стенде с извлечёнными предметами: монетами, бусинами, перьями, иголками, и булавками и даже с добычей домашних шпагоглотателей: вилками, ножами и зубными щетками; поймав меня в полёте и выгнув назад, мама непроизвольно провела операцию по классическому спасению слишком голодных, торопыг и просто витающих в негастрономических облаках, так и не дав добавить на впечатляющий информационный щит кусочек не пережеванной жилистой коровы, которая бы постепенно иссохла, мумифицировалась, а потом окончательно истлела и рассыпалась в прах, не оставив никакого назидания потомкам, пытающимся проглотить непроглатываемое, но оставив назидание мне в приобретении на долгие годы комплекса кролика, который все грызёт передними зубами: долго, тщательно и мелко.
МНЕ НЕЧЕМ ДЫШАТЬ! Совсем нечем, ресурс закончен…шарф, лента, руки ослабляют свою хватку, лицо отпускается, голова отрывается от коленок, останавливается бег возле какого-то препятствия, типа «самбе за себя», Венера выныривает из пучины и делает свой первый совершенно дикий вдох рождения, на который даже нет классического предварительного выдоха, потому что он закончился намного раньше совершенно извращенным способом, поэтому это вдох из паузы, из темноты.
Мне удалось только разогнаться в этой темноте, словно какой-то электрон, но почему-то в микросхеме, я поворачивала, словно когда-то на санках, попав на черную трассу для лыжников, со все нарастающей скоростью до момента полной темноты и момента чего-то тянущего из моего живота. Анестезиолог открыл мне веки, потому что я смогла пошевелить пальцем, но я не говорила, что мне больно, и мои зрачки тоже ничего не говорили анестезиологу о боли, потому что это была не боль. МНЕ НЕЧЕМ ДЫШАТЬ! Я смогла это повторять своим говорящим пальцем и губами на трубке, к которой подключен аппарат искусственного дыхания.
Господи Иисусе Христе! Молитвами Твоей Пресвятой Матери !...мне нечем дышать…легкие остановлены…капучиновая пена булькает нагнетаемым кислородом..или что они там закачивают через эту трубку…может попытаться ее вытолкнуть из горла…мне нечем… И всех святых…Помилуй меня….вижу себя уже немного то сбоку, то как-то сферически сверху.. нечем..Господи Иисусе Христе, спаси и сохрани… Окровавленные, зеленые в этом ночном свете, врачи стоят теплой живой очередью моих ангелов-спасителей, кто-то приезжает для этого из своих сонных домов, по первому тревожному звонку, как на войну, чтобы добавиться к четырём с половиной литрам доброй человеческой крови.
В реанимации роженицы напуганы страшными, похожими на мясников, врачами и моим вторым кровотечением, поэтому медсестры устраивают полевой госпиталь, завесив мою кровать коричневыми верблюжьими одеялами… аппарат оставьте еще на двадцать минут… Господи, Иисусе Христе! Я не могу не дышать еще двадцать минут! Спаси и сохрани…мне уже нужно вдохнуть…я не могу больше терпеть, Господи, Иисусе Христе…
Людмилочка Петровна пытается удержать своими руками мой бледный холодный палец, слова которого она принимает за конвульсии…
Господи, Иисусе Христе..я им нужна…теплая слеза катится к уху..анестезиолог смотрит в мои узкие зрачки… ведь у меня их теперь трое…
Я только готовлюсь к тому, чтобы не бояться перестать дышать.
ИВЭ
156…53…167…49…160…51…
- Может контакты неисправны и нужно поставить другой аппарат?
- Вы сейчас дослушаетесь! Немедленно в операционную, на экстренное!
Сломана прежняя настройка… Мне нужно спокойно дышать… Вчера мне наконец-то удалось выучить наизусть каноническую христианскую молитву.
- Господи, Иисусе Христе…
- Вы сегодня ели?
Утром я была у своего наблюдающего врача, и она сказала, что все великолепно и будем встречаться на контроль в понедельник.
Затем решили развлечься на книжном рынке среди старых развалов в поисках Баммеса, но Пока Безымянный решил не согласиться ждать до понедельника и соблюсти традицию рождения по четвергам.
- Людмилочка Петровна! Я скоро к Вам приеду! До следующего четверга я уже, пожалуй, не выдержу.
