Напротив нас, в 1 корпусе, жил Гусев, по прозвищу «Гусь», имени которого я не помню, вроде бы Игорь, а может быть и нет. Родители его были горькие пьяницы, что мать, что отец. Моя мамка его сильно жалела, поскольку он не раз рассказывал ей, что отец его бьет, что пропивает все до копейки и они, порою, по несколько дней сидят голодными. А бил его отец, сразу скажем, часто и сильно. Не мог ударить кулаком – кидался, чем под руку придется – сковородкой, табуреткой или будильником. Их крики то и дело разносились по нашему двору, ибо форточка в их квартире была безнадежно сломана и не закрывалась. Мать сочувствовала, вздыхала, багровела от нахлынувших чувств, но никогда даже батона хлеба Гусю не дала. Когда я как-то отдал ему, купленную только что мне булку, которую держал в руке, то она, дома, отругала меня, сказав, что не зачем его кормить, пусть лучше его родители бросят пить. Больше я так не поступал, но и Гуся старался обходить, поскольку мне было стыдно того, что я сытый, а он - голодный.
Рос Гусь, не скажу, что хулиганистым, а скорее, озлобленным на весь мир, ребенком. Злился, и на родителей, и на ребят, и на взрослых, и на школу, и на милицию. Конечно, так жить очень тяжело, ведь большинство ребят и, тем более, девчонок, не желало с ним водиться, что только сильнее его озлобляло. Поэтому он стал ввязываться в драки, а поскольку был слаб с голодухи, то обижал, в основном, мелюзгу, вызывая презрение среди старших ребят и взрослых, что еще больше отдаляло его от дворового коллектива. Взрослея, мало-помалу начал пить, как и его родители, что-то натворил, пошел на зону да сгинул там.
В этом же доме, в последнем его подъезде на первом этаже слева, жил еще один интересный тип по имени Валера. Лица его я не помню, поскольку с ним никогда лично знаком не был. Он был, и старше меня на два-три года, и учился, к тому же, в 100 школе. Так, что наши пути не пересекались. Зато у него был дед, казавшийся мне тогда дряхлым старцем, а на самом деле ему наверное не было и шестидесяти лет, но плохо поставленные зубные протезы заставляли его сильно шепелявить.
Поэтому, когда он звал домой, загулявшего и забегавшегося во дворе, Валерку, то вместо «Валера» слышалось «Холера». Мы хохотали, улюлюкали и кричали «Холера», «Холера»… Запомнив, что его требуют домой в пять часов вечера, мы заранее собирались у нашей беседки, чтобы, услышав «Холера», в пять или шесть, а то и семь, звонких детских глоток многократно проорать это слово.
Валера, видимо, был очень воспитанный и послушный мальчик, потому что никогда за это нас, малявок, не ругал и не колотил, а во-вторых, дед выкрикивал его не более двух раз, значит он по первому зову возвращался домой.
И еще - у Валеры всегда под Новый Год зажигались лампочки на елке. Это было редкостью в те, далекие, годы дефицита. Они специально ставили елку около окна, поскольку жили, как я уже сказал на первом этаже, чтобы все любовались ею и ощущали приближение праздника, а вместе с ним и подарков.
Прошло полвека, но каждый год, приезжая поздравить мать с Новым Годом, я, по старой привычке, бросаю взгляд на окна Холеры и мне чудится, что в этих окнах по-прежнему светится новогодняя елка моего счастливого безмятежного детства.
Помочь сайту
Поздравления