На сборах дежурного чемоданчика летне-невыносимая огуречная окрошка довела меня своим укропным ароматом до самого края тарелки, но грехопадения благоразумно не случилось, хотя беременной женщине многое позволительно и простительно. Поэтому сейчас в моем горле пенилась только слюна от капучино и маленького бутербродика с икрой, она булькала по моей трахее и стекала в бронхи и легкие…
Я тренировалась, я честно готовилась к этому с детства, придушивая себя лентой, шарфом или просто руками, или набирая полные щеки воздуха, потихоньку дыша этим запасом, или находясь под водой в ванне, каждый раз, если мне забывали насыпать оранжевого порошка с запахом растертой теплым, нагретом на солнце, камнем хвои, или вода была, по странности, не приближающейся к температуре кипения, в которую я могла проникнуть только очень-очень медленно, засунув вначале только один указательный палец, затем кисти, которые становились удивительно похожими на двух нежных покрасневших морских звёзд, которые умеют ходить погрузившимися до ключиц руками друг за другом по своему чугунному дну, и совершенно привыкнув, безо всякого свиста и Конька-Горбунка, они приглашают в котёл ноги, которые не соглашаются с руками, и могут вариться только постепенно, то запрыгивая в ванну, то делая поочередную цаплю, пока боль становится уже выносимой и ты можешь наконец-то сесть на теплый бортик, и выпуская в мировой океан часть кипятка, налитого по самый край перелива, который я всегда считала более безопасным, чем слив, в котором мне непременно должен был мерещиться готовый появиться в любой момент крючковатый волосатый палец с уродливым отросшим желтым копытообразным ногтем, завывающий страшным голосом: «Доооолжооок!! Пооооопооомниииии….»; или в природных условиях: у бабушки во дворе, в огромном бассейнообразном алюминиевом тазике, который называли «балией», когда в нем ( в ней?) была собрана теплая дождевая вода; на море, на озере или ставке, залегая на дно, словно гиппопотам, и глядя на редкие пузырьки, с которыми уходила моя жизнь… Когда весь воздух заканчивался, можно было еще попытаться выдержать, сжав руками свое лицо, или согнувшись к коленям, или попытавшись быстро побежать, как я это сделала однажды, подавившись утренним дошкольным куском гуляша, заботливо приготовленным моей мамой, которая поймала меня на лестничном пролете, совершенно серьёзно намеревающуюся добежать пятьсотметровку до ближайшего хирурга со специальными щипцами, которые я видела в лор-отделении на стенде с извлечёнными предметами: монетами, бусинами, перьями, иголками, и булавками и даже с добычей домашних шпагоглотателей: вилками, ножами и зубными щетками; поймав меня в полёте и выгнув назад, мама непроизвольно провела операцию по классическому спасению слишком голодных, торопыг и просто витающих в негастрономических облаках, так и не дав добавить на впечатляющий информационный щит кусочек не пережеванной жилистой коровы, которая бы постепенно иссохла, мумифицировалась, а потом окончательно истлела и рассыпалась в прах, не оставив никакого назидания потомкам, пытающимся проглотить непроглатываемое, но оставив назидание мне в приобретении на долгие годы комплекса кролика, который все грызёт передними зубами: долго, тщательно и мелко.
МНЕ НЕЧЕМ ДЫШАТЬ! Совсем нечем, ресурс закончен…шарф, лента, руки ослабляют свою хватку, лицо отпускается, голова отрывается от коленок, останавливается бег возле какого-то препятствия, типа «самбе за себя», Венера выныривает из пучины и делает свой первый совершенно дикий вдох рождения, на который даже нет классического предварительного выдоха, потому что он закончился намного раньше совершенно извращенным способом, поэтому это вдох из паузы, из темноты.
Мне удалось только разогнаться в этой темноте, словно какой-то электрон, но почему-то в микросхеме, я поворачивала, словно когда-то на санках, попав на черную трассу для лыжников, со все нарастающей скоростью до момента полной темноты и момента чего-то тянущего из моего живота. Анестезиолог открыл мне веки, потому что я смогла пошевелить пальцем, но я не говорила, что мне больно, и мои зрачки тоже ничего не говорили анестезиологу о боли, потому что это была не боль. МНЕ НЕЧЕМ ДЫШАТЬ! Я смогла это повторять своим говорящим пальцем и губами на трубке, к которой подключен аппарат искусственного дыхания.
Господи Иисусе Христе! Молитвами Твоей Пресвятой Матери !...мне нечем дышать…легкие остановлены…капучиновая пена булькает нагнетаемым кислородом..или что они там закачивают через эту трубку…может попытаться ее вытолкнуть из горла…мне нечем… И всех святых…Помилуй меня….вижу себя уже немного то сбоку, то как-то сферически сверху.. нечем..Господи Иисусе Христе, спаси и сохрани… Окровавленные, зеленые в этом ночном свете, врачи стоят теплой живой очередью моих ангелов-спасителей, кто-то приезжает для этого из своих сонных домов, по первому тревожному звонку, как на войну, чтобы добавиться к четырём с половиной литрам доброй человеческой крови.
В реанимации роженицы напуганы страшными, похожими на мясников, врачами и моим вторым кровотечением, поэтому медсестры устраивают полевой госпиталь, завесив мою кровать коричневыми верблюжьими одеялами… аппарат оставьте еще на двадцать минут… Господи, Иисусе Христе! Я не могу не дышать еще двадцать минут! Спаси и сохрани…мне уже нужно вдохнуть…я не могу больше терпеть, Господи, Иисусе Христе…
Людмилочка Петровна пытается удержать своими руками мой бледный холодный палец, слова которого она принимает за конвульсии…
Господи, Иисусе Христе..я им нужна…теплая слеза катится к уху..анестезиолог смотрит в мои узкие зрачки… ведь у меня их теперь трое…
Спаси и Сохрани.